 — Что из себя представляет современное общество, современный мир? Что за период истории мы наблюдаем?
— Мы находимся в переходном периоде. Как, скажем, между Средними веками и Возрождением. От Возрождения к Новому времени через Французскую революцию. И через 17-ый год к Новейшей истории. И это, в лучшем случае, дает нам технический способ понять, о чем идет речь. Некий курс, некое понимание у тех, кто занимался историей о том, что значит переход во всемирном порядке.
Но это, даже в теоретическом плане, не готовит нас к масштабу того перехода, который происходит сегодня. Потому что это переход макроцивилизациионного уровня, который как бы остается за бортом — с поправками и допущениями. Цивилизация, которая включает в себя размах и вариации. От фараона и до сталинского или рузвельтовского времени. Не потому, что Сталин напоминает фараона, а потому, что есть нечто принципиально общее, осевое между архаическим обществом и обществом, которое прорезалось как модернизм в XX веке. Между ними есть огромные дистинкции, есть то, что их связывает. Переход к нынешней цивилизации характеризуется тем, что эта будущая цивилизация противостоит почти в равной мере как Советскому союзу времен Сталина и Берии или Брежнева, так и древнему Китаю времен легендарных императоров.
— Почему Вы все-таки назвали в одном из своих интервью Ислам сакральным инструментом оппозиции системе?
— Потому что Ислам — это единственная сегодняшняя доктрина, которая абсолютно внятно и серьезно говорит, что, во-первых, человек — это не самоцель, а инструмент. Во-вторых, инструмент конечный. В-третьих, инструмент в конечном процессе, имеющем сверхцель.
Я скажу такую вещь, что Декарт, представляющий собой огромный шаг в организации западного мышления, был первый реальный теолог и монотеист, мысливший в исламских терминах. Я храню одну очень редкую книгу французскую об истоках картезианского менталитета, где анализируются его средневековые корни, мистики, с которыми он был знаком, в том числе и исламские каналы. Декарт — это первый человек в платоновском пространстве, который сказал, что точка — это нечто противостоящее протяженности, ограничивающее ее. Концепция Декарта — сходна с Коранической. Просто сформулированнае таким парадоксальным математическим образом на европейской почве. Но это картезианское мышление осталось невостребованным теми, из чьих корней оно пришло. Потому что интерпретации Корана остались до сих пор на уровне эллинских подходов, на уровне греческой аналогической семантики, которая была применена сразу же с первого века, когда арабы стали наследниками византийцев. А это все равно, что интерпретировать огонь, то есть природу плазмы, исходя из динамики жидкости.
Отсюда и неэффективность работы этого инструмента.
— Можно ли использовать исламскую методологию вне религиозного мировоззрения, поскольку современный мир секулярен?
— Вопрос в том, что Ислам — это не «религия», в сегодняшнем понимании этого слова. Ислам в понимании Пророка и его сподвижников иной. Это люди, внутреннее самоощущение которых, хотя они переживали глубокие фундаментальные сверхчеловеческие эмоции, не носило религиозного характера в современном смысле этого понятия. То, что современный человек понимает под аффективной жизнью спиритуального порядка, было им совершенно не знакомо. Они были людьми, близость к жизни и авангардизм которых были совершенно непостижимы через поколение после них. Поколению, которое пыталось понять, что им дали. Поскольку они пользовались только известной в то время греческой методологией, духовным опытом, это было невозможно понять. Причиной тому являлась несовместимость сознания. Открывать тайны монотеизма людям, стоящим на позициях Эвклида или Зенона почти безнадежно. Задача была в том, чтобы это послание четырнадцать веков продержалось. До настоящего времени, когда появляется шанс поднять людей нового мышления, переживших постмодернизм, понять тайны ислама, прийти к пониманию предельной диалектики конечного. Для людей девятнадцатого века проблемы конечного не существует. Я вас уверяю, что Маркс, который будто бы не верил в жизнь после смерти, с точки зрения своей языческой упертости в бесконечное ничем не отличался от китайца с культом предков.
А здесь мы имеем радикальный разрыв с естественным человеком. Для того, чтобы спасти человечество от бенефициаров, от этого виртуального пространства, нужно парадоксально бросить вызов естественному человеку. Потому что именно он с его вязким гомогенным сознанием становится на выходе субъектом и одновременно, в другой ипостаси, жертвой этого сообщества господ.
Беседовал Алексей Козлов |
