В конце XVIII - начале XIX века мировое лидерство стало от мусульман переходить к набирающему вес Западу. Триумф поднимающегося Запада над слабеющей Османской империей (неудачная шестидесятидневная осада Вены, отступление и последующая потеря многих территорий) поставил мучительный выбор перед мусульманским самосознанием. Это, однако, не поколебало веру в безграничное превосходство своей культуры и системы ценностей ни среди элиты, ни общества в целом.

     Военная угроза не застала врасплох огромную империю – опыт монгольского вторжения в какой-то степени подготовил ее к ответу на такой вызов. Сила исламской цивилизации сделала ее способной разрешать подобные трудности внутри себя.

     Здесь же шла речь о противостоянии другого характера. Одряхлевшая империя, с одной стороны, – новорожденный, свежий, благоухающий Запад, вооруженный всеми средствами нажима, давления, запугивания, владелец всех современных технологий, с другой.

     Именно с этого периода карта внутримусульманских настроений поделилась на три течения:

    1. Чиновники, военачальники и знать видели преимущества достижений Запада в управлении и военных делах и стремились к подражанию;

    2. Консервативно-настроенные умы, рассматривающие Запад как исключительно насильственную чужеродную угрозу, призывающие остерегаться своего врага, чтобы сохранить целостность традиционного социального полотна. Носители этого дискурса - многие улемы и широкие слои мусульманских масс.

    3. Мусульманские деятели, мыслители и ученые, которые, признавая достижения Запада, стремились к возрождению исламского мира, к его развитию и интеграции в рамках современных условий без утери его основ, ни на шаг не отступая от исторического статуса Ислама.

     Исламская интеллектуальная и политическая карта до сих пор поделена по этим трем критериям, которые находятся как во взаимодействии друг с другом, так и в противостоянии.

    Если рассмотреть эти три течения подробно, то мы приходим к следующим выводам:

    1. Термины мухафаза (консерватизм) и ислах (реформизм, обновленчество) должны быть очищены от субъективных, оценочных суждений, поскольку оба понятия определяют динамические процессы, а не являются раз и навсегда закрытыми догмами.

    В действительности тот, кто является консерватором в том или ином аспекте, может быть ярым реформистом в другом. Консерватизм обусловлен разными причинами – иногда он жизненно необходим как важный защитный механизм, щит против разрозненности, уничтожения, поглощения и потери своих корней.

    С другой стороны, этим же словом может обозначаться гипертрофированная привязанность к прошлому и завистливое исключение любых нововведений, которое приводит к гниению общества, пренебрежению его нуждами и интересами и нивелированию исторического статуса.

    Реформаторство и консерватизм – внешние проявления внутреннего стремления социально-политических сил. Именно эти силы, выражающие настроения обществ, и должны взять на себя ответственность за терминологию и языковую структуру процессов внутри которых они активны, не обращая внимания на внешние проекции.

    Язык не может быть нейтральным или кристально чистым и свободным от оценочных суждений, особенно если речь идет о борьбе за власть, в политическом дискурсе отражаются социально-политические стратегии, которые царят сегодня.

     Было время, когда Мухаммада Али (правил Египтом в XIX веке) называли «великим реформатором» своей эпохи. Так было ровно до тех пор, пока этот «великий реформатор» не выразил желания войти в историю и унаследовать Османскую империю – тогда его статус изменился – он превратился в «большую угрозу».

     Масса таких примеров есть и сегодня. Уже в наше время Горбачев – отец Перестройки, которому досталась огромная советская империя, на Западе считался выдающимся реноватором, в своей же стране он презираем не меньше, чем «пьяница Ельцин».

     2. Конечно, исламский мир нуждается в реформах, но вот вопрос: как определить их формы, приоритеты, стратегию. Ведь любая попытка реформ и модернизации без учета интересов и нужд мусульман будет выражением деспотизма, притеснения и посягательства на целостность социо-культурного полотна исламского общества.

     Любой процесс реноваций должен происходить с осознанием и учетом приоритетов, ближайших и долгосрочных перспектив, равновесия и целостности в рамках данной культуры. Это требование является жизненно важным, особенно если учитывать баланс политических сил и место, которое в нем занимают мусульмане.

     Баланс этих сил пока перевешивает в сторону Запада, жаждущего править, жаждущего господствовать. Пока последний будет держать в своих тисках контроль за мировыми ресурсами, пока идет охота за мусульманским самосознанием и умами элиты других цивилизаций, будь то Китай, Индия или Россия, ничего конструктивного не получится.

     Сокращение огромного разрыва между влиятельным Западом и остальными цивилизациями возможно только благодаря хорошо спланированной долгосрочной стратегии реформ с четким осознанием и учетом приоритетов и нужд современного общества так же, как и будущих поколений. Настало время для мусульманской элиты освободиться и освободить сознание людей от ничтожного мифа о том, что ключ к воротам прогресса и современности принадлежит Западу.

«Политический Ислам»

     «Политический Ислам» - лишь один из целого ряда терминов западной науки, возникших за последние 20 лет, в особенности после революции в Иране. О «политическом Исламе», «фундаментализме», «исламском фанатизме», «исламском догматизме» стали говорить в университетах, в прессе, эти слова зазвучали в речах политиков, чтобы стереотипизировать явление (навесить ярлыки) и активные движения в мусульманской среде.

     Все мы знаем, что язык не нейтральное средство, а отражение политических стратегий и политического влияния. И речь даже не о том, что мировые тенденции и модели жизни отражаются в языковой парадигме, а о том, что язык зачастую навязывает их, исключая любую возможность отделения терминологии от контекста.

     Это как раз наиболее всего наглядно проявляется в западно-политическом тезаурусе, когда речь заходит об Исламе. Все западные термины являются отражением страха и сопротивления. И мы вновь вынуждены возвращаться к истокам – битве на подступах к Вене, когда крестоносцы отражали натиск турков, чтобы помешать им добраться до сердца Европы и захватить его.

     Имидж Ислама, отпечатанный в западном сознании, также имеет корни и в проповедях христианского духовенства и теологических текстах. Однако вопрос, который не выходит из современной западной головы, остается тем же, что мучил средневековое сознание: как же вышло так, что «жалкая корявая секта Мухаммада, которая вылезла из заброшенной аравийской пустыни», вдруг захватила центры восточной цивилизации.

     Ответ, который приходит сам собой, и вызывает трепет, страх, сопротивление и восхищение одновременно, таков: статус Ислама как Откровения не связан с историческими достижениями тех или иных его представителей. А это уж вступает в противоречие с ответами, нарисованными современным Западом на школьной доске, пестрящей такими понятиями как «упаднический», «ущербный» Ислам. Неудачи мусульманского мира принято приписывать религии, самой сути Ислама, называя его «деспотичным», «отсталым», «догматически-фундаменталистским».

     Подобное представление об Исламе лишь укрепилось благодаря освободительным движениям, выступающим против западного империализма, благодаря иранской революции и подъему исламских оппозиционных течений.

     Не обязательно разделять взгляды исламских движений, ставящих акцент на политическом в ущерб культурному и гражданскому пониманию Ислама, ставящих интерес государства выше интересов общества (опасность, о которой предупреждали многие ученые, включая Тарика Эльбишри, Рашида Гануши, Мунира Шафика), чтобы быть мусульманином. И поэтому понятие «политический Ислам» не может заменить понятие «Ислам» в общем.

     Использующие термин «политический» желают лишить Ислам его политического аспекта (в данном контексте под «политическим» я подразумеваю широкий смысл этого слова – участие в публичной жизни). Тем самым создается образ некоего совершенно оторванного от жизни, аскетичного, беззубого Ислама.

     Поскольку Ислам – религия, одной из основ которой является активное участие в общественной жизни, политика (в широком смысле этого слова) остается важнейшим средством взаимодействия с реальностью, средством улучшений, но это всего лишь средство, оно не может стать целью.

     Мы находимся в привилегированном положении – у нас в руках огромное количество терминов исламского дискурса, из которых можно выбирать: «исламские реформы», «исламское возрождение», - эти выражения гораздо более достоверны и богаты позитивными коннотациями и гораздо больше подходят для разговоров об исламе.

Смешение национальной идентификации с «политическим Исламом»

     Здесь я предлагаю разобрать вопрос, касающийся смешения исламского тренда с обстоятельствами и проблемами отдельно взятой мусульманской страны. Именно это объясняет наличие совершенно разных конфигураций Ислама, различающихся приоритетами, притязаниями, средствами.

     Именно это помогает опровергать стереотипное восприятие происламского движения как однородного, фундаменталистского, враждебно настроенного по отношению к Западу и всем достижениям современного мира. Как любое другое социально-культурное явление, происламское движение в том или ином регионе несет отпечаток исторической памяти, социально-культурных условий. Используемая терминология напрямую зависит от его политических приоритетов в рамках вышеобозначенных условий.

     Кроме того, разнородность происламских тенденций может проявиться даже в рамках одной страны. В исламских движениях стран Персидского залива отражаются господствующие тенденции относительной стабильности и культурно-интеллектуального консерватизма, характерного для этих стран. В странах Магриба мы находим более интеллектуальное и политическое динамическое проявление исламского политического концепта – сказываются сложности, характерные для магрибского региона, разрываемого между радикальным и на самом деле насильственным опытом секуляризации, которая проводилась за счет исламского общества в попытке лишить мусульман их символики и культурной самоидентификации.

     Особенно сильно это ощущается в Алжире и Тунисе, где вопрос исламской самоидентификации тесно переплетен с кризисом в области современных достижений, что дает толчок синтезу исламской культуры с западным влиянием, в основном французским. Исламский опыт здесь – это провалы и кризисы «импортированной» чужеродной модернизации, и в тоже время противостояние западному влиянию, с другой стороны. В большей степени именно поэтому происламская элита в таких мусульманских странах кажется более активной, напористой, чем скажем на Востоке или в странах Персидского залива.

     Вернемся к вопросу, является ли термин «политический Ислам» выражением национальной идентификации, таким же как, например, «сербское Православие». Регионально-культурные условия, которые сильно влияют на те или иные исламские движения, естественно имеют и общее – Ислам. Но эта целостность, это единство всех его вариантов не является националистической идеологией, основанной на мифе однородности и расового превосходства.

     И это действительно искажение реальности - сравнивать такой разный «Ислам», идентификация которого зиждется на совокупности религиозных и культурных основ, с узколобой идеологией, подкрепленной измышлениями и домыслами.

     Исламское понятие «умма», или «исламское единство» - один из основополагающих принципов – рычагов исламского общества на самом деле является не чем иным, как антиподом стремления к однородности и бесформенности. Ценность уммы состоит именно в различиях в рамках общего проекта по всем направлениям - этнических, лингвистических, культурных. И даже взятый в историческом срезе Ислам зиждется на плюрализме и выступает против однородности, бесформенности и единообразия.

Разнообразие и общие основы

     Для начала я бы снова хотела повторить уже выраженные ранее соображения о неправильности использования термина «политический Ислам», который я считаю чем-то большим, чем просто западная проекция. Поскольку т.н. «исламизм» охватывает огромное геополитическое пространство, совершенно естественно для него иметь широкую палитру самых разных красок, которых не всегда сочетаются друг с другом.

     Эти различия могут происходить из колониальной или постколониальной природы того или иного «регионального государства» и социально-исторических условий развитий Ислама в отдельно взятом месте. Исламское движение, растянувшееся от Индонезии до Марокко, имеет самые разнообразные направления, несмотря на то, что общим источником является исламское учение и практика. Именно оно - точка конвергенции этих комплексных и разнообразных течений.

     Ислам - это видение мира и образ жизни, мусульмане всех стран объединяются на уровне одной доктрины (все поклоняются одному Богу, все молятся в направлении Мекки, признают одного Пророка (мир ему), постятся в один и тот же месяц, все вместе совершают хадж), но делятся по мазхабам, методологиям иджтихада и политическим тенденциям. В этом огромном исламском доме мы встречаем умеренных суннитов и шиитов, консерваторов и реформистов, традиционалистов и модернистов, рационалистов и эзотериков, суфиев, радикалов, буквалистов и проч.

     Ислам смотрит на плюрализм как на онтологическое, а не просто случайное явление, которое могло бы быть, а могло бы его и не быть. Историчность и гибкость Ислама находит свои корни именно в онтологическом разнообразии.

     Кто-то может возразить: что же тогда отличает Ислам от постмодернистских философских концепций различия и деконструкции. Основное отличие в том, что в Исламе смысл и причина возникновения различий полностью пронизаны осознанием того, насколько духовно важны эти различия, - они вселяют в мусульман интерес к телеологии.

     Такая концепция плюрализма есть противоположность постмодернистскому философскому дискурсу, который затрагивает ценность этих различий только в аспекте оправдания своей склонности к нигилизму и хаотическому бытию, как в движении Ницше к некоему большому Икс. Концепт монотеизма, веры в Единого Бога – центр тяжести Ислама. Именно он и задает разные векторы направленности течений, богатству и духовной значимости этого разнообразия.

     Вернемся к политическому аспекту этого вопроса, к тому, что объединяет талибов с мягко-утонченным АБИМом (происламским молодежным движением за возрождение в Малайзии), оппозиционным движением «Нахда» (Тунис) и турецкой партией «Фазилет». Общий знаменатель всех этих тенденций - манифестация идеи исламского пробуждения, способы которой разнятся уже в зависимости от различных социокультурных условий, но цель ее одна - стремление к усилению политического присутствия Ислама.

     Методы талибских мулл – отражение глубины закрытости афганского общества, провалившегося в бездну и искалеченного коммунистическим вторжением. Они – механизм защиты и противостояния. В этом отношении Талибан – в какой-то степени пример традиционного реформизма на пустынных окраинах исламской карты. Это полная противоположность исламскому возрождению, которое идет в центрах - Дамаске, Каире, Тегеране, Стамбуле и проч.

     Другие течения являются продолжением тенденций XIX и XX века – тенденций современного исламского реформирования, которое началось в центрах Каира, Стамбула как альтернатива Западу. Центральным вопросом течений, порожденных этим процессом, является экономическая отсталость мусульманских стран и борьба за сокращение пропасти между исламским миром и наседающим Западом.

     Эти современные происламские организации, сформировавшиеся под воздействием традиций и наследия, с другой стороны, стремятся к тому, чтобы идти в ногу со временем. В отличие от других частей мира (может, только за исключением Китая), культуру которых размыли западные волны, следы западного влияния в исламской полусфере вызвали подъем пробуждения.

     В качестве примера можно рассмотреть концепцию демократии в современном исламском дискурсе. Это не отдельное, висящее в воздухе понятие, которое предлагается ввести во всех странах, словно они являются стерильными вакуумами. Это механизм подлинного культурно-политического возрождения. Я имею в виду концепцию шуры, в которой внешнее стоит на службе внутреннего и находится у него в подчинении. Именно об этом говорят сейчас мусульмане: академики, ученые, преподаватели, мыслители, активисты – о способности синтеза и строительства дееспособной модели общества при помощи арсенала исламских средств.

     И только время покажет, насколько успешной будет исламская модернизация и попытки исламского мира освободиться от кандалов другой, чужеродной модернизации.

Сумая Гануши
Междунароный форум исламского диалога IslamXXI