Сегодня в Турции начинается суд по делу о запрете правящей Партии справедливости и развития (ПСР), которую прокуратура обвиняет в нарушении принципов светского государства. Конфликт между исламистами и кемалистами (последователями основателя Турецкой Республики Кемаля Ататюрка), расколовший страну, стал отголоском более глобальной проблемы: многие государства с преобладающим мусульманским населением балансируют между политической диктатурой и религиозным фундаментализмом. Мировое сообщество не знает, как выбрать меньшее из зол.

   Турция долгое время считалась едва ли не уникальным примером исламской страны, которой успешно удавалось сохранять светский характер власти и ориентацию на демократический вектор развития. Есть и другие примеры таких государств (например, Индонезия, самая большая из стран с мусульманским населением), но Турция всегда шла в авангарде. Еще с тех пор, как Кемаль Ататюрк провел модернизацию страны, заложив светские основы управления. В последнее время позиции кемалистов сильно ослабли, на первый план в законодательной и исполнительной власти вышли умеренные исламисты.

   Политическое напряжение в Турции достигло предела 5 июня. В этот день конституционный суд отменил поправки, которые парламент пытался внести в основной закон. Они разрешили бы девушкам носить хиджабы в университетах, но суд счел это нарушением принципов светского государства. Теперь в Анкаре, Стамбуле и других крупных городах регулярно проходят многотысячные демонстрации как сторонников, так и противников этого решения. Премьер-министр Турции Реджеп Эрдоган, лидер ПСР, умеренной исламистской партии, объясняет борьбу за хиджабы не только желанием усилить влияние ислама в обществе, но и попыткой укрепить демократию, предполагающую уважение прав верующих. Проблема лишь в том, что среди верующих, поддерживающих исламизацию Турции, есть и фундаменталисты, весьма далекие от либеральных принципов и уважения прав человека. Многие турки опасаются постепенного превращения страны в авторитарное религиозное государство.

   «Силы между теми, кого называют «исламистами» и сторонниками светского государства, примерно равны, поэтому в ближайшее время, скорее всего, будет сохраняться баланс и продолжится поиск компромиссов, – заявил «НИ» эксперт центра Карнеги Алексей Малашенко. – Это единственно возможный способ сохранить стабильность в стране, где расколота не только элита, но и общество. На стороне кемалистов – военные, на стороне исламистов – адекватная экономическая политика, приносящая реальные результаты. Перекос в любую из сторон приведет к кризису: либо это будут экономические проблемы и закручивание гаек, либо – полная исламизация страны, открывающая путь фундаментализму».

   Проблема баланса между этими двумя крайностями – одна из наиболее острых не только для Турции, но и для мировой мусульманской общины (уммы). Раньше считалось, что демократизация должна решить эту проблему, ведь современная Европа хорошо иллюстрирует: любые религии и взгляды могут мирно сосуществовать. Однако опыт привыкшего к мирным многотысячным митингам Парижа плохо переносится на почву стран Востока. Да, в Европе тоже есть радикалы, призывающие искоренять ислам как «фашизм» или, наоборот, представляющие фундаменталистские течения ислама. Но ни мусульманские, ни антиисламские политические силы не получают заметной электоральной поддержки в странах ЕС. На Востоке же представительная демократия легко может открыть дорогу экстремистам, причем этот аргумент в диалоге с западными лидерами используют многие диктаторы, сами недалеко ушедшие от террористов по своим методам.

   Иногда опасность религиозного экстремизма намеренно преувеличивается. Так, например, когда в узбекском Андижане власти расстреляли несколько сотен митингующих, Ислам Каримов оправдал это именно необходимостью борьбы с религиозным фундаментализмом. Что подействовало – западные страны тогда весьма сдержанно отреагировали на происшедшее, хотя никаких свидетельств о связи между митинговавшими и террористами фактически выявлено не было. В других случаях, наоборот, упрекаемые в авторитаризме власти кажутся намного большими либералами, чем та исламская оппозиция, которая говорит о нарушении своих прав. Так, например, египетскому президенту Хосни Мубараку приходится постоянно продлевать режим чрезвычайного положения, чтобы подавлять оппозиционеров, сочувствующих движению «Братья мусульмане», причастному к ряду терактов на территории страны.

   Нередко, впрочем, случается, что сторонники «политического ислама» проявляют сознательность и намеренно отгораживаются от фундаменталистских лозунгов. Алексей Малашенко приводит в пример таджикских оппозиционеров-исламистов, которые считают, что усиливать влияние религии в обществе нужно, но только после того как общество до этого «дозреет». Этот имидж «умеренных» здорово помогает в сотрудничестве с западными странами (можно вспомнить пример различных группировок, объединившихся вокруг партии ФАТХ в Палестине).

   Борьба между светской диктатурой и исламским фундаментализмом сегодня актуальна уже и для многих других стран Востока, причем если, скажем, в случае с Ливией, Тунисом, Йеменом и Сомали они имеют только региональное значение, то в случае с огромным Пакистаном, владеющим ядерным оружием, конфликт может выплеснуться на глобальный уровень. Проблема обостряется противоречивым историческим опытом: если сторонники светской диктатуры приводят пример Ирака, где свержение Хусейна вскрыло проблему религиозного фундаментализма, то противники отвечают примером Индонезии, где свержение Сухарто не привело к захвату страны радикалами и сегодня эта страна намного спокойнее и свободнее. В чью пользу сыграет турецкий опыт покажет самое ближайшее время.