Люди без веры, в конце концов, обнаружат, что им не для чего жить.

    Томас С. Элиот.

    Бывает мусульмане спрашивают друг у друга: «Почему же ты принял Ислам?» Должен признаться, что как раз от них — моих братьев по вере, слышать подобного вопроса лично мне почему-то никогда не приходилось. Может быть, потому что переход в Ислам перестал быть в «новой России» чем-то экзотическим и экстраординарным, а, может быть, из-за того, что просто стеснялись «лезть в душу» к уже немолодому человеку, значительно превосходящему большинство из них как по возрасту, так и по жизненному опыту. Зато мои знакомцы из православных или, что значительно точнее, — косящих под православных, нередко спрашивали: «Неужели это правда?!» Одни задавали этот вопрос с искренним недоумением, другие — с неподдельным ужасом и даже страхом, а были и такие, что за моей спиной, показывая на меня, даже крутили пальцем у виска. Что ж, в такой реакции нет ровным счетом ничего необычного или неожиданного: в матушке-России испокон веку терпеть не могли всех тех, кто выделялся из стада, шагал не в ногу и вообще отличался «лица не общим выраженьем» (к слову сказать, этим самым «выраженьем», по тем или иным причинам, я отличался всю жизнь).

    Что же касается Ислама, то я вовсе не принял его или же перешел в него: я был мусульманином всегда, — с того самого времени, как только стал задумываться о смысле бытия, о жизни и смерти. Правда, мне удалось понять и реально осознать это лишь совсем недавно, — лишь после того, как я открыл Коран и начал читать его. Можно лишь пожалеть о том, что этого не произошло значительно раньше! Но, будучи мусульманином, я твердо верю в то, что все предопределено Богом — Милостивым и Милосердным, и, конечно же, знающим, что и когда лучше для нас. Никто и никогда не пытался обратить меня в Ислам, но Сам Бог вел меня к истине. Я счастлив, что после долгих поисков и блужданий, в конце концов, вышел на прямой путь, отбросив иные религии, идеи и системы. И ныне, став одним из числа мусульман, истинно подчиняюсь Тому, «Кто сотворил Небеса и Землю». И слава Богу!

     Имеется множество людей, которых Всевышний наградил музыкальным слухом. Признаюсь, что мне, увы, «медведь наступил на ухо», но зато с детских лет я чутко прислушивался к голосу религии. Родившись в стране, «победившего социализма» и официального атеизма, и в совсем нерелигиозной семье, где все же выражение «слава Богу» упорно не выходило из употребления, я начал всерьез задумываться о Его существовании и пришел к выводу, что Он есть, и стал обращаться к Нему с разными мольбами и просьбами. Хотя, разумеется, никому не говорил об этом, ибо боялся, что меня засмеют или обвинят в жутком невежестве, отсталости и некультурности.

    В те времена вера считалась чудовищным пережитком «эпохи царизма», недопустимым у юного поколения будущих «строителей коммунизма».

    Должен признаться, что под влиянием Ницше и Шопенгауэра, с трудами которых мне посчастливилось познакомиться лет в 15-16, или по каким-то иным причинам, я никогда не ощущал себя средним, обыкновенным и заурядным. Более того, по моему убеждению, средними и неинтересными не рождаются, а становятся под давлением внешней среды! Каждого из нас создал Творец с определенной целью, только большинство не способно осознать ее. Великие люди — те, кто сумели распознать свою миссию, ради которой их и вызвали на свет Божий.

    Не могу похвастаться тем, что хорошо знаю самого себя. Но еще в юности, как, вероятно, и многих других, меня посетила мечта об идеальном обществе, в котором торжествуют Справедливость, Добро, Красота и в котором никто не говорит об их относительности. Если же судить по пережитому и изжитому, можно сказать, что протест, нежелание и неприятие какого бы то ни было компромисса, неспособность довольствоваться лишь материальным благополучием имеют непосредственное отношение к моей сущности.

    «Умная голова, но дураку дана», — характеризовал меня старший следователь КГБ, подполковник Фомин, ведший в 1967 году следствие по моему «антисоветскому» делу. В его устах эти слова звучали явным комплиментом, ибо еще он говорил, что «запутался с этим Пруссаковым».

    «А вы, наверное, анархист?» — интересовался уже в 1978 году седовласый сотрудник ЦРУ в Риме, которому американцы поручили разобраться с моей личностью. Они никак не могли понять, почему человек, диссидентствовавший в СССР и безуспешно пытавшийся в течение ряда лет эмигрировать, прибыв в США, не захлебнулся восторгом от продуктово-вещевого изобилия и даже посмел выразить свое разочарование в лондонской «Таймс». /«Литературная газета» писала в 1977 году: «Я признаю, что уже не вижу Америку лишь сквозь розовые очки, какой ее видят многие диссиденты в Советском Союзе». Горькое признание, тем более что сделано оно не случайно оказавшимся на Западе бывшим гражданином СССР, а таким убежденным антисоветчиком, каким был да, пожалуй, и остался Пруссаков»./ От советских эмигрантов, в особенности от тех, кто входил в отряд инакомыслящих, ожидалось нечто другое: им полагалось привезти с собой на Запад слезы радости и умиления, а также огромный и пышный букет антисоветских лозунгов. Несомненно, что я нравился господам из ЦРУ ничуть не больше, чем их коллегам из КГБ, т. к. оставался самим собой и никак не соответствовал выработанным им схемам и представлениям. Иными словами, не вписывался! А это неизбежно вызывает безотчетное подозрение, страх и беспокойство у всех тех, кто по долгу службы занимается государственной безопасностью любой страны.

    Несмотря на свойственные мне тягу к поиску истины и протест против несправедливости, было неправильным записывать меня в анархисты. Если уж обязательно нужно навесить какой-нибудь ярлык, то, пожалуй, я всегда был лишь простым идеалистом-максималистом, живущим в чудовищно материалистическую эпоху и полагающим, что некоторые /многие и очень многие!/ вещи в нынешнем мире необходимо изменить. Поэтому-то я столь часто казался представителям определенной профессии — не только подозрительным, но и опасным. Но и им, однако, следовало бы признать, что не является здоровым общество, в котором считают, что «язык дан человеку, чтобы дер-жать его за зубами».

    Хотя, как говорилось выше, я с детских лет нередко обращался к Богу в глубине души, Его полная и несомненная реальность впервые дошла до меня только в марте 1968 года, когда меня совершенно неожиданно освободили после 13-месячного заключения в Лефортовской тюрьме «за антисоветскую агитацию и пропаганду». Только Он был в силах свершить подобное чудо! Тогда я нисколько не сомневался в этом. /В тюрьме, как и большинство из нас в периоды бед и несчастий, я просил Его о помощи. Однажды произошел такой любопытный эпизод. Во время одной из «бесед» с Ним я пал ниц и прикоснулся лбом к полу. Я совсем не догадывался тогда, но зато хорошо знаю теперь, что, вероятно, бессознательно совершил суджуд! /Христиане говорят, что каждая человеческая душа — христианка, а мой личный опыт свидетельствует: нет, она мусульманка!/ В этот момент дверь моей камеры неожиданно отворилась, и надзиратель как-то растерянно и недоуменно вопросил: «Ты что - татарин? А вроде бы непохож!» «Нет, конечно, слава Богу! А почему вы спрашиваете?» — задал я ему встречный вопрос. «Да, потому что молишься ты по-татарски!» В представлении подавляющего большинства, как раньше, так и теперь, религиозная принадлежность непременно привязана к той или иной национальности: русский — обязательно должен быть православным, татарин или чеченец — мусульманином, итальянец — католиком. И это явное упрощение, — привычка мыслить стереотипами, приводит к тому печальному положению, когда люди вместо счастья обретения истины и личной веры, продолжают прилежно и чисто механически следовать традициям предков, в которые сами не верят и исполняют их как своего рода «партийную нагрузку», неизвестно кем возложенную на них.

    К сожалению, и я не был свободен от дурацких предрассудков и предубеждений. Так, долгое время я, неизвестно почему, искренне полагал, что Коран — «арабская библия, написанная их пророком Магометом и предназначенная исключительно для невежественных и малокультурных народов Азии и Африки». Короче, для людей, находящихся на значительно более низкой ступени развития, чем мы, европейцы. В Москве 50-х — 60-х годов мусульманами, в основном, были татары, работавшие, как правило, дворниками. Других мусульман — приезжих из среднеазиатских республик и Кавказа, называли (да и сейчас называют!) «чурками». И я, любивший русский «серебряный век» с его «прекрасными дамами», всякими там девушками «в церковном хоре» и также высоко ценивший «сумрачный германский гений» Блока, никак не мог интересоваться «религией татар». В тот период моей жизни я ни разу не заглядывал в Коран, хотя это было легко сделать еще в середине 60-х: перевод Корана вышел на русском языке в академическом издательстве и, в отличие, скажем, от Библии, находился в открытой продаже. Но, поистине, «пути Господни неисповедимы». Интерес к Исламу и Корану пробудился у меня значительно позже и вовсе не в России, а в «логове Зверя» — в Америке. Причем, произошло это при довольно неожиданных обстоятельствах. В конце 80-х годов, когда я писал книгу о Гитлере, (дважды вышла в Москве в 1991 и 1992 годах), мои друзья из Колумбийского университета познакомили меня с пожилым немцем, лично знавшим фюрера. Манфред Р. (в силу ряда причин я не считаю возможным называть его имя полностью) после войны жил в Египте, где… принял Ислам. Когда я узнал об этом, то был искреннейше удивлен и потрясен, ибо фактически ничего не знал о «магометанской» религии и продолжал находиться в плену прежних московских предрассудков. Манфред же убежденно внушал мне: «Ислам — религия воинов. Ислам — религия тех, кто никогда не сдается и всегда остается в выигрыше. Только не надо путать Ислам с нынешними мусульманами: большинство из них даже понятия не имеют, какой великий дар был ниспослан им через Пророка!»

    Разговоры с «интересным немцем» заставили меня не только призадуматься, но и поскорее разыскать перевод Корана. Несмотря на то, что я мог ознакомиться лишь с русским или английским его текстом, уже первое впечатление было буквально сногсшибательным: такого не мог написать человек! Подобного я не чувствовал читая Библию или какую-либо другую религиозную книгу. Коран — Божественное Слово на человеческом языке и, нисколько не преувеличивая, скажу: я понял это сразу же, незамедлительно. Коран — Божий путеводитель по жизни, обращенный к любой жизненной ситуации, и обретя его, уже невозможно обходиться без него. С той поры (а это был 1989 год), как впервые открыл для себя Слово Бога, я ежедневно, где бы и в каких условиях ни находился, открываю Коран (хотя бы на несколько минут!) и обращаюсь к Нему за советом и помощью. Однако до формального принятия Ислама было еще очень и очень далеко.

    Случилось так, что после возвращения в Москву мне довелось работать корреспондентом нескольких довольно крупных газет. Благодаря чему, я впервые в жизни увидел исламский Восток и смог побывать в арабском мире: сначала был Ирак, затем — Египет, Судан, Оман, Кувейт, Катар и, наконец, Саудовская Аравия. Повсюду, даже в блокадном, саддамовском Ираке приятно поражали мягкость, улыбчивость и доброжелательность людей на улицах. Меня никогда не покидало ощущение, что я приехал в гости к каким-то давним знакомым, считающим своим долгом помочь мне — пришельцу из далекой и холодной во всех отношениях страны. Невольно возникали мысли о благотворном и облагораживающем влиянии Ислама на человеческий характер.

    В одну из поездок 1999 года произошла встреча, окончательно определившая мою судьбу. На обеде, устроенном министерством информации в честь журналистов из европейских стран, меня представили стройному голубоглазому старцу в белой чалме, оказавшемуся англичанином, принявшим Ислам еще в юности. Более сорока лет Омар Хаттаб (таково было его исламское имя) жил в Аравии и, как казалось, не только хорошо овладел арабским языком, но и впитал в себя всю местную мудрость. Вот этот-то человек, сознательно отвергший Запад и ставший духовно арабом, раскрыл предо мной глубинный смысл очень простых, но самых важных слов — «Нет бога кроме Бога Единого». Как умом, так и сердцем я признал сказанное им за безусловную и непререкаемую истину:

    «Нет бога кроме Бога Единого» означает убежденность в единстве Аллаха, признание только Его своим Богом. Признание того, что только от Него зависит наша жизнь и смерть, что только Он знает, что для нас хорошо и что плохо. Только Ему можно поклоняться и подчиняться, только на Него можно надеяться, только Его следует бояться, только Его следует просить и только к Нему надо взывать о помощи, только с Его именем и ради Него надлежит приступать к любому делу.

    «Нет бога кроме Бога Единого» означает признание того, что правление и власть принадлежат только Ему. Только Он вправе быть законодателем и устанавливать нормы и правила, регулирующие жизнь человека на земле. Из этого следует, что все философские концепции и теории, руководствуясь которыми пытаются ныне построить человеческое общество /например, коммунизм, социализм, капитализм, «открытое общество», «новый мировой порядок» и проч./, неизбежно ведут его к краху. «Нет бога кроме Бога Единого» означает необходимость соблюдать те границы дозволенного и запретного, которые определил для всего человечества Аллах.

    «Нет бога кроме Бога Единого» означает, что если люди твердо убеждены в смысле этих слов, то они должны придти к выводу, что Коран /Книга Аллаха/ — единственная основа и руководство для построения процветающего, счастливого человеческого общества.

    «Нет бога кроме Бога Единого» означает неприятие несправедливого общества и неизбежность столкновения между ним и всеми честными, искренними приверженцами Божественной религии, где бы они ни жили…

    В глубине души я уже давно повторял «Нет бога кроме Бога Единого», и после встречи в Аравии, подаренной мне Богом, мне, очевидно, не оставалось ничего другого, как убежденно произнести их вслух, что я и сделал. Так я стал мусульманином. Так после долгого и утомительного путешествия я вернулся домой. Так я, отбросив нелепые предрассудки и разнообразную шелуху суетного, обезбоженного мира, стал, наконец, самим собой, — тем, кем сотворил меня Бог. И слава Богу!

    Мои старые христианские /точнее, конечно, языческие!/ знакомцы, с которыми, между прочим, я предпочитаю не общаться, завидев меня, иногда вопрошают: «Ну и как жизнь молодого мусульманина? Прокладываешь себе дорогу в Рай: небось, молишься пять раз в день, совсем не пьешь и ешь только правой рукой?» Вместо ответа всем этим самовлюбленным глупцам, не видящим дальше собственного носа и полагающим, что Ислам сводится исключительно к соблюдению определенных формальностей, я позволю себе привести следующий аят из Корана:

    «А те, кто совершает добро, будь то мужчина или женщина, если они к тому же верующие, войдут в Рай, и не будут они обижены даже в малом. Есть ли кто-нибудь прекраснее своей верою того добродеющего, кто полностью предался Богу и последовал за верой единобожника Авраама? А ведь Бог сделал Авраама Своим близким другом.

    Аллаху принадлежит то, что в небесах и на земле, и Бог объемлет знанием все сущее», Коран 4, 124-126.

    Жизнь без веры и без признания истинности Единого Бога пуста и никчемна, ибо лишена всякого смысла и представляет собой сплошной театр абсурда — трудную, утомительную и никому ненужную дорогу в никуда. Если человечество не смирит своей гордыни и не произнесет «Нет бога кроме Бога Единого», мир будет, выражаясь языком пророка Иисуса (мир ему), — по-прежнему «лежать во зле». В уже далеком 1972 году лондонская газета «Таймс» писала: «Небо над Россией становится все темнее, но когда-нибудь неизбежно придет рассвет. Когда настанет этот день, Валентин Пруссаков будет почитаться, как один из его предвестников». Рассвет, увы, еще, не пришел, и придет он лишь тогда, когда Россия избавится от пут, сковывающих ее свыше тысячелетия, сумеет преодолеть вековые предрассудки и скажет во всеуслышание «Ля иляха илля Ллах», шагнув навстречу исламскому миру, готовому заключить ее в свои братские объятья. Вопреки всему тому, что можно наблюдать сегодня, я верю, что это будет. В заключение мне хотелось бы лишь напомнить слова мусульманского лидера, которого люто ненавидели правители почти всех государств современного мира: «Счастье и совершенство человека и общества зависят от соблюдения Божественных законов, сообщенных человечеству пророками. Человек деградирует и гибнет из-за отказа от своих прав и подчинения другим человеческим существам».

    Я подчинялся и подчиняюсь только воле Всевышнего, лишь милостью которого всегда жил и до сих пор живу. Хвала Всевышнему!

Валентин ПРУССАКОВ