 Газета «Наш
Мир» Во что превратился Афганистан после американского вторжения?
Чем различаются два государства – США и Афганистан?
Одно – дикое, варварское государство,
управляемое шайкой террористов, населенное кровожадными ублюдками
с полным отсутствием морали, готовое убивать своих
противников в любой точке земного шара за то,
что их мнение незначительно отличается...
А другое – небольшая горная страна в Центральной Азии...
Анекдот, осень 2001 г.
СИТУАЦИЯ НАКАЛЯЕТСЯ
Ситуация в Афганистане после вторжения США всегда освещалась
средствами массовой информации весьма скудно. Момент начала
антитеррористической операции осенью 2001 г. был отмечен некоторым
всплеском интереса и мрачными прогнозами грядущего поражения Штатов в
борьбе с афганскими партизанами. Но Кабул был очень быстро взят
войсками Северного Альянса, талибы не оказывали сопротивления, потери
американцев были ничтожно малы. Начал работу созданный в ноябре 2001 г.
Временный кабинет Х. Карзая, а антитеррористическая коалиция начала
неспешные поиски Усамы бин Ладена, присутствие которого в Афганистане и
стало поводом для вторжения и свержения режима талибов. Жесткого
сопротивления и партизанской войны аналитики так и не дождались, а
потом война в Ираке полностью затмила для мирового сообщества события в
Афганистане.
Но в последние месяцы обстановка начала меняться. В новостных лентах
постоянно появляются сообщения о взятии заложников с требованием вывода
войск какой-либо конкретной страны, о подрывах террористов-смертников,
ответственность за которые берут на себя либо талибы, либо «Аль-Каида»;
участились сообщения о новых потерях контингента ISAF (Международных
сил по поддержанию безопасности). Есть новости и о структурных
переменах, новых назначениях в рядах афганских исламистов. Это
свидетельствует, по мнению экспертов, о «смене тактики» талибов. Сейчас
они применяют методы, апробированные в Палестине и Ираке, нацеленные на
изменение общественного мнения и увеличение военных расходов стран
коалиции, что должно привести к выводу войск.
Все эти перемены имеют серьезные причины, которые связаны и с
современным международным статусом Афганистана, и с внутренними
проблемами, и со стратегией и тактикой соседей Афганистана и
надрегиональных сил. В российской прессе поиск этих причин не выходит
за пределы коварных планов международной террористической сети
«Аль-Каиды»; те же мотивы доминируют в западных СМИ. Но вот арабские
аналитики предлагают объяснение более глубокое и оригинальное, которое
может в ближайшем будущем взято на вооружение влиятельными силами
мировой политики. Они дали жизнь термину «дуга изгоев», в которую
объединили Афганистан, Иран, Ирак, Турцию, Сирию и Ливан, а также
шиитов КСА и стран Залива, в первую очередь, Бахрейна. Реально речь
идет о территориях, по тем или иным причинам геополитически тяготеющих
к Ирану как к региональному лидеру. В СМИ стран с суннитским
большинством нередко появляются статьи, демонизирующие Исламскую
республику, вплоть до утверждений об американской интервенции в
Афганистан и Ирак и нынешних выступлений исламистов как следствий
хитрой иранской многоходовой комбинации. Насколько обоснованы эти
конспирологические гипотезы и что реально происходит в Афганистане?
ВСЕМИРНЫЙ ЦЕНТР ПРОИЗВОДСТВА ОПИАТОВ
Политические перестановки, проекты восстановления хозяйства, борьба
этнических группировок за власть и даже развитие террористической сети
– это второстепенные процессы. Главным итогом исторического развития
Афганистана после 2001 г. стало превращение этой небольшой горной
страны в мировой центр производства опийных наркотиков. И уже этот
бесспорный факт является основанием для некоторых выводов.
Основные данные о месте современного Афганистана в мировом наркобизнесе уже приводились на RPMonitor. Но надо акцентировать внимание на некоторых моментах. Приведенные там графики из отчета Департамента
ООН по борьбе с наркотиками и преступностью за 2007 г. ясно показывают,
что выражение «золотой полумесяц», которое появилось более тридцати лет
назад и до сих пор используется западными и российскими СМИ по
отношению к Афганистану, Ирану и Пакистану, сейчас мало соответствует
действительности. Аналогия с «золотым треугольником» (Бирма – Мьянма,
Лаос, Таиланд), обеспечивавшим весь мир опиатами большую часть второй
половины ХХ века, здесь совершенно неуместна. До исламской революции
1979 г. Иран «специализировался» на транзите афганских наркотиков
в Европу и на Ближний Восток, а также имел свои опийные поля. Но в
настоящее время абсолютным мировым лидером производства наркотиков
является Афганистан, а ИРИ и Пакистан тратят огромные ресурсы на то,
чтобы остановить потоки смертоносного груза из соседней страны (в
горных районах Пакистана выращивается опийный мак, но в сотни раз
меньше, чем в Афганистане). Иранская же граница с Афганистаном сейчас
оборудована так, что ее незаконное пересечение практически невозможно,
а торговцев наркотиками здесь ждет смертная казнь.
Популярное утверждение о главной роли «несостоявшегося государства»
талибов в расцвете производства опийного мака не совсем верно. По
данным ООН, в 1990 г. посевные площади в Афганистане были значительно
меньше, чем в Бирме, однако продукции производилось примерно равное
количество. Далее последовал медленный рост посевных площадей в
Афганистане, сопоставимый с динамикой предыдущих лет.
В 2001 г. наблюдался объяснимый спад, связанный с вторжением США. А
потом год от года производство наркотиков увеличивалось очень быстрыми
темпами, сопровождаясь увеличением посевов. И в 2006 г. под опийный мак
было занято в 2 раза больше земель, чем в 1999 г. и в 4 раза больше,
чем в 1990 г. Это происходит на фоне резкого сокращения производства
опия в Мьянме, причем Афганистан не только занимает освободившуюся
нишу, но и увеличивает объемы мирового производства опия, составляя в
нем 82%.
Самую большую нагрузку принимают на себя соседние страны. Больше
всего конфискаций происходит в Иране (68% всех конфискаций опиатов
в 2005 г.), Пакистане (2%), Китае (менее 2%).
Скромные цифры Таджикистана и России (около 0,5% вместе) не должны
удивлять – они свидетельствуют скорее о неразработанности системы
противодействия контрабанде. По оценке ООН, в транзитной зоне
Афганистан–Россия не изъятым остается более 91% героина. Следствием
такого невнимания к проблеме в Российской Федерации стала очень высокая
доля наркоманов, зависимых от опиатов: 2% от всего населения 15-64 лет,
в отличие от 0,2% в Китае и 0,7% в Пакистане. Свежих официальных данных
по Ирану нет, но еще в 1999 г. этот показатель равнялся 2,8%.
Борьба с наркотрафиком отнимает у Ирана огромное количество средств
и сил. На границе с Афганистаном сосредоточены внушительные
подразделения иранских вооруженных сил, с лета 2002 г. были
сформированы специальные пограничные бригады, появились дополнительные
заставы. В столкновениях с вооруженной охраной опиумных караванов
постоянно гибнут представители сил охраны порядка и армии ИРИ. Кроме
того, Иран пытается бороться с наркотрафиком на афганской территории –
путем мер по замещению посевов опийного мака другими
сельскохозяйственными культурами. Но доходность от выращивания этого
растения на порядок выше, чем любой другой сельскохозяйственной
культуры, а на территории Афганистана производителям мака практически
ничего не угрожает. Поэтому результат этой акции Ирана оказался прямо
противоположным ожиданиям – если в 2003 г. в западных провинциях
опийный мак практически не культивировался, то в 2006 г. производство
этой культуры существует во всех пограничных с Ираном районах, а в
Нимрузе его уровень уже оценивается экспертами ООН как высокий.
КОМУ ЭТОГО ВЫГОДНО?
Возникает закономерный вопрос: qui bene? Ясно, что Иран из списка приобретателей выгоды исключается.
Если совершить небольшой экскурс в историю героинового бизнеса в
Азии, то можно обнаружить некоторые аналогии ситуации в Афганистане.
Крестьяне Бирмы, Лаоса и Таиланда начали выращивать опий еще в конце
XVIII в., а организаторами производства была британская Ост-Индская
компания, которая с помощью контрабанды наркотика «открывала» для
британской торговли Китай, проводивший тогда политику жесткого
изоляционизма. Наркомания захлестнула Поднебесную; опиекурильщиком был
даже император Ичжу (1851–1861). Попытки правительства слабеющей
Цинской империи остановить контрабанду привели к знаменитым опиумным
войнам, которые вкупе с экономическим кризисом и крестьянскими
восстаниями привели Китай в состояние полной разрухи.
Следующий взлет наркобизнес «Золотого треугольника» переживал в
1950–1970-е гг., когда обосновавшиеся в Таиланде и Бирме китайские
эмигранты – гоминьдановцы и бирманские сепаратисты под покровительством
ЦРУ наладили широкомасштабное производство и торговлю опиатами. С
помощью этих мер США надеялись дестабилизировать положение в
коммунистическом Китае и усилить свое влияние в этом стратегически
важном регионе. Лишь в последнее время, при поддержке Китая и Индии,
правительству Мьянмы (Бирмы) удалось практически ликвидировать очаги
производства наркотиков. После этого Мьянма попала в «черные списки» американских СМИ,
а мировое лидерство в этой сфере перешло к Афганистану. И это
действительно связано с Исламской республикой Иран, но совершенно с
другой стороны, нежели полагают аналитики несостоявшегося «суннитского
блока» по разделу Ирака.
В течение всех двух с половиной веков афганской государственности
влияние Ирана на политику, экономику и культуру этой страны было очень
большим. Это обусловлено геополитическим фактором. Элита Афганистана
всегда считала себя частью персидской имперской культуры, язык дари
преобладал в делопроизводстве. Но в Иране и на политическом, и на
бытовом уровне преобладает снисходительное отношение к афганцам как к
малокультурным «бедным родственникам из глухой деревни». Это всегда
давало афганской верхушке основания опасаться имперских амбиций
«старшего брата» и стараться лавировать между интересами Ирана и
другого влиятельного соседа – Пакистана.
В шахские времена Иран не стремился вмешиваться в афганские дела.
Ситуация изменилась после 1979 г., когда Тегеран начал рассматривать
соседнее государство как благодатную почву для экспорта идеалов
исламской революции. Во время операции Советского Союза в Афганистане
Иран вместе с США и Пакистаном поддерживал моджахедов. Но после прихода
к власти движения «Талибан», которое финансировалось и направлялось из
Пакистана, Иран стал помогать антиталибским силам, которые были
представлены ираноязычными таджиками и хазарейцами. Особенно
существенная материальная и военная помощь оказывалась Северному
Альянсу, который эффективно сопротивлялся Талибану.
Враждебные отношения с США были причиной того, что ИРИ не стала
поддерживать «антитеррористическую коалицию» в интервенции на афганскую
территорию. Конечно, Иран только выигрывал от действий Штатов и их
союзников: американцам не на кого было опереться в Афганистане, кроме
проиранских сил.
Ради освобождения соседней страны от власти талибов Иран, по
некоторым данным, во время военной операции активно делился
разведывательной информацией с США, а потом поддержал создание
Временной администрации во главе с Х. Карзаем. Тогда иранское
правительство в полной мере постаралось использовать образовавшийся
вакуум власти для расширения своего влияния в Афганистане. В
перспективе же Тегеран видел соседнее государство под властью
хазарейцев и панджширцев и потому поддерживал лидеров, оппозиционных
Карзаю, в первую очередь, губернатора Герата Исмаил Хана (сейчас этот
политический деятель является министром энергетики и водных ресурсов
Афганистана). Экономическая помощь, которую Иран оказывает Афганистану,
направлялась (и направляется ныне) в западные районы страны: Герат,
Фарах и Нимруз. С этими же районами развивается и сотрудничество в
рамках бизнес-проектов.
Но о том, что Иран руководит процессами или хотя бы сумел направить
ситуацию в Афганистане в выгодное для себя русло, говорить не
приходится. Экономическая интеграция далеко не продвинулась: ИРИ не
входит в число основных партнеров Афганистана по экспорту и импорту.
Ведущие роли играют там ее стратегические противники – США и Пакистан.
Союзник Ирана, стремившийся к автономии от Кабула, Исмаил Хан путем
титанических усилий, которые включали и заманчивые карьерные
предложения, и теракты против бывшего полевого командира и его
родственников, был отстранен от управления Гератом и согласился на
министерский пост в правительстве Карзая.
Помощь в сфере образования и культуры воспринимается западными
советниками афганского правительства как идеологическая диверсия и
пресекается порой самым варварским способом. Так, несколько лет назад в
пограничной с Ираном провинции Нимруз школьные учебники, присланные в
качестве гуманитарной помощи, были изъяты и заменены пакистанскими
учебниками на урду – официальном языке Пакистана, который в западном
Афганистане не распространен.
Но все это сущие пустяки по сравнению с главной проблемой – из
«возрожденного» Афганистана на ИРИ с новой силой хлынул поток
наркотиков.
США ПЕРЕД ЛИЦОМ «АФГАНСКОЙ ПРОБЛЕМЫ»
Очевидно, что одной из целей американского вторжения в Афганистан, а
потом в Ирак было решение «иранской проблемы» – путем создания
постоянной военной угрозы по меньшей мере с трех сторон (Ирак,
Афганистан, Персидский залив), а также обеспечения международной
изоляции Ирана (здесь главным козырем должна была стать ядерная
программа Тегерана). Предполагалось, что все это расшатает режим
изнутри, и вместо рахбара аятоллы Хаменеи во главе страны вновь встанет
дружественный Штатам шах. Об этой опасности иранские аналитики говорили
еще в 2002 г., когда вторжение в Ирак было лишь в проекте, а центры
иранской эмиграции заметно оживились в своей критике режима, к которой
подключился и сын покойного Мохаммада Реза-шаха Пехлеви.
Важной частью этой программы было содействие в превращении
Афганистана в мировой центр производства наркотиков. Тем более что США
уже располагали подобным опытом в отношении стран «золотого
треугольника» и знали, что в стране, где выращивание подобных культур
стало традиционным, уровень общественного развития балансирует между
первобытностью и средневековьем, а 75% рациона граждан составляют
хлебные лепешки, достаточно будет просто не мешать. Видимо, расчет был
на то, что и раньше, особенно до исламской революции, на территории
Ирана существовали незаконные плантации опийного мака и производились
опиаты, сырье для которых поставлялось из Афганистана. Возникновение
крупных преступных центров, эпидемия наркомании должны были
способствовать падению нынешней правящей верхушки Ирана.
Но вот прошло почти шесть лет, а во главе Ирана по-прежнему аятолла
Хаменеи, исполнительную власть возглавляет уже не «либеральный» Хатами,
а пламенный Ахмадинеджад, вместе с президентом Венесуэлы Уго Чавесом
возродивший Движение неприсоединения и формально возглавивший новый
антиамериканский блок. Ежегодный рост иранской экономики в 4,3%
(2006 г.) свидетельствует, что экономическая изоляция тоже не
состоялась.
Зато Афганистан превратился в крупнейшую наркодержаву современности,
стал первым в мировой истории чудовищным квазигосударством, где доходы
от экспорта наркотиков в соседние страны составляют 46% ВВП, а с
производством опиатов связано, по разным оценкам, от 65% до 85%
экономики страны, где банки кредитуют население под будущие урожаи
мака, а высшие чиновники рассказывают об экономическом росте, включая в
статистику данные по опийным плантациям. И страдает от этого не
только Иран, но и стратегический партнер Штатов в регионе – Пакистан, а
также Китай, Европейский Союз, РФ и страны СНГ (судя по динамике
распространения наркомании, именно Россию ожидают самые страшные
последствия). Для самих Штатов опасности нет. Структура мирового рынка
наркотиков такова, что Америке в целом афганский опиум и его
производные не угрожают. В Северной Америке опиаты составляют около 6%
рынка (и их количество снижается), основная масса приходится на
наркотики кокаинового типа, амфетамины и каннабис, занимающие примерно
равные доли. На опиатах «сидит» Евразия (58% потребляемых наркотиков в
Европе и 62% в Азии).
Сохранение этой ситуации грозит США потерей союзников в регионе и
трансформацией антитеррористической коалиции, в которой Штаты уже не
будут играть доминирующей роли, скорее – наоборот. Это в интересах
практически всех остальных участников коалиции. (О выводе иностранного
контингента не может быть речи: решить афганскую проблему сейчас можно
только силой.) Однако вряд ли амбиции руководства несостоявшегося
«империума» позволят этому случиться.
С другой стороны, для сохранения даже нынешнего статуса в
Афганистане руководству Штатов потребуется решить проблему
«наркозависимости» экономики этой страны. Это требует огромных
расходов, которые в нынешней ситуации не получат одобрения в Конгрессе,
и человеческих жертв ради эфемерного благополучия маленькой горной
страны на краю света, что не найдет понимания в американском обществе
ПАКИСТАН И ПУШТУНСКИЙ ВОПРОС
Второй сложный вопрос для американской администрации – это «проблема
Пуштунистана», уходящая корнями в колониальную эпоху конца XIX в.,
когда британские власти провели границу между Афганистаном и Британской
Индией по «линии Дюранда», разделившей пуштунские племена на две равные
части. И когда в 1947 г. стоял вопрос о принятии нового независимого
государства – Пакистана в ООН, Афганистан единственный голосовал
против, в связи с пуштунской проблемой, и не признал границы с
Пакистаном.
Впоследствии официальный Кабул всегда поддерживал сепаратизм
пуштунский племен и идею независимого Пуштунистана, а Исламабад отвечал
помощью афганской оппозиции. Именно с этим фактором связана такая
активная поддержка Пакистаном моджахедов против правительства Бабрака
Кармаля. Поскольку эта линия совпадала с курсом США, западными странами
с 1979 г. Исламабаду давалась «зеленая улица» во всех стратегических
вопросах. По объему получаемых субсидий США Пакистан стал четвертым в
мире, после Израиля, Египта и Турции. Военная и экономическая помощь,
щедрые ссуды и выгодные кредиты посыпались на Пакистан не только из
США, но и от нефтяных монархий Залива, отношения с которыми значительно
увеличили вес страны в исламском мире. Вполне логично, что новый
статус, финансовые и военно-технические возможности в итоге позволили
Пакистану в конце 1990-х гг. стать первой мусульманской страной –
обладательницей ядерного оружия.
Но в 1990 г. стало совершенно очевидно, что невозможно создание
какого-либо стабильного правительства, которое будет контролировать всю
территорию страны и решит пуштунскую проблему. США прекратили военную и
ощутимо снизили экономическую помощь Пакистану, а через «линию Дюранда»
текли потоки беженцев, требовавших содержания, и наркотиков. Все это
заставило пакистанские власти срочно принимать меры. Так появилось
новое движение, основу которого составили афганские беженцы – ученики
религиозных школ Пакистана (талибы), среди которых было немало
пакистанских военных и сотрудников спецслужб. Естественно, Пакистан
в 1997 г. официально признал правительство талибов, но, кроме
Саудовской Аравии и ОАЭ, никто за ним не последовал: слишком
радикальный фундаментализм и экстремизм не делали этот режим
привлекательным для мирового сообщества и его единоличного «халифа на
час» – Соединенных Штатов. Однако успехи талибов в Афганистане и
фактически открытая граница между странами привели к усилению
исламистов в самом Пакистане и к военному перевороту 1999 г., в
результате которого к власти пришел нынешний лидер П. Мушарраф.
Талибы тем временем становились все более самостоятельными. К рубежу
тысячелетий на них большее влияние оказывал не официальный Пакистан, а
силы международного исламизма. В ходе перманентного афганского джихада
последних десятилетий в Афганистане сформировалась и развивается сила,
которую сейчас принято называть «международным терроризмом». Она
возникла на основе «арабских афганцев» – добровольцев из арабских
стран, приехавших в свое время воевать против Советского Союза. По
подсчетам экспертов, за годы афганской операции СССР в этой горной
стране побывали сотни тысяч добровольцев, которые стали там
профессиональными боевиками. В середине 1990-х гг., уже после победы
талибов, в Афганистане оставалось около 14 тысяч иностранных боевиков,
которым тогда в среднем было по 20 лет и которые проходили учебу лишь в
военных лагерях и религиозных центрах. Именно «арабские афганцы»
составляют ядро международной сети «Аль-Каида» во главе с неуловимым
Усамой бин Ладеном.
Попытки Исламабада заставить талибов пресечь потоки боевиков и
наркотиков через афгано-пакистанскую границу ни к чему не приводили.
Многочисленные требования избавиться хотя бы от бин Ладена
игнорировались. Но самое главное, талибы выступали как пуштунские
националисты и совершенно не собирались признавать линию Дюранда в
качестве государственной границы.
Талибы сами обрубили все нити поиска союзников в международном
сообществе. Так и не начавшись, были окончательно испорчены отношения с
Китаем, который обратился с просьбой не укрывать на территории
Афганистана и не обучать в военных лагерях сепаратистов – уйгуров.
Когда в декабре 2000 г. было введено военное эмбарго против
Афганистана, талибы вообще отказались от любых контактов с ООН.
Все эти проблемы поставили правительство Пакистана в тупик:
сотрудничество с талибами становилось крайне невыгодным и с
экономической, и с политической точки зрения. Но совсем прекратить
поддержку значило испортить отношения с воинственным 15-процентным
пуштунским меньшинством внутри страны. Поэтому создание
антитеррористической коалиции, которое последовало за событиями
11 сентября 2001 г., оказалось для Пакистана весьма кстати – в отличие
от Ирана, опасаться Исламабаду со стороны «империума» было нечего.
Штаты не планировали в дальнейшем портить отношения с ценным союзником,
само существование которого не дает Индии сосредоточиться на
«сверхдержавных» проектах.
В результате сложилась ситуация, когда большинство сил на мировой и
региональной политической арене было заинтересовано в падении талибов,
а оставшаяся часть серьезных игроков отнеслась к этому равнодушно.
ВМЕСТО ХАМЕНЕИ ЗАШАТАЛСЯ МУШАРРАФ
Но взгляды на дальнейшую судьбу Афганистана у США, Ирана и Пакистана был совершенно различны.
Для Ирана целью стало усиление влияния в западных провинциях, в
комплексе с поддержкой этнически близких таджиков и хазарейцев, курсом
на федерализацию Афганистана. Дальнейшая судьба пуштунских территорий
для Ирана не принципиальна, главное – чтобы они не являлись источником
нестабильности.
В пакистано-афганских отношениях основа иная. Добиться решения
пограничного вопроса Исламабад может только с широким коалиционным
правительством, влияние которого распространяется на всю территорию
страны, прежде всего, на пуштунские земли.
Но и Пакистан, и Иран заинтересованы в восстановлении некриминальной
экономики Афганистана и национальной, не компрадорской администрации, с
которой можно вести диалог, не опасаясь, что ее решения могут быть
внезапно пересмотрены в результате вмешательства «метрополии».
Соединенные Штаты изначально восстановление страны и создание
работоспособных государственных структур интересовало ровно настолько,
насколько это помогало обеспечить реализацию дальнейших планов по
установлению контроля над Ираном и прямого закрепления в регионе. В
рамках этого проекта объединение Афганистана под властью единого
национального правительства не предусматривалось. Ведь в условиях,
когда коалиционные силы практически ничего не контролируют, а
существенное увеличение контингента невозможно, любой состав
правительства, имеющего реальную власть, найдет ресурсы для
выдавливания непрошенных гостей, а соседние государства окажут
посильную помощь. Тем более что живой интерес к Афганистану проявляют
Китай и Индия.
Но получилось несколько иначе. Проблема героинового
квазигосударства, которое раздражает почти всех тяжеловесов мировой
политики, – это лишь часть того практически безвыходного положения, к
которому привела США внешняя политика республиканцев.
То, что Штаты планировали увидеть в Иране, сейчас начинает
происходить в стане их стратегического партнера – Пакистана. Страна
находится на грани системного кризиса, в который ее может ввергнуть
афганская проблема. Невозможность установления контроля над пограничной
территорией привела к тому, что сейчас в Пакистане проживает около
3 миллионов афганских беженцев.
Пакистан по всем показателям страна значительно более бедная, чем
Иран. Но главное его отличие – это обладание ядерным оружием. Ситуация
вокруг Афганистана привела к тому, что пакистанское правительство
вынуждено нести огромные дополнительные расходы, хотя эти средства
гораздо актуальнее были бы в решении внутренних социально-экономических
проблем. В результате еще недавно незыблемая власть Мушаррафа изрядно
покачнулась, поддержка населения переходит к оппозиции, в том числе и к
исламистам. И даже если генералу удастся тактически урегулировать
вопрос и удержаться у власти, например, путем коалиции с Б. Бхутто, это
будет паллиатив. Перспектива гражданской войны в Пакистане
оценивается сейчас как вполне реальная. Проблема в целом будет только
усугубляться, пока существует Афганистан в его нынешнем состоянии. А
смута в ядерной державе, к тому же страдающей от перенаселения
(в Пакистане больше жителей, чем в РФ) и окруженной сильными
государствами, может привести к весьма мрачным последствиям.
И если учесть положение в Ираке, тупик, в который себя загнали
Соединенные Штаты на Ближнем и Среднем Востоке, приобретает мировые
масштабы. Выхода из него может быть только два. Усилия американской
дипломатии последних недель в Пакистане, двусторонние встречи
представителей США и Ирана по иракской проблеме свидетельствуют о том,
что пока Америка идет по пути переговоров.
|
