Газета «Наш Мир»
В нашем доме не было религиозных книг. И не потому, что дед был коммунистом, партийным работником и целые полки в шкафу были уставлены томами Ленина, трудами Маркса, брошюрками основоположников и выступлениями руководителей партии. Просто в советские времена религиозных книг и не было. Но у бабушки под подушкой лежал ею же сшитый черный бархатный конвертик, в котором находилась совсем маленькая старая книжица с желтыми от времени листами и непонятной нам, детям, вязью.
Бабушка не знала про Бухари и Абу Ханифу. Она, я думаю, и в масхабах совершенно не разбиралась. Но, бережно доставая Коран, она смотрела в эти затейливые буквы уже почти невидящими глазами, сухо шептала непонятные слова, гладила странички и убирала книжицу в вытертый матерчатый конверт. Если дед был коммунистом, то бабушка была мусульманкой. Они это принципиально разделяли. «Одна моя книга всех твоих стоит», – уверенно говорила бабушка. И дед не то, чтобы соглашался, но замолкал и уходил на кухню курить.
Он умер давно, при советской власти. Его хоронили по мусульманскому обычаю. Выл ветер, на мулле была каракулевая шапка, старенький мулла стоял гдето с краю от толпы и пел, как мне казалось, – пел, гордую и горькую песню на незнакомом языке. В руке у него была такая же, как у бабушки, книга, только побольше.
Важные в дорогих костюмах мужчины стояли у могилы, подняв согнутые в локтях руки и повернув ладони к лицу. И никто, никакой ЦК партии, горком, никакая партийноправительственная работа, тома Ленина и труды основоположников не могли помешать или запретить им повторять слова из этой книги за стариком в каракулевой шапке.
Одна книга моей бабушки стоила сотни и тысячи всех других. Была и оказалась сильнее.
Это Коран.
Я родился в Самарканде, вырос в Баку, живу в Москве, люблю Казахстан. Не спрашивайте меня суннит я или шиит. Я верю в Бога, в его Посланника, (с. а. с.), и ниспосланную ему Книгу. И поэтому я – мусульманин.
И поэтому не надо спрашивать, как я отношусь к суфиям и что думаю о салафитах. В теологических посиделках, в долгих и горячих спорах о достоверности хадисов, поступках последователей Пророка, (с. а. с.), это, может быть, имеет научное, философское, богословское значение. Но когда остаешься один на один с Богом, это не так уж важно. Важно, что мы – мусульмане. И у нас есть Коран.
Глинобитные домики наших городов, серые юрты наших кочевий, тесные квартиры микрорайонов… Где там жила наша религия, наша вера, наш Ислам? В нас. И вот в этой великой, независимо от размеров издания, Книге.
Это в городах с их медресе и храмами спорили, обсуждали, ругались, обвиняли друг друга в отступничестве. А в степи не было мечетей. Разбирая юрту перед дальним кочевьем, первым делом выносили бережно обернутую книгу. И её же укладывали на почетное место, когда юрту устанавливали на новом стойбище. Эту книгу передавали из поколения в поколения, на этой книге клялись, ее словами молились.
Степной кочевой казахский Ислам всегда был прост, искренен, честен. «Я – мусульманин», – говорил казах. И не вдавался в подробности. Татарские священники, присланные сюда духовными управлениями мусульман Российской империи, объясняли: «Вы – сунниты, вы, как и мы – ханифиты». «Пусть так, – отвечали казахи. – Ладно. Называйте так».
Но разве вера простых кочевников была при этом слабее веры ученых алимов?
И разве одна единственная Книга, лежавшая в юрте, не стоила тысячи других?
Можете, если вам нравится придумывать ярлыки, назвать меня коранитом. Но, как и тысячам, сотням тысяч наших общих предков из степей и глинобитных домиков мне это неважно. Мы – мусульмане. АхльальКоран. Люди Корана.
Сквозь суфизм Яссауи, тенгрианство и зороастризм, сквозь ритуальность, заменявшую иногда духовность, партийноправительственную послушность советских имамов, сквозь, может быть, искреннюю, но опасную нетерпимость радикалов, сквозь вой ветра, повернув ладони к лицу, мы возвращаемся к Корану.
Богословские трактаты, схоластические писания, теологические споры, даже хадисы – все это от людей.
Коран – от Бога.
Газета "Наш Мир" - Рустам Арифджанов |
