 Газета «Наш
Мир» Молодые россияне ностальгируют по силе Советского Союза, потому что не имеют о ней непосредственного представления
В 1992 г. Фрэнсис Фукуяма, японо-американский историк и философ во
втором поколении, опубликовал свой скороспелый, противоречивый трактат
'Конец истории', в котором утверждал, что вековая борьба вокруг
политических идеологий закончилась, и победителем из нее вышла
либеральная демократия. Но последние 16 лет - укрепление российского
авторитаризма, рост экономической силы Китая и провал неоконсервативных
идеалов в Ираке (а Фукуяма призывал к свержению Саддама Хусейна задолго
до этого) ставят под сомнение его тезисы. Ниже представлены выдержки из
его интервью корреспонденту Newsweek Мэтью Филипсу:
Филипс: Сохраняют ли тезисы, изложенные в 'Конце истории', свою силу по сей день?
Фукуяма:
Главные предпосылки по-прежнему верны. Проблема с популярным пониманием
этого тезиса заключается в том, что история понималась как череда
событий, в то время, как гипотеза относилась в большей мере к эволюции
человеческих обществ, направлению, в котором они движутся, и наиболее
вероятной цели этого движения в плане форм правления. Поэтому, несмотря
на авторитарное возрождение в России и Китае, либеральная демократия
остается единственной легитимной формой правления, принимаемой широкими
слоями населения. Конечно, некоторые группы уклонились от этого -
например, исламские фундаменталисты - но я совершенно уверен в том, что
в долгосрочной перспективе только демократические системы являются
жизнеспособными.
Не противоречит ли это вашему тезису
о том, что Америка, возможно, переживает упадок, а либеральной
демократии был нанесен удар в Ираке?
Никогда не шло
речи об ее особой связи с американской гегемонией. По сути дела,
Европейский Союз лучше представляет эти идеи. Сила Америки по отношению
к миру уменьшается в силу роста других центров силы, что, безусловно
можно было предсказать. Но изменилось одно - сама идея о том, что
демократия - благо, что мы должны стремиться к тому, чтобы страны были
демократическими. Она была дискредитирована тем, как администрация Буша
эксплуатировала ее для оправдания нынешней 'войны с террором'. Теперь
идея демократии ассоциируется у людей всего мира с администрацией Буша,
и Владимир Путин может сказать: 'Нас не интересует демократия'.
В 1992 г. вы излучали оптимизм по поводу России. Вы по-прежнему испытываете такие ощущения?
То, что происходит в России, - это не просто вопрос смены поколений. У
молодых россиян, достигших совершеннолетия в 1990-е годы, имеются
негативные ассоциации с периодом, последовавшим за распадом Советского
Союза. Им нравится рост потребительства. Они считают 1990-е эпохой
национального унижения, слабости, хаоса и сдачи позиций в мире. Они
ностальгируют по силе Советского Союза. Они не имеют о ней
непосредственного представления, и именно поэтому испытывают такие
чувства. Это основа поддержки Путина. Вопрос, на самом деле,
заключается в том, готово ли это поколение отказаться от возможности
посещать Европу ради господства на Украине и в Грузии?
Нужно ли принимать эти две страны в НАТО?
Да, и я думаю, что они заслуживают гарантии того, что мы направим
войска на защиту членов НАТО. Но, думаю, нереалистично рассчитывать на
то, что США сделают в любом из этих двух случаев. У нас и так полно
забот в связи с защитой Польши и прибалтийских государств, а теперь,
когда Россия стала агрессивной, многим кажется, что НАТО - это
волшебный талисман, автоматически гарантирующий защиту. В сложившихся
обстоятельствах нереалистично рассчитывать на то, что мы будем
настаивать на расширении, невзирая на готовность России к жесткому
ответу. Мы должны осознать, что не следует давать обещания, которые мы
даже не собираемся выполнять.
Вы далеко отошли от вашего прежнего неоконсервативного уклона.
Я отрекся от этого много лет назад. Я всегда понимал историю
по-марксистски: демократия есть результат широкого процесса
модернизации, который происходит в каждой стране. 'Неоконы' считают,
что использование политической силы может ускорить темп перемен, но, в
конечном счете, он зависит от обществ, в которых они происходят.
Такие ли ощущения были у вас в 1992 г.?
Процесс оказался более сложным и длительным, чем мне казалось тогда.
Теперь я лучше осознаю значение того факта, что демократия строится на
основе институтов, создать которые довольно трудно - в особенности это
касается верховенства закона. Вторая важная вещь, которая не приходила
мне в голову в 1992 г., - это то, что США могут играть столь
неоднозначную роль и наносить такой ущерб перспективам демократизации.
Сколько времени понадобится на его исправление?
Думаю, не меньше десятилетия. Но речь идет о том, что поддается
восстановлению, потому что фундаментальный тезис - о том, что
демократические общества необходимы - по-прежнему в силе.
Должны ли Соединенные Штаты переключить свое внимание на внутренние проблемы?
Я бы не стал свертывать вмешательство в международные дела. В мире
множество проблем, а мы дали много обязательств, и их нужно сдержать.
Большую их часть лучше всего сдержать при помощи невоенной силы,
поэтому я думаю, что нужно вновь сделать акцент на использовании
американского 'мягкого влияния'.
Вы утверждаете, что Китай - потенциально источник большей опасности, чем Россия.
Есть два варианта действий. Можно либо создавать барьер для сдерживания
Китая, что предлагают мои друзья-неоконсерваторы, либо пытаться втянуть
Китай в максимальное число глобальных институтов, подобных ВТО. Думаю,
что второй сценарий более предпочтителен, особенно, если представить
себе мир через 20 лет, в котором Китай будем равен по силе США.
|
