— Максим Леонардович, читатели "Религии и СМИ" периодически задают нам вопрос: "А правда ли, что Максим Шевченко под влиянием Гейдара Джемаля принял ислам вслед за Полосиным и Маркусом?".

      — "Религия и СМИ" на интернет-площадке, безусловно, один из ресурсов, которые принято называть "ресурсом влияния". Я прекрасно понимаю, что наш разговор будет внимательно прочтён многими моими коллегами и потому буду предельно откровенен.

      Нет. Я не принял ислам. Я был и остаюсь православным христианином, членом Русской Православной Церкви Московского патриархата. И заявляю об этом четко и ясно, находясь в трезвом уме и здравой памяти. Мои отношения с теми или иными людьми являются обычным для журналиста делом. Я отделяю работу от идеологии. У этих понятий — разная основа. У меня есть хорошие знакомые среди мусульман и среди православных, среди протестантов и среди неверующих, среди коммунистов и среди демократов. Будучи человеком публичным, я, вместе с тем, не считаю возможным не говорить о своем религиозном уповании и политических взглядах.

      Радикальные взгляды Гейдара Джемаля являются его личными взглядами. Книги, которые он написал, мне кажутся любопытными с точки зрения философии. Но за чтение книг или разговоры на кухне нынче не выносят приговоры. Я журналист. Общаться с людьми — моя работа.

      — Каждый человек, в том числе и журналист, меняется, развивается. Меняются его взгляды на жизнь, на веру, на политику. Могли бы вы обозначить собственную "смену вех"?

      — Могу. Могу сказать, что полностью оставил все империалистические заблуждения, которые во мне были.

      — Вас часто обвиняли в симпатии к троцкизму и ваххабизму одновременно.

      — Обвинения нужно подкреплять фактами, а не пустословием, демагогией и цитатами, вынутыми из контекста. На эту чушь неохота даже отвечать. Обвинители не приведут ни одного моего высказывания или моей статьи, из которых следовало бы или в которых я заявлял бы, что я ваххабит.

      — После "НГ-Религий" вы делали очень любопытный журнал "Смысл". А потом?

      — Потом создал Центр стратегических исследований религии и политики современного мира, потом меня пригласили ведущим Первого канала. И все последние годы я работал в структуре ВГТРК на государственном радиоканале "Маяк". И до сих пор продолжаю вести программу "Выбор веры", по пятницам, в 21:00.

      — Но это внешняя сторона жизни. А сторона внутренняя?

      — Внутренняя? С годами я ушел от всех радикальных иллюзий, как левых, так и правых. Соблазны нужно уметь преодолевать. Если кто-то говорит, что их у него нет, значит, он либо святой, либо лгун. Я являюсь последовательным демократом, последовательным сторонником мультикультурализма, последовательным интернационалистом и последовательным сторонником свободного общества. Я считаю, что свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех. Я сторонник собственности. Я считаю, что человек имеет право защищать свою собственность. В том числе и оружием. Я являюсь безусловным сторонником свободы совести и считаю, что никакая религия в нашей стране не должна иметь юридических преференций.

      — Максим Леонардович, в связи с новой работой на Первом канале, вы оставляете религиозную тематику? Теперь только политика?

      — Она, конечно, уходит на второй план, но совсем оставлять религиозную тематику я не планирую. Сегодня идеологические концепты во многом определяют содержание политики и религиозные доктрины порой становятся политическими доктринами. Я хочу сохранить единство моей страны. Для меня распад Советского Союза был трагедией, прежде всего, человеческой трагедией, а не идеологической. Судьба миллионов людей была решена помимо их воли в одно мгновенье какими-то проходимцами. Я считал и считаю, что при правильных социальных и гуманитарных технологиях можно удержать и пересобрать эту территорию. И религиозная составляющая играет здесь не последнюю роль.

      — Вы государственник?

      — Безусловный. Государственник, но не империалист. Одна из трагедий России заключается в том, что творческая энергия православного русского народа была оторвана от рычагов управления государством. В России XIX века 75 % национального дохода находились в руках представителей иных конфессий, тех конфессий, которые были отодвинуты от официальной политической и религиозной жизни — старообрядцев, сектантов. Об этом говорил неоднократно Солженицын. Православные должны вернуться и в политику, и в бизнес, и в производство. Но не с помощью властной вертикали, а естественным образом, не нарушая конституционного принципа равенства всех перед Законом. Утопия православного государства смертельно опасна для России — она сродни коммунистической утопии. Крови будет не меньше.

      — Как вы относитесь к строительству мечетей в исконно православных местах? Я имею в виду недавний конфликт в Сергиевом Посаде.

      — Во всех ситуациях надо действовать гармонично и действовать в согласии с волей большинства жителей. Всё можно согласовать. Не надо строить мечеть с минаретами в Сергиевом Посаде. Достаточно одного молитвенного зала, если есть потребность верующих в таковом. А строить в Сергиевом Посаде минарет — прямо провоцировать религиозный конфликт. У людей должна быть свобода, согласованная с ситуацией на уровне местного самоуправления. Если местные жители не хотят этого строительства, то не нужно строить. Но запрещать верующим — православным, иудеям, протестантам, католикам, мусульманам осуществлять свои религиозные права никто не имеет право. Делать это — значит разжигать гражданскую войну, ниспровергать конституционный строй нашей страны. Хотя во всем должны быть взвешенные решения — нельзя ломить человеческую волю законом и ниспровергать закон человеческим волюнтаризмом. Я абсолютно согласен, например, с жителями Москвы, которые выступили против строительства кришнаитского храма на Ленинградском проспекте. Это их право. Но это не значит, что кришнаитов надо запрещать как религию. Подобные требования — откровенный фашизм.

      — А как относитесь к конфликту московской мэрии с харизматической церковью "Эммануил"? "Эмманиул" требует землю под строительство культового здания, мэрия не дает.

      — У меня большое подозрение, что силы, которое подогревают этот конфликт, далеки от подлинных задач помощи верующим. Им предоставлялся ряд вариантов разрешения этого вопроса. А они на это не пошли. Возможно, всё это затеяно для того, чтобы скомпрометировать центральную власть, скомпрометировать президента Путина.

      А вообще замечу, что везде в мире харизматы развиваются необычайно активно. Латинская Америка перестала быть чисто католическим континентом. Там харизматические церкви занимают и играют важнейшую роль, в частности из-за ошибки Папы с теологией освобождения. Отвергнув теологию освобождения, Иоанн Павел II спровоцировал переход многих католических священников в евангельское движение, они стали главами многих харизматических церквей. И этот процесс был в частности описан в прекрасном романе Жоржа Амаду "Капитаны песка", который известен у нас как "Генералы песчаных карьеров".

      — Готовы ли вы заниматься православной миссией в исламской среде, которую очень хорошо знаете?

      — Миссионерство не является религиозной основой православия, в отличие от евангелического протестантизма, например. Не существует ярко выраженной православной традиции, направленной на прозелитизм среди мусульман, есть большой свод полемических сочинений. Несмотря на это, православные Ближнего Востока и в Сирии, и в Иордании, и в Палестине, и в Ливане прекрасно столетиями живут с мусульманами. Прозелитизмом никто не занимается с обеих сторон. Ходят друг к другу на Пасху и на Рамадан. Я не миссионер и ничем подобным заниматься не буду — есть любители как с той, так и с другой стороны. Я не из их числа.

      — Мусульмане ближе к православным или к иудеям?

      — Конечно мусульмане ближе к иудеям. Потому, что иудеи и мусульмане отрицают богочеловечность Христа. Но из двух религий только ислам говорит хорошо о христианстве.

      — Много пишут о ваших симпатиях к методологам...

      — Рассуждения графоманов о философии Георгия Петровича Щедровицкого имеют такую же ценность, как рассуждения шамана о Гегеле. Георгий Щедровицкий — автор уникальной русской школы философской мыследеятельности. Немногим при советской власти удалось создать свою философскую школу. Удалось Зиновьеву, удалось Щедровицкому, философам мирового уровня. Методология является универсальным способом анализа и проектирования ситуации. Обвинять человека в том, что он интересуется трудами методологов, так же смешно как обвинять в том, что он читает Шопенгауэра или Иосифа Волоцкого.

      — Как вы оцениваете действующую партийную систему?

      — Нынешняя партийная система рациональна. Она полностью соответствует уровню духовного и психологического развития общества. Демократия должна укоренится в самом сознании народа. Этого пока нет. Для меня настоящая демократия не в наличии партий с демократическим названием. Демократия возникает из чувства свободы в человеке, из частной собственности, из способности формулировать и отстаивать свои права. Партии — это лишь сгустки политической воли в общественном пространстве. Главная проблема России это номенклатура и бюрократия, которая не позволяет стране развиваться. Земля в ведении бюрократов, религия в ведении бюрократов, свобода слова в ведении бюрократов. Почти все форматы свободы находятся в ведении бюрократов.

      — Кто-то из действующих политиков вызывает у вас симпатию?

      — Симпатии оставим в стороне, а разумными политиками высшего уровня власти мне кажутся Путин, Медведев, Козак, Миронов, Кириенко, Сурков.

Источник: "Религия и СМИ", 1 декабря 2005 г.

      Редактор религиозного отдела "Независимой газеты" ("НГ-религии"). Изобрел термин "православизация" (см. его выступление от 28.10.1997). На выступление я его и пригласил, и уговорил Чистякова дать Шевченке слово - из соображений audiatur et altera pars. Должен сказать, что и по сей день Шевченко проявляет больше готовности дать слово другой парс, чем глаголемии либералы.

      Вот человек, погубивший мою душу лестию: при одной из наших первых встреч, когда я ему представлялся, он сказал что-то вроде того, что как же можно не знать Кротова, который-де создал язык современной русской церковной журналистики. Как сказал один мой знакомый священник, что, захотелось вот это надо было записать на магнитофон и каждое утро себе прокручивать, да?

      К счастью, всё это он же и уравновесил: сперва напечатал мою статью о проблемах, встающих перед церковным человеком, которому надо покритиковать церковное начальство, потом напечатал Вигилянского возражение на мою статью. До сих все разумно, если не считать того что Шевченко заменил заголовок без моего ведома, и вообще уведомил меня о публикации в последний момент - мол, не крушить же верстку - а ведь я подчеркивал, что не хочу печатать только в НГ-религии, лишь и в НГ, и в НГ-религии. А вот потом я, после нескольких недель крепления, все-таки написал и послал возражение Вигилянскому, выдержанное в спокойном и вежливом тоне (увы, оно не сохранилось) -- и вдруг узнаю от Наталии Архиповой, его сотрудницы, что Шевченко распорядился этого возражения не печатать, потому что зачем-де разворачивать дискуссию вокруг Вигилянского.

      Тут я рассвирепел (и, увы, часть свирепости пала на главу Архиповой в телефонном с нею разговоре - я сказал ей, что Шевченко хамски себя ведет) и написал совсем другое возражение, грубое, формально посвятив его не Вигилянскому, а неэтичному поведению Шевченки. Мне было важно довести до публики, что Вигилянский патологически лжив; пастырски подходить к сумасшедшему пастырю -- нет, до этого я еще не усовершенствовался. Я рассчитал верно: это Шевченко напечатал со своим ядовитым комментарием - на мой взгляд, достаточно беспомощным, где он назвал меня амбициозным журналистом (вот уж верно -- кто как обзывается...) и заявил, что больше не будет меня печатать - что выглядело достаточно смешно, поскольку я-то в своем письме отмечал, что больше в НГР публиковаться не буду.

      В общем, все логично: люди мы разные по взглядам. И в вопросе о Чечне, о Косово мы занимали позиции противоположное: Шевченко обращал внимание на страдания только одной стороны, хотя -- и это отличает его от "оголтелых" -- писал и о недостатках этой стороны. В любом случае, он мыслит балканский конфликт в религиозных терминах, что мне кажется нерациональным. В то же время Шевченко явно не ладит с Кураевым и Гальцевой, что у меня вызывает удовлетворение. Я восхищаюсь его чистой уверенностью в том, что он "настоящий журналист", -- но в то же время я сознаю, что не могу себе позволить такого рода убежденность и признать себя хоть настоящим журналистом, хоть настоящим историком, "настоящим отцом двоих сыновей". Может быть, это мой порок, может -- и достоинство.

15 октября 1999 г.