Понятие конфликта широко распространено в современных условиях. В социологии и теории управления оно утратило свою изначальную негативную окраску, а трактуется как базовое состояние общества, играющее определенную роль в т. ч. при развитии и творении нового. Старое равновесие, по данному взгляду, рано или поздно изживает себя и через конфликт ищет другие, более актуальные формы. Элемент конфронтации, нестабильности, который привносят конфликты, расценивается как неизбежный и в большинстве допустимый. Жизнь понимается целиком как быстро меняющаяся и исполненная рисков. Для описания образа современности часто используются модели "вызовов и угроз" (А. Тойнби), "конфликта культур" (С. Хантингтон), "общества риска" (З. Бауман), "стратегической нестабильности" (А. Панарин) и др.

Современности свойственно нарастание напряженности. Интересы индивидуализированного "я" входят в противоречие с интересами других "я". Состояние хаотизации становится своего рода нормой. Универсальное решение видится не в попытках устранить конфликты – достичь примирения на единой общей основе – но в управлении конфликтами: выстраивании сдержек и противовесов.

В отношении Церкви тема конфликтов относительно нова. Ранее предполагалось, что вера и участие в церковной жизни обеспечивают тождество или взаимное дополнение индивидуальных позиций в принципе соборности. Консервативное мировосприятие относит конфликты на счет перемен времени. В сохранении православными традиционных форм исповедания и образа жизни видится залог, гарантия против кризисов. Отдельные разногласия трактуются как свидетельство уклонения одной из сторон от "чистоты Православия" – догматически и канонически обоснованной точки зрения.

Устройство церковного социума тем не менее объективно усложняется. В 1990-е в РПЦ состав приходов и епархий был приблизительно однородным. Выйдя из советской уравнительной общественной модели, большинство обращенных продолжало мыслить социальными императивами, стояло вне конкурентной экономики, исключенными из имущественных переделов. Типичный портрет неофита 1990-х – интеллигент, преимущественно гуманитарий, работник бюджетного сектора, "социалки": школы, вуза, здравоохранения, армии, административной сферы. Политико-экономические преобразования вносят значительные изменения в эту картину. Большое значение приобретают механизмы массового общества, рынка, медиа, факторы расслоения в доходах, диспропорции между мегаполисами и периферией, разноукладности экономики, культурной стратификации. К Церкви причисляет себя широкий круг людей с весьма неоднородными интересами, запросами, общественным положением и жизненными стратегиями. Реалии управления церковными структурами становятся также более сложными. Православное сообщество наталкивается на общий кризис семьи, общества, культуры. Консерватизм отступает в той мере, в какой норма, эталон, обычай перестают справляться с описанием и разрешением массы возникающих практических ситуаций.

Образ мыслей и поведение индивидуализируются. Противоречия вспыхивают чаще. Значительная часть происходящего в Церкви – это споры вокруг "православного объяснения действительности". Различный взгляд на секулярное окружение и положение Церкви рождает расходящиеся версии православных ценностей и программ. Организационные связи внутри РПЦ обнаруживают рыхлость; мотивы иерархического подчинения, дисциплины, преемственности не обеспечивают упругости и единства корпоративного целого. По принципу сходства мировоззрения формируются новые, более дробные формы единства – внутрицерковные клубы и сети. Обостряется борьба за инициативу и господствующее умонастроение, переходящая в конкуренцию индивидуальных позиций и, временами, борьбу всех против всех.

Впервые тематика конфликтов в Церкви была представлена участниками круглого стола в Издательском совете от 7 мая 2008 г. Внимания заслуживает оценка ситуации, данная прот. Владимиром Вигилянским. Он заявил о наличии в РПЦ "кризиса иерархичности, послушания священноначалию от самого низкого до самого высокого уровня". Оценка текущего положения как кризиса выводит проблему конфликтов с частного на общий, системный план. Это напоминает метаморфозу, охватившую ранее религиозные сообщества Запада. Напомню, что в отношении кризиса Церкви протоиереем Иоанном Мейендорфом выделяется два основные аспекта: кризис авторитета и кризис критериев веры. Кризис авторитета может быть иначе охарактеризован как кризис доверия. Он очевидно имеет связь с общим характером времени, когда разрушаются старые коллективистские и императивные паттерны, а на место их встают более индивидуалистические, прагматичные модели мышления и поведения.

Кризис доверия – обычное состояние для постмодерновых сообществ, где каждый не может рассчитывать прожить чужим умом и едиными неизменяемыми решениями, а вынужден в той или иной мере сплетать из обстоятельств свой узор жизни. Это касается не только рационализованных политико-экономических форм, но и религии, культуры, обстоятельств нравственного характера, предполагающих больший, нежели в прежние периоды, удельный вес индивидуального понимания, анализа, убеждения, выбора. По самой сути происходящего вокруг нас сегодня Церковь не может предложить верующему целостной стратегии или уклада жизни, обеспечить наставление и руководство, охватывающее все вероятные аспекты его деятельности и отношений в миру. Православное исповедание XXI века в результате становится куда более индивидуализированным и в куда меньшей степени могущим опираться на внешние авторитет и нормирование. Старое императивное мышление таким образом вытесняется новой парадигмой самореализации. Хотя правомерность данного замещения, вопрос о доверии и, наоборот, о возможности существовать индивидуализированному христианству, остается открытым и одной из сложнейших онтологических проблем современности. Христианство в своем зарождении и развитии всегда было соборной, кафолической верой

В качестве источников авторитета и критериев веры в Православии могут быть упомянуты разные факторы: Священное Писание, Вселенские соборы, догматы, каноны, святоотеческие труды и т. д. Однако в конкретных условиях их интерпретация и правоприменение остаются затруднены. У Православия нет своего всеохватного и детализированного кодекса поведения, наподобие исламского шариата и иудейского кошера; не существует и доведенного до совершенства кодекса права, аналогичного имеющемуся у римо-католиков. Православная традиция в значительной степени освещает общую философию отношения христианина к вещам, условия и залоги пребывания в Духе истины, а не суть конкретные решения. По-настоящему разработанной можно назвать только православную аскетическую концепцию, в имеющихся условиях относительно слабо развитую и рудиментарно представленную. Все упомянутое осложняет течение и разрешение конфликтов в Церкви. Тематика церковного суда, которая с течением времени становится все более часто упоминаемой, несомненно, указывает на способы исправления положения, однако она же наверняка явится сложнейшей теоремой в отношении своего предмета и принципов.

Исторически, как указывает тот же прот. Иоанн Мейендорф, проблемы авторитета и критериев веры внутри Православной Церкви решались двояко. На практике большое значение имели авторитет и образы подвижников веры. "За отсутствием конечной установленной истины – притязания римского папы отвергались – православные искали основы ортодоксии и духовный авторитет в личностях (современных им) святых", – отмечает автор. Второй скрепой служил авторитет Литургии. Соответственно, в настоящее время течение кризиса в РПЦ ускоряется, а глубина его возрастает в связи со снижением веса обоих упомянутых факторов.

В 1990-е годы православное сообщество пребывает под впечатлением от обретенной свободы. Опыт и стойкость, приобретенные православными исповедниками в годы притеснений от власти, служат для Церкви универсальным мерилом, возбуждают всеобщее преклонение. 2000-е уже не имеют подобных ясных критериев – что есть высота веры. Они понемногу меняют повестку, старшее поколение пастырей и монашествующих отходит, в то время как становящаяся общественная реальность новой России вовлекает духовенство и паству РПЦ в принципиально отличный нравственно-ценностный контекст. Одним из отрицательных следствий становится ослабление преемства и эмпиризация церковной действительности, когда представление о подвиге, идеал высокой веры выходят из фокуса внимания и замещаются по большей части более поверхностными синопсисом и адаптацией.

Мировоззренческое и ценностное поле заполняется эмпирическими образцами – суждениями, образами, концепциями, отражающими личные позиции отдельных авторов. Авторитет трансформируется из духовного в культурно-общественный. В конце 1990-х – начале 2000-х человек, к которому прислушиваются, – это обычно священник, богослов, ученый, миссионер, активно проявляющий себя на церковном информационном пространстве. В качестве ключевых рассматриваются такие его черты и способности, как образованность, кругозор, наличие курсов лекций, ораторские способности, умение вести себя на аудитории, выход в издательствах книг, развитие тех или иных общественно-значимых начинаний и как таковые критерии известности и успешности. Ситуация начинает напоминать ту, что описана прот. Иоанном Мейендорфом для протестантских сообществ: одна часть верующих верит в немецких профессоров, тогда как другая придерживается наивного фундаментализма.

В примерах проф. А.И. Осипова, диакона А. Кураева, прот. Артемия Владимирова, архим. Амвросия Юрасова и других церковная общественность получает различные варианты синтеза, реализации православных убеждений. Культурно-общественный синтез, однако, не заменяет духовного авторитета и не обеспечивает конечного критерия истинности в спорах. Внутри православного сообщество зарождаются субкультуры, между которыми проступает все более явственный конфликт.

В первую половину 2000-х продолжается распадение института духовного наставления и руководства. Кризис доверия достигает черты, за которой следует фактический, хотя и не всегда декларируемый, отказ от авторитетов и единых критериев веры. Отсюда же вырастает кризис иерархического подчинения, о котором упоминалось на Круглом столе по теме "Конфликты в Церкви". Результатом становится формирование к середине 2000-х принципиально иной, новой ситуации: превращение церковной среды в информационное сообщество – мозаику представлений и принципов, из которой каждым вычленяется свой набор элементов.

Авторитет, трансформируясь далее, становится авторитетом медийным. Востребованным оказывается образ, аналогичный существующему в массовой культуре и СМИ понятию фронтмена или ньюсмейкера, – человека, способного дать популярное истолкование происходящему, быть готовым ярко и оперативно высказать мнение по широкому кругу вопросов. Заметная доля коммуникации в церковном кругу, а также между Церковью и обществом сегодня приходится на упомянутые краткие сообщения и комментарии. Личные качества и компетентность в конкретных вопросах комментатора и ньюсмейкера отходят на второй план. Главенствующую роль для легитимации играет соответствие медийным параметрам: харизматичность (в светском истолковании), современность, мобильность, образность, полемичность, напористость, представительность, желание постоянно и эффективно коммуницировать по каналам СМИ или даже прямые идейные провокации и эпатаж. Наиболее отчетливо это заметно по интернет-пространству, где ввиду виртуализации связей и доступности коммуникативных средств, особенно сервисов личных журналов, образовалось направление неформальных, деинституализированных сетевых сообществ со своими лидерами, стилистикой, кодексом поведения и т. п.

Высокая конфликтность является принципом и в значительной степени смыслом существования данных сообществ. Локализация и укоренение субкультур на пограничье религии и политики, религии и секулярного общества, религии и масс-культуры делают все более расплывчатым представление о церковности как о едином целом.

В ряде примеров заметно возвратное движение: те из церковных представителей, которые получили медийную легитимацию, обращают ее на отстаивание своей точки зрения по духовным вопросам. Вчерашние speaking heads, технические фигуры, сделавшие себе имя на озвучивании церковной позиции, они на правах своей известности настаивают на принятии Церковью их мнений по проблемам богословия, вероучительства, организации, управления, церковной истории, отношений между православными церквами, церковно-государственных отношений и т. п. Критика Церкви, обличение ее в отступлениях от Евангелия, принижение значения святоотеческого учения выражают при этом общую оппозиционность, становятся средством завоевания инициативы. Выросшее из механизмов массовой секулярной культуры и коммуникации, новое учительство, а по существу новое младостарчество, медиа-старчество, полагает в себе критерии истинности, настроено конфронтационно по отношению к традиционным формам. С характерными для мира современных медиа напором, амбициозностью оно строит свой авторитет на использовании приемов информационной борьбы, пропаганды, лоббирования, манипуляции.

Над совещанием в Издательском совете 7 мая по проблеме конфликтов в Церкви витала тень свежего конфликта по поводу чуда схождения Благодатного огня и отношений с Иерусалимской патриархией. В ряде случаев, например по проблеме ОПК, "Русской доктрине" или "екатеринбургским останкам" церковные авторы и СМИ, даже официальные, с большей или меньшей открытостью проводили линию, расходящуюся с позицией священноначалия. Становление церковной медиакратии – еще один из факторов нарастания напряженности. Для того, чтобы противодействие кризису стало эффективным, тематика конфликтов в Церкви должна освещаться во всем комплексе причин, вне частных или фракционных интересов.