Часть 5.

     Мы продолжаем цикл бесед посвященных роли и значению Ислама в современном мире, о месте этой религии в жизни каждого человека и общества в целом, о прошлом, настоящем и будущем… Наш собеседник председатель Исламского Комитета России Гейдар Джемаль.

    - Тема такая: Где сегодня располагается всеобщий центр мусульман, Ислама? Изначально центрами было принято считать Мекку и Медину, при Омеядах – Дамаск, при Аббасидах – Багдад, при Оттоманской империи, видимо Стамбул. А вот, где сейчас этот центр, в Эр-Рияде, в Тегеране, а может, как считают некоторые, в пещерах Тора-Бора, где скрывался или скрывается Бен Ладен? И есть ли вообще этот центр?

    - Что касается центра… Наверно не случайно вы упомянули в качестве такового целый ряд географических названий, потому, что в современном сознании, как и в старом языческом понимании, центр цивилизации устойчиво связывается людьми с географическими точками: Рим, Вавилон и т. д. В нашем случае, лучше говорить о субъектности, поскольку духовный и цивилизационный вопросы сегодняшнего Ислама упираются именно в субъектность. Есть ли у мусульманского сообщества субъектность, которая может претендовать на то, что она является самостоятельно выраженным игроком на мировой арене? Наверно так надо ставить вопрос.

    Ислам – это 1.5 млрд. человек, которые объединены Кораном, шахадой (свидетельство, что нет бога, кроме Бога и Мухаммед Его посланник), общей платформой пяти столпов, общими ритуалами, арабским языком, который является каноническим языком Ислама, и фундаментальными азами теологии. Но проблема в том, что сегодня у мусульман нет политической философии, которая бы сделала их единой партией, стремящейся к одним и тем же фундаментальным целям без всяких уклонений влево или вправо. Одни мусульмане считают, что необходимо придерживаться правил игры парламентской демократии, выработанных на Западе, другие стремятся понять, какими оптимальными формами пользовалась община во времена Пророка, третьи полагают, что необходимо сочетание исламского и заимствованного. При этом для многих мусульман не очень ясно, прежде всего, кто играет против них, не ясна природа западной цивилизации, мусульмане плохо представляют себе цели тех элит, которые отрицают Ислам и стремятся использовать его как образ врага. То есть, мусульмане сегодня плохо знают других действующих лиц на этой сцене. И это связанно с тем, что в умах мусульман отсутствует субъектность, не связанная с географическим центром.

    Привязку к пресловутым географическим центрам я расцениваю как раз, как слабость, нежели чем как силу. Конечно, есть духовные центры – Мекка, Медина и другие. Это духовные центры, которые находятся даже не на человеческом плане, а скорей на сверхъестественном уровне восприятия. Они оказываются точками ритуального притяжения для многих миллионов мусульман. Но политический центр по типу Дамаска или Багдада во времена халифатов или Стамбула во времена османского халифата, как показывает практика – это очень уязвимый центр. К тому же самому Стамбулу русские войска подходили, по крайней мере, дважды. Багдад взяли монголы и превратили его в пепелище. Эта травма, которая в коллективном сознании уммы не изжита до сих пор, потому, что при Чингисхане и его ближайших потомках слово Ислам было запрещено на долгих 50 лет, вплоть до Узбек хана, т. е. до 1307 года. Поэтому географический центр – это центр, связанный с идолократическим представлением «священной» роли географии.

    А для Ислама субъектность должна состояться в неких носителях политической воли в сообществе. Тех, кого кораническая традиция Ислама, именно кораническая, а не традиционная называет имамами, то есть, в буквальном переводе с арабского – лидерами уммы, предстоятелями перед общей массой. Вот эти люди и должны быть носителями политической воли, ясного политического представления о том, где начинается и где заканчивается человеческое действие в истории. То есть, где человеческое действие является частью, на которое опирается божественное проявление. Такого понимания у мусульман до сих пор не выработано. Так как, то, что мы находим у исламских политических мыслителей XX века, у Саида Кудба, например, и даже у имама Хомейни – это на самом деле только первые шаги при всей безусловной значительности этих личностей. Это первые шаги, которые сопряжены с такими издержками как неполное согласование исламской акыды (вероубеждения) и политической философии. Скажем, Саид Кудб «грешит» излишним просветительством и иной раз впадает в модели мышления, свойственные французским просветителям XVIII века: ригористическое представление о добре и зле, преувеличенное представление о неизменности законов космоса, что входит в противоречие с принципом свободы божественной воли, которая меняет и устанавливает не согласно с раз и навсегда данными законами, а согласно со своим провидением.

    Что касается имама Хомейни, об этом можно сказать, что концепция «велаят-е-факих», то есть, правление шариатского юриста, не может соответствовать исламскому мировоззрению, потому, что согласно исламскому мировоззрению нет такой категории «факих» (мусульманский правовед, знаток шариата), и даже нет такой корпоративной категории «алим» (знаток религиозных наук). А есть категория тех, кто жертвует собой и своим состоянием во имя Всевышнего. Вот эти люди стоят над другими, юристы сюда не относятся. И многие другие моменты политической философии, которая была развита между 20 и 80 годами XX века говорят о том, что эта субъектность пока не осуществилась.

    Что касается Тора-Бора, здесь мы подходим к другому моменту. Явное отсутствие подлинного исламского центра, по сути, вакуум, побуждает американские спецслужбы занять это место и самозвано стать, своего рода, штаб квартирой мирового Ислама. То есть, как бы, сочинить исламскую субъектность за самих мусульман, естественно так, чтобы это было выгодно США. Поэтому и существуют миражно-фантомные «Аль-каеды» и «Усама Бен Ладены». Усама Бен Ладен – это, конечно, реальный человек, но мы его не знаем. Все, что мы знаем – это сфабриковано в лабораториях Лэнгли. Мы знаем кассеты, где Усама Бен Ладен, выступает то с белой, то с черной бородой, мы знаем записи, на которых он с огромными золотыми часами, которые он как правоверный мусульманин носить не может. И черной бороды, естественно, не может быть потому, что есть Хадисы, есть Сунна, по которым мусульманин, имеющий седую бороду не должен ее красить, иначе, как только хной, но она, как известно, не черная и т.д. и т.п. То есть, мы имеем некий фабрикат, и ничего кроме. У нас есть лишь маленький прорыв к реальному Усаме Бен Ладену в виде его интервью, которое он дал 28 декабря 2001 года пакистанской газете «Уммат», выходящей на языке урду в Карачи. В интервью он говорил, что не имеет никакого отношения к 11 сентября, и никогда не стал бы этого делать, потому, что Ислам запрещает убийство посторонних, гражданских лиц. Есть такое интервью, все остальное – это совершенно фантомная и виртуальная продукция. Но, тем не менее, эта продукция является неким притягательным центром для многих незадумывающихся людей, которые, может быть, искренне верят, что Усама Бен Ладен – это борец с империализмом.

    Возвращаясь к нашей теме, надо сказать, что сегодня исламских центров, разумеется, много. Все они являются такими условными центрами, пребывающими в состоянии живой, подвижной борьбы за влияние. Бесспорно, одним из таких центров является Тегеран. Но здесь не все однозначно. Вот давайте сравним. С одной стороны Тегеран – фиксированный центр, а рядом с ним шиитский центр город Ком – место, где сосредоточены шиитские богословы, представляющие собой особую комскую школу, в отличии, допустим, от шиитского центра в иракском городе Кербела, где обосновались академики-богословы другой школы. Это очень специальное и очень закрытое, крайне влиятельное пространство. Влиятельное, скажем, на истеблишмент Великобритании, близкий к Виндзорам, на британских лордов, интересующихся шиитским ирфаном (путь познания). Есть традиционные связи между высшим теологическим истеблишментом Ирана и высшим политическим истеблишментом Великобритании. Но это не касается нас мусульман как уммы, это не касается нас как политического субъекта. Тегеран же колеблется между региональным влиянием и национальным, то ли это столица исламской республики Иран, то ли это геополитический центр в рамках Передней Азии, непонятно.

    А вот, если мы берем Хезболу, то здесь все ясно. На сегодня – это один из реальных субъектов, реально один из центров. Это экстерриториальное, субъектно-политическое пространство. Это то, о чем мечтал покойный Калим Сиддыки – основоположник Мусульманского Парламента Великобритании один из наиболее значительных политических деятелей XX века. Он говорил об экстерриториальной исламской умме, об экстерриториальном исламском государстве – государстве без аппарата, без границ, без фиксированной президентской вертикали, но при этом, имеющим политическую волю, власть и конкретные инструменты влияния. Вот к этому Ислам стремится, но пока еще не реализовал этот проект. Но, я думаю, до этого не так уж далеко. Время покажет.

Беседа первая
Беседа вторая
Беседа третья
Беседа четвертая
Беседа пятая
Беседа шестая
Беседа седьмая

Рустам АРИФДЖАНОВ