Газета «Наш Мир»

    — Это, кстати, зависит от самого человека, — считает актер. — От его оптимизма и желания жить. А мне при моей профессии нельзя выставлять напоказ свои изъяны. Нет, я не стыжусь своей седины и морщин, я ими даже горжусь. Они же, как и я сам, носят звание лауреата Госпремии и народного артиста.

    — Однако шутки шутками, — спохватывается он, — но сегодня-то я должен говорить о серьезном — все-таки 70 лет. Я, честно говоря, не хотел шумно отмечать юбилей. Но сверху сказали: «Надо». Дескать, по статусу положено. А потом я и сам подумал, что мои любимые партнеры по сцене — Ануар Молдабеков, Нурмухан Жантурин, Идрис Ногайбаев, однокашники по театральному факультету — Оспанхан Аубакиров, Саин Муратбеков, Есболган Жайсанбаев — не дожили до этого возраста. Я и за них, и за себя буду отмечать 70 лет.

    «Я не безгрешен…»

    В больнице, где актер приводил в порядок и душу, и тело, и мысли перед юбилеем, он встретил девушку, которая вот уже четыре года шагает рядом с ним по жизни.

    — Мне ее Бог послал, — говорит актер. — Я себя любимчиком Всевышнего не считаю, но Он каждый раз оберегает меня, когда, казалось бы, от отчаяния уже и деваться некуда. Багдат думает обо мне больше, чем о самой себе. Я это ценю и отвечаю взаимностью.

    Между ними разница в 34 года. Однако ни сам Асанали, ни его подруга не замечают этого.

    То, что медсестра Багдат сделала актера счастливым, налицо. С ее приходом ожил не только его дом, но душа воспряла к творчеству. В театре Ашимов поставил «Фархад-Ширин» по Назыму Хикмету, снял полнометражную картину «Дом у Соленого озера», Казахфильм включил в план этого года съемки картины «Транссибирский экспресс-2». Министерство культуры уже выделило деньги на нее.

    — Но мало, — вздыхает Ашимов. — Как говорится, на название фильма деньги есть, а на заключительные титры уже не остается. Говорят, ищите спонсора. Дескать, Вам при Вашем авторитете это пара пустяков. Но сколько можно трясти регалиями и званиями? Неудобно, да и деньги требуются немалые — приблизительно сто миллионов тенге.

    Сценарий картины уже готов. Идеи подкидывал сам Ашимов, а писал Ермек Турсунов. Съемки будут проходить в основном в Казахстане, но некоторые сцены в Харбине или Японии. С режиссером пока неясно, но это должен быть, по словам Асанали, профессионал высокого класса. Возможно, это будет не казахстанский, а приглашенный со стороны режиссер. Кроме самого Ашимова, в фильме своих прежних персонажей, но постаревших на 50 лет, сыграют Олег Табаков и Наталья Аринбасарова. Правда, в этот раз Ашимов сам будет озвучивать своего героя.

    — Я и в прошлый раз не соглашался на голос Калягина, но Мосфильм решил это без меня.

    Как уже много раз писалось, в актерскую профессию Асанали пришел случайно. И со стороны кажется, что свою блистательную карьеру он сделал как бы шутя.

    — Но все было не так, — заверяет он. — Мой путь в искусство был трудным.

    — Ну, конечно! — усмехнется придирчивый читатель. — Одна только удачная женитьба на дочери самого Шакена Айманова чего стоила!

    — Некоторые до сих пор считают, что это был хорошо продуманный ход, — говорит по этому поводу актер. — Но чтобы продумать его, надо было иметь и жизненный опыт, и немалые хитрость и сообразительность. А я был в ту пору бесхитростным деревенским парнишкой. Мне было всего 18 лет, когда я встретил Майру. В общем, для расчета в то время я еще не созрел. Я и ухаживать-то начинал не за ней, а за ее подругой-балериной. Через Майру пытался передавать ей записки. Но она под разными предлогами почему-то не спешила это делать: то не смогла увидеться, то та уехала куда-то...

    Майра поначалу мне вообще не нравилась. Когда мы встречались с ней в институтских коридорах или на вечеринках, я на нее смотрел как на городскую фифочку, которая ничего не умеет делать своими руками. А она однажды пришла без приглашения ко мне на день рождения в Тастак, где я с друзьями снимал квартиру, и приготовила отменный плов в обычном ведре, потому что другой посуды не было. Оказывается, она с детства держала все хозяйство в доме на себе, потому что родителям-актерам было не до этого. И хлеб по карточкам получала, и готовила, и прибирала.

    Ее отца я в то время толком не знал. Имя Айманова тогда еще не гремело. Наоборот, он не мог найти общего языка с руководством театра, ушел в кино, где снимал там с кем-то на пару какую-то картину. Однажды Майра пригласила меня к себе домой. Это был убийственный день! На мое несчастье, ее мать приготовила дунганскую лапшу. Я, как многие аульные парни, и так стеснялся садиться за стол при посторонних. Пока, бывало, раздумывал, — брать или не брать хлеб, все уже заканчивали трапезу, а тут наложили полную тарелку неизвестной мне лапши. Я не знаю, как ее есть. Пытаюсь взять вилкой, — ускользает обратно в тарелку, сорпа брызжет в лицо! Я то бледнел, то краснел, но Шакен и его жена делали вид, что не замечают этого.

    В общем, когда мы решили пожениться, то сам Айманов — ничего, но мать Майры была против.

    «И откуда этот колхозник свалился на нашу голову, — говорила она, оказывается, дочери. — Ты посмотри, какие у него ботинки!».

    Ботинки у меня были комбинированные — черно-белые. Я думал, шикарные, а они, оказывается, с головой выдавали мое аульное происхождение.

    И все-таки мы поженились. Вся алматинская интеллигенция гуляла на нашей свадьбе. Мухтар Ауэзов, Евгений Брусиловский, Габит Мусрепов... Для гостей пели Ермек Серкебаев и братья Абдуллины, танцевала Шара Жиенкулова... А после свадьбы я забрал Майру из родительского дома к Екатерине Сидоровне — к своей квартирной хозяйке. У нее я жил, начиная с первого курса.

    Дети у молодой четы пошли сразу. На третьем курсе — Мади, на пятом — Саги. Айманов как-то даже пошутил над дочерью: «Наверно, хочешь стать матерью-героиней?». Эти слова как отрезвили супругов.

    — Рожать мы с тех пор перестали, о чем я сейчас очень жалею, — признается Ашимов. — Нам надо было иметь с Майрой не меньше пятерых детей. Майра любила меня больше, чем я ее. А я ее безмерно уважал. И это, наверно, было хорошо. Наша семья, несмотря на издержки моего характера, продержалась 35 лет — до самой ее смерти.

    Эта женщина была создана для меня. Внешне Майра была крупной — чуть ниже меня ростом, — сильной женщиной, а в душе — сама мягкость и доброта, для нее мои интересы всегда были выше, чем свои собственные, ее любимый тост на всех застольях: «За здоровье наших мужей. Без них мы — никто».

    «... и эгоист к тому же»

    Взаимоотношения с отцом первой жены у Ашимова складывались своеобразно. Балагур, весельчак и анекдотчик, Айманов с зятем почему-то вел себя сдержанно, была какая-то между ними натянутость. Когда ему, например, хотелось сделать замечание Ашимову во время съемок «Конца атамана» (кстати, единственной картины, где они работали вместе), то делал он это партнеру Асанали, но и при этом всем было ясно, что предназначаются они зятю.

    — Хвалил он меня всего лишь раз, — рассказывает Ашимов. — Когда закончили съемки «Атамана», похлопал меня по спине: «Жақсы, бала». Глупые и завистливые люди думают, что в картину я попал «по блату», но Айманов, приглашая меня на роль, думал не обо мне, а о себе. Все творческие люди — эгоисты, и Айманов не был исключением. Было бы иначе, он снимал бы только актеров-родичей из Среднего жуза. Например, брата своего родного Каукена Кенжетаева. Но он не знал ни жузов, ни музов. Он ценил в людях творчество. Во мне ему, в первую очередь, понравилась внешняя фактура.

    Сдержанно относясь к зятю, Айманов, как вспоминает Асанали Ашимов, любил возиться с внуками. Из всех поездок он привозил им подарки. Хохотал до слез, когда 6-летний Саги, схватив домбру, начал однажды наяривать дедовские песни из фильма «Алдар-косе».

    — Будет не меньше, чем первым секретарем ЦК, — шутя, предрекал он будущее шустрому младшему внуку.

    А старшего сына Асанали и Майры, Мади, он просто любил. Мальчик напоминал ему его первенца — тоже Мади, который умер в младенчестве. Собственно, в честь него он вместе с братом Каукеном и назвал его.

    Самого Асанали воспитывали мать и бабушка. Отношения между женщинами были сложными, бабушка ревновала внука к невестке. Зная это, Асанали старался подходить к матери только тогда, когда они были одни. Мать Асанали осталась вдовой, когда ей было всего 22 года. Она так и не устроила свою жизнь. Сначала надеялась, что муж все-таки вернется, потом подрос сын, было неудобно перед ним.

    — Такой была не только моя мать, но все женщины тех лет, — говорит Асанали.

    Женское воспитание, вернее, та свобода, которую ему предоставляли мать и бабушка, он считает, пошли ему только на пользу.

    — Грех так говорить, но иногда я думаю: хорошо, что у меня не было отца. Вернись он с фронта живым, никогда не пустил бы меня в актеры: эту профессию в ауле не уважали.

    Говоря об издержках или, наоборот, достоинствах женского воспитания, Асанали говорит:

    — Душа у меня контрастная. Я и мягкий, и жесткий одновременно. Если кого полюблю, то — навсегда, а если уж невзлюбил человека, то, хоть убей — не могу скрыть этого! Но, с другой стороны, без жесткости не обойтись. Слава и популярность — это, конечно, хорошо, но попробуй выдержать натиск родственников! Один просит устроить его на работу, другой — помочь с квартирой… Я, конечно, помогаю, но если каждый раз распыляться по мелочам, то от тебя самого и от твоего авторитета не останется ничего. Приходится в таких ситуациях призывать на помощь все свое актерское мастерство, быть самому себе режиссером, чтобы достойно регулировать такие ситуации.

    Кто — как, а Ашимов с ностальгией вспоминает советские времена.

    — Жил я тогда, конечно, беднее, чем сейчас, у меня не было тогда красивого дома, зато было много творчества. Богатство и искусство не умеют у нас еще ладить друг с другом. От нынешнего фамильярного отношения к актерам меня, порой, просто выворачивает. Так не должно быть, это кощунство, когда известная певица, я сам был свидетелем, за вечер побывала на трех свадьбах, где продавала пару своих песен за полторы тысячи долларов. Пьяные гости тянулись к ней с бокалами….

    Раньше ставился вопрос об увольнении, если актер выходил в зрительный зал без грима. Как бы ни сводило желудок от голода, мы не имели права ходить в буфет во время антрактов. Зритель нас ловил у черного входа, чтобы взять автограф.

    Услышав замечание: «Но ведь и Вы не отказываетесь, пусть в качестве почетного гостя, но все-таки бывать на свадьбах у нуворишей, — Ашимов смутился:

    — Бываю… Чего уж там скрывать, я такой же эгоист, как и любой другой актер или певец на моем месте. Бывает, не спишь ночами, если тебя вдруг почему-то не пригласят на какое-то важное мероприятие к известному человеку. Видишь ли, это признак того, что ты все еще популярен и востребован. При этом я прекрасно осознаю, что приглашают меня не для того, чтобы сделать приятное мне, а чтобы я создавал антураж хозяину. Но все же, мне кажется, я сохранил себя и свое внутреннее я. Кто-то из классиков сказал, что жизнь — это борьба, а я бы сказал: это борьба с самим собой. Добьешься победы — будут уважать другие. Я шагал к вершине пешком в тех самых разноцветных ботинках, в которых приехал в Алма-Ату. Меня исключали из института, я долго ходил кандидатом в студенты, в театр не принимали… Зато сейчас у меня нет «одышки». То, что я сейчас имею, это компенсация за те трудные годы. В эти минуты я вспоминаю Михаила Ульянова. Он для меня идеал и как человек, и как актер. Поступать в Щукинское театральное училище он приехал из Омска в кирзовых сапогах. Своим трудом, своим отчаянием, своей жесткостью и неистовым темпераментом этот русак «порвал» всех на своем пути и дошел до кондиции великого актера. А я — казах от земли. Я знаю, что такое сбор урожая, что такое овечий кизяк. Это знание помогало мне выстоять и не сдаваться.

    …Однажды Ашимов с сыном Саги отправился в гости к своему другу, который жил где-то в микрорайоне. Погода в тот день стояла на дворе слякотная, но таксист категорически отказался подвозить поближе к дому. Тогда и Асанали решил пойти на принцип. На счетчике выбило два рубля 86 копеек. Асанали протянул три рубля и не торопился выходить из машины. «Чего ждете?» — буркнул водитель. «Сдачи», — невозмутимо ответил актер. «Тьфу!» — сказал водитель и сунул 20 копеек. Асанали дал ему 10 копеек и опять стал ждать. «Чего ждешь?» — заорал водитель. «Сдачи»…

    Саги, утонченный городской парень с до боли отзывчивой и доброй душой, не понял этой сцены. «Ну что ты, папа, прицепился к нему с этими копейками?» — упрекнул он отца. Асанали ответил: «Это ты можешь не считать четыре копейки за деньги, ты все-таки сын народного артиста, лауреата Госпремии, а я сирота, вдовий сын. Для меня это большие деньги». И перечислил все, что он мог бы купить на эти четыре копейки. Четыре коробки спичек, четверть буханки серого хлеба…

Галия Шимырбаева