Говорят, что ученые не могут сформулировать национальную идею. Ни в Астане, ни в Москве, ни в Бишкеке.
Иногда в процессе питания у меня случаются разговоры о судьбах отечественной философии. «Скажика, Шнейдер, — спросил я во время ужина своего старого друга, — а всётаки, что это за такое к. ф. н., которое ты неизменно проставляешь на визитках, вне зависимости от места работы?»
— Я — философ, — сказал Шнейдер, после чего закусил и рассказал трогательную историю.
На гребне восьмидесятых вознамерился Шнейдер стать кандидатом наук. Сам заведующий кафедрой марксистсколенинской эстетики МГУ — академик — подобрал ему тему: «К. Маркс о трагическом». Через полгода штудирования классика оказалось, что Карл Маркс ни слова о трагическом не написал.
— А кто писал? — спросил его удрученный академик.
— Энгельс. Немножко.
Академик вздохнул и вписал в название диссертации новую фамилию «К. Маркс и Ф. Энгельс о трагическом». Шнейдер сейчас признаётся, что ни тогда, ни тем более в наши дни его диссертация никакого особого вклада в отечественную философию не внесла. «Но таких как я, было много», — оправдывается честный Шнейдер. И честно сейчас работает руководителем пиарслужбы крупной московской медиагруппы.
Несколько лет назад об отечественной, то есть русской, казахской или, к примеру, кыргызской философии мы поговорили в заповедном урочище Алаарча с умным человеком Осмонакуном Ибраимовым, тогда еще советником бывшего президента Кыргызстана Акаева. Ели кыргызское, в основном конское мясо.
Посмеялись над анекдотом о том, что кыргызы занимают второе место в мире по поеданию мяса.
— А кто первое? — тут же попался я.
— Первое — волки.
Ничего не предвещало беды. И тут для того, чтобы сделать застольную беседу более интеллектуальной, бывший советник бывшего президента вдруг спросил:
— Что вы думаете о состоянии современной российской философии?
Я вспомнил Шнейдера, и состояние отечественной философии не показалось мне лучезарным.
— Нет вершин в современной русской философии, — словно прочитал мои мысли мудрый Осмонакун.
И ведь прав — нет. Мераб Мамардашвили был, пожалуй, последним философом мирового уровня. И всё. Нет глобальных идей — есть сиюминутная суета. Ладно, мрачные годы развитого социализма прошли — я снова внутренне вспомнил Шнейдера, но ведь и сегодня нет больших философов в родном отечестве. Нет ни новых Бердяевых, ни Ильиных, ни Лосевых, ни Соловьёвых. Из казахских ученых я не могу вспомнить ни одного. Из кыргызских тем более.
Выдающиеся мыслители не возникают ниоткуда. Они вырастают из философов. Из, так сказать, к. ф. н. Но почти все к. ф. н. и даже д. ф. н. ушли на фронт. На войну избирательных кампаний, выборных технологий, пиарпрограмм.
Философы превратились в гуманитарных технологов. Или политологов. Или политконсультантов. Кушать хочется.
Выпускники философских факультетов, быстро напомадив губы, как на панель, уходят в пиар. Куда ни ткни — гуманитарный технолог. Вам — идеек к выборам в мажилис? Вам — тезисы к докладу о геополитической роли черной металлургии? Вам — либеральный манифест? Ах, простите, патриотическое воззвание. Сейчас, просто абзацы переставим.
Поиски национальной идеи заканчиваются ничем. Так — в Москве, Астане, Бишкеке. Практически, на всем постсоветском пространстве.
Нет философов. Но философия не может утилитарно обслуживать политику. Подстилаться. Потому что тогда это не философия. А просто досуг VIP. Ресторан быстрого обслуживания. Фастфуд. Макдональдс.
Философия не может быть перекусом наспех, на бегу у киоска с самсой.
Философия — это пиршество ума. Как архиерейская уха в русской кухне. Как бешбармак в казахской. Или мясо с холки коня в кыргызской.
А у нас получается — супчик дня.
Но национальную идею не приготовишь из пакетиков, даже залив очень крутым кипятком.
Редактор-координатор газеты "Наш Мир"Рустам Арифджанов | 
