Дюжина простых петербуржцев преподнесла своему губернатору в день рождения не совсем простой подарок. К слову, и петербуржцы-то эти сами были не совсем уж так просты – коллегия присяжных Городского суда Санкт-Петербурга. Рассудив, как их и призывали в течение всего процесса и сам судья, и стороны обвинения и защиты, руководствуясь «здравым смыслом», присяжные единодушно вынесли вердикт: не доказано, что в апреле-мае прошлого года в Петербурге был создан «боевой мусульманский джамаат для подготовки убийства губернатора города Валентины Матвиенко во время празднования Сабантуя 24 июня 2007 года с целью прекращения ее государственной деятельности и дестабилизации ситуации в регионе». А раз так, то все остальные вопросы, поставленные судом перед присяжными: о возможном участии в этих событиях подсудимых – трех молодых петербургских мусульман Тимура Саидгареева, Равиля Муратова и Владислава Баранова, доказанности их вины и возможности (или невозможности) снисхождения, остались без ответа.

Разговоры на съемной квартире

История эта началась немногим больше года назад, когда среди молодых петербургских мусульман появился некий господин, представлявшийся Муслимом Ильмурзаевым, жителем чеченского Гудермеса, приехавшим в Петербург заниматься «риэлтерским бизнесом». Довольно быстро он сошелся с Тимуром Саидгареевым, а через того познакомился с Равилем Муратовым и Федором Товпинцом, которых стал приглашать к себе на квартиру, которую он снимал в Петербурге. Приглашал для совместных молитв (по мусульманским канонам совместные молитвы более угодны Богу), вел с гостями разные беседы о вере, о делах мусульманских в Петербурге, о положении верующих в Аллаха в России и о многом другом.

Далеко не все петербургские мусульмане одобряют деятельность главного петербургского муфтия Панчаева. Среди недовольных Панчаевым были и Саидгареев с Муратовым и Товпинцом. Их, как и многих других, не устраивало, «соглашательство» Панчаева с властями, а также то, что тот ограничивал время доступа верующим в мечеть лишь временем молитв, после чего двери мечети вновь запирались на засов. Да и к властям Петербурга у молодых мусульман были претензии – в частности, тогда как раз разгоралась дискуссия быть или не быть в мае 2007 года в Петербурге параду сексуальных меньшинств, проведение которого считали оскорбительным для себя не только многие мусульмане, но и приверженцы иных религий.

Все это брожение умов Саидгареева, Муратова и Товпинца потихоньку выкристаллизовывалось в идею создать некую альтернативную религиозную мусульманскую организацию для более активной пропаганды учения Пророка в Петербурге. Когда же от слов понадобилось переходить к делу, выяснилось, что регистрация религиозного объединения требует не только длительного юридического согласования с властями, но и достаточно крупных финансовых вложений, чего ни Саидгареев, ни Муратов, ни Товпинец позволить себе не могли.

От встречи к встрече дела Ильмурзаев все активнее начал направлять эти «бродящие, словно дрожжи» мысли своих собеседников в крайне радикальное русло, намекая, что петербургским мусульманам неплохо было бы подключиться к активной борьбе радикальных исламистов с Кавказа, рассказывая о своих связях с «чеченскими боевиками». В разговорах этих то и дело мелькают темы притеснений мусульман со стороны российских властей, событий на Кавказе, действий правоохранительных органов во время разгона акций оппозиции, Сабантуя, на празднование которого в Петербурге каждое лето собирается по несколько тысяч из числа татар и башкир, приезжают руководители Петербурга и Ленинградской области, высокопоставленные гости из Татарстана и Башкортастана…

В конце концов, участники собраний на квартире Ильмурзаева решили соорганизоваться в «джамаат». В российской прессе с начала «чеченских войн» и до их перерастания в «контртеррористическую операцию на Северном Кавказе» слово это обычно употребляется в значении «боевой подпольной группы», однако для большинства мусульман оно просто означает «собрание». Выбрали «эмира» — какое же собрание без модератора, который бы останавливал споры и разрешал конфликты своим авторитетом – как самый знающий в учении Пророка, эмиром был выбран Равиль Муратов, сумевший некоторое время проучиться в мусульманском университете в Саудовской Аравии, пока ему не пришлось прервать свою учебу там по семейным обстоятельствам.

Вместе с тем, единства среди участников «джамаата» не было: Ильмурзаев подогревал разговоры словами о необходимости насильственных действий, таких, которые вызвали бы в обществе шок. Товпинец, как уверял он сам впоследствии, был категорически против, предлагая сосредоточиться на чисто пропагандистской и просветительской деятельности. Саидгареев, похоже склонялся к точке зрения Ильмурзаева, по крайней мере, на словах. Муратов, как опять же утверждал позже он сам в суде, «разговоры о радикальных действиях» вроде поддерживал, но считал их «несерьезным трепом».

Тем не менее, услышав про Сабантуй и про то, что там будет в числе почетных гостей губернатор Валентина Матвиенко, Ильмурзаев оживился, попросил Муратова накидать на компьютере некий план, который так и озаглавили «Сабантуй».

В конце апреля прошлого года Ильмурзаев сообщил Саидгарееву и Муратову, что уезжает на время домой, в Чечню, оставил им ключ от квартиры, предложив использовать ее хоть для встреч, хоть для проживания. И пообещал быть на связи, оставив для этого свой мобильный телефон.

Уже без Ильмурзаева Саидгареев с Муратовым встречались на этой квартире с Владиславом Барановым, также из новообращенных мусульман, обсуждали с ним перспективу марша сексуальных меньшинств по Петербургу, то, что неплохо было бы этому маршу как-то помешать. (Впрочем, как показали дальнейшие события, мешать было нечему – проведение марша петербургские власти не разрешили).

В середине мая 2007 года Ильмурзаев позвонил по мобильному телефону Саидгареева и попросил его с Муратовым встретить «человека, который привезет от него из Чечни для них «посылку». Человек по имени Анзор должен был встретить их в 10 часов утра 17 мая 2007 года возле Цирка на набережной реки Фонтанки.

Анзор на встречу несколько опоздал, к тому же, перезвонил и предложил встретиться чуть в стороне от цирка – в сквере вокруг памятника Петру Первому у Инженерного замка. Тут Анзор и передал «посылку» от Муслима – довольно объемистую спортивную сумку. Ехать на квартиру к Ильмурзаеву он отказался, попросил только у «братьев-мусульман» пару тысяч рублей – в компенсацию расходов. Получив деньги, Анзор пошел в одну сторону, Саидгареев с Муратовым в другую. Правда, ушли они недалеко: через несколько минут Тимура с Равилем окружили невесть откуда взявшиеся оперативники ФСБ, и задержали – уложили на землю, завернув на головы задержанных куртки. Почему-то в отношении Анзора оперативники оказались не столь прытки – тот ускользнул с места событий бесследно, словно растворился. К слову, точно также недосягаем для правоохранительных оказался и Ильмурзаев, по сути, главный застрельщик всей этой скандальной истории.

В сумке среди вороха носильных вещей, завернутыми в две строительные рукавицы обнаружились две гранаты и брикет взрывчатки, а также пара взрывателей.

Через некоторое время с обыском нагрянули в комнату в общежитии, в которой жил Владислав Баранов с матерью и младшим братом. Там, под кроватью, на которой спал младший брат Владислава обнаружили полиэтиленовый пакет с тротиловой шашкой и отдельно завернутый взрыватель.

Тайны следствия, или все под контролем

Следствие по делу длилось чуть больше полугода. В доказательство вины Саидгареева, Муратова и Баранова в злоумышлении на жизнь петербургского губернатора положили те самые изъятые у них боеприпасы, разнообразные компьютерные файлы, обнаруженные на изъятых у Муратова, Саидгареева и Баранова компьютерах, среди которых нашлись и подробный план операции «Сабантуй», скачанные из интернета карты окрестностей того самого места, где под Петербургом ежегодно проводится Сабантуй, из интернета же скачанные рецепты изготовления взрывчатки из подручных химикалий, которые можно найти в любой домашней аптечке и среди пищевых продуктов, различные пособия по рукопашному бою, стрельбе… Но главное – это аудио- и видеозаписи всех встреч, которые проходили на квартире Ильмурзаева. Благо, эта самая квартира оказалась нашпигована современными средствами скрытого слежения, как рождественский окорок чесноком.

Квартиру Ильмурзаев совершенно официально снял через агентство недвижимости на несколько месяцев, а затем даже продлил срок аренды. Ни хозяин квартиры, ни сотрудники агентства, как заявили они в суде, этим спецсредствами слежения квартиру не оснащали. А вот Ильмурзаев, судя по продемонстрированным в суде видеозаписям, был прекрасно осведомлен, что его встречи с Саидгареевым, Муратовым и Товпинцом записываются. Сами записи этих нескольких встреч довольно неважного качества – нетренированному уху с трудом удается разобрать на них лишь какие-то обрывки фраз.

То всплывают фразы о методах действия ОМОНа и спецслужб при разгоне массовых мероприятий: обсуждают спецсредства правоохранителей, их тактику; то что-то об оружии: «автомат — идеальный вариант», «пистолет — очень сложно достать патроны», «карабин «Сайга» — можно купить в охотничьем магазине, нарезной», «гранаты»... Возникает даже тема мощного пневматического ружья калибром в 5,6 миллиметра — «но очень дорого, 50 тысяч рублей».

Или, к примеру, другой фрагмент. Здесь, как можно с трудом разобрать, речь идет про «людей, которые шли на ЭТО и не боялись», да жаль, все они остались в прошлом. Фрагмент третий о том, как лучше добраться до места: на машине или на маршрутке. Новый фрагмент разговора — про некий «лесной массив, пути отхода..»

Разговор, в котором всплывает фамилия петербургской градоначальницы, происходит в другой день. Здесь можно уловить ключевое слово — «Сабантуй», мол там Валентина Матвиенко будет, и охраны у нее будет не много. Неожиданно разговор перескакивает на малоприятное прозвище губернатора, и все оживляются. Муратов, со ссылкой на своего отца, работавшего в райисполкоме, рассказывает происхождение прозвища. Все услышанное производит ощущение фрагментов некоей мозаики, которые, при желании, можно сложить в довольно разнообразные, а главное, разноречивые картинки. Лишь в конце, когда гости уходят, слышен голос Ильмурзаева, докладывающего кому-то по телефону: «Ничего суперского нет. Но сошлись на том, что завалим Матвиенко на Сабантуе. Делаю, что могу. Все, что могу делаю…» Да, все произнесено четко и ясно, но как раз тем участником событий, кто формально находится в розыске и чья подлинная роль в этой истории очень и очень неоднозначна. Если предположить, что аппаратура все же установлена без ведома и Ильмурзаева, то возникает странный вопрос о странном «профессионализме» спецслужб, который «тут профессионализм, а тут непрофессионализм». Сумев оснастить незаметно квартиру спецсредствами наблюдения, спецслужбисты при этом благополучно упускают потом «из под своего колпака» самые ключевые фигуры: Ильмурзаева и Анзора.

Также странно, что ни у Саидгареева, ни у Муратова активность Ильмурзаева не вызвала никаких подозрений, хотя сами они позже отмечали, что моментов для сомнений в истинных целях Ильмурзаева по отношению к ним у них было немало. И сама квартира была мало похожа на место, где постоянно живут, — продуктов в холодильнике почти не было, мебели — лишь самый минимум, а у Ильмурзаева, позиционировавшего себя, как верующего мусульманина, не имелось ни молитвенного коврика, ни цитат из Корана на стенах, зато имелись на стенах постеры с обнаженными девушками, что нормами ислама совсем не приветствуется. И даже в совместных с остальными молитвах Ильмурзаев, по словам Муратова, показывал себя, скорее, как человек лишь притворяющийся мусульманином… Что ж, поговорка про «крепость заднего ума» лишний раз подтвердила свою справедливость.

Не все просто оказалось и с тротиловой шашкой, изъятой в комнате семейства Барновых. В частности, на свертке был обнаружен единственный четкий след от пальцев (все остальные были смазанными или накладывались друг на друга так, что для идентификации не подходили). Причем, этот единственный четкий след не принадлежал ни Владиславу Баранову, ни его родным, ни Саидгарееву с Муратовым. Чей это отпечаток следствие так и не установило.

Так же вышло, что и все остальные доказательства обвинения не стали для присяжных несомненными. И аргументы защиты сумели оказать на умы «обычных людей», из числа которых и была набрана коллегия присяжных, значительно большее воздействие, чем все доводы обвинения.

Сами подсудимые, в свою очередь, категорически открещивались от какого-либо злоумышления не только на жизнь Валентины Матвиенко, но и чью-либо вообще, а если и допускали какой-то свой умысел, то только на желание организовать протест против действий муфтия Панчаева.

История этого «сомнительного покушения» достаточно характерна для современной России и практики работы отечественных спецслужб. Достаточно вспомнить фиаско с попыткой вменить профессорам из Новосибирского университета братьям Олегу и Игорю Мининым разглашение гостайны выразившееся в публикации ими в научном сборнике тех сведений, которые были опубликованы в энциклопедии «Оружие и технологии России. XXI век», в редакторскую группу которой входил бывшего министра обороны и нынешнего зампреда правительства Сергея Иванова.

Вместе с тем, с каких бы этических позиций не относиться к провокации, нельзя не признать, что она всегда входила в арсеналы оперативных комбинаций всех спецслужб мира от античности и до современности, вне различий в образах правления и государственного устройства.

Однако, сегодня некоторые из подобных операций отечественных спецслужб, показывая успешное решение тактических задач, демонстрируют полный провал или даже полное отсутствие какой-либо стратегии, что нередко бывает, когда целью этих операций становится не интересы общества или государства, а «частные» интересы тех или иных групп, кланов, а тои просто отдельных представителей правоохранительных органов.

Александр Вологдин,