 Газета «Наш
Мир» Судя по данным Федеральной Миграционной Службы (ФМС) России на 28 августа этого года в рамках Государственной программы по содействию переселению в РФ соотечественников, проживающих за рубежом (официальное название ее более длинное), программа репатриации, инициированная два года назад российским руководством, не только работает, но и “набирает обороты”. И по всем ее показателям “лидирует” Казахстан. С большим отрывом от всех остальных стран. В свое время, когда о “программе переселения” было только объявлено, в Казахстане реакция на нее оказалась очень своеобразной. В прессе появились публикации о том, что программа невыполнима в принципе, что из Казахстана никто в Россию не поедет, так как уровень жизни в нем выше. Зачем это делалось? Толком до сих пор не могу понять. Единственный ответ, который напрашивается: таким образом шла “борьба за имидж” Казахстана, как страны наиболее успешной и развитой, чтобы успех российской переселенческой политики не повредил этому образу. Одно дело ведь, когда человек из страны уезжает “сам по себе”, другое — когда он пользуется специальной программой. Ясно, что от очень хорошей жизни люди по таким программам не переселяются. С другой стороны идею переселения критиковали представители некоторых сегментов русских общественно-политических организаций в Казахстане. Например, известный деятель этих кругов, Федор Мироглов, называл программу “авантюрой” и предрекал тем, кто ею воспользуется, судьбу тех оралманов, о тяжкой жизни которых наши СМИ периодически рассказывают. Интересно, что откуда бы тогда, в 2006, ни шла критика программы, ее мотив старались увидеть не в борьбе с демографическими проблемами в России, а с пиар-целями Кремля, в связи с предстоящими на тот момент выборами президента. Подошли в Казахстане к этой проблеме, потенциально большой и сложной для республики, крайне поверхностно. По данным ФМС, на 28 августа этого года в Россию из Казахстана по программе выехало вместе с членами семей 1729 человек (сразу подчеркну — в эти цифры не входят те, кто эмигрирует самостоятельно; их, по неофициальным данным, больше). Число принятых заявлений на выдачу свидетельств участника программы — 1373. На первый взгляд, не много. Но если сравнивать в динамике и в плоскости “географических координат”, так уже не кажется. Например, в середине весны 2008 года, число уже переехавших было порядка 400 человек, а подавших заявления — 550 (см. газ. “Панорама”, № 13. 11.04.2008, “Представители российских госорганов рассказали об особенностях Программы содействия переселения в Россию”). Получается, что за неполные полгода рост по обеим категориям — в разы. Теперь обратимся к “географическим координатам”. Согласной той же информации на 28 августа 2008 года, ни по одной другой стране цифры выехавших или подавших заявления, не превысили 1 тыс. человек. Ближе всех к Казахстану по числу эмигрировавших в Россию — Украина с 830 человек и Киргизия и Узбекистан (соответственно 708 и 622). Но это не все. Программа достаточно забюрократизирована (во многом, видимо, объективно), многоступенчата. Сначала человек идет в российское консульство или представительство ФМС на первичный прием — ознакомиться с Программой. Потом, если его устроит, подает анкету. Ее рассматривают, отправляют в область или край России, куда тот хочет переселиться, и в итоге дают или не дают (чаще первое) добро. Человек подает заявление на получение свидетельства участника программы. Получив его, он может ехать. Все эти “шаги” фиксируются отдельными статистическими графами. Поэтому, сначала в статистике можно “заблудиться”. Больше других отражает ситуацию такой показатель: число переселяющихся согласно анкетам (участники и члены семей). Таковых в Казахстане 10 193 человека. На втором месте Узбекистан (4346), потом Украина (3547), затем Киргизия (3481). Казахстан — безусловный лидер, с огромным отрывом. Кстати, интерес к переселенческой программе проявлен не только в постсоветских странах. В Германии подано 145 анкет на участие в ней, в Израиле 55, в США — 31. Почему? Прежде чем пытаться проанализировать причины этого, надо подчеркнуть исключительно важный факт: эмиграция из Казахстана в рамках “путинской” программы не является этнической по характеру (в отличие от репатриации оралманов). Понятие “соотечественник”, заложенное в ее основу, чрезвычайно широко и расплывчато. И сделано это, на наш взгляд, сознательно. Среди участников программы в Казахстане — отнюдь не только русские, но и татары, украинцы, представители народов Северного Кавказа. И казахи (см. газ. “Время”, 18. 10. 2007, “Летят перелетные птицы”, А. Сармин). Так почему? Не разделяя философию экономоцентризма, все же думаю, что в активизации эмиграционных настроений в самое последнее время (приходится наблюдать это по своему окружению) сыграл свою роль экономический кризис. И это не вариант, когда люди живут по принципу саранчи, передвигаясь туда, где есть еще “не объеденная делянка” — не так много позволялось этим людям “съесть” здесь, ведь среди них не было ни олигархов, ни чиновников; пробавлялись тем, что могли заработать (иные могли, порой, не плохо). Это, на мой взгляд, в большой мере результат очень сильного психологического шока, полученного обществом в последний год. Стоит ли напоминать каким высоким был в последние годы “градус” официальной и инициированной ею “независимой” пропаганды “казахстанского экономического чуда”, “уникальной модели развития” и т.д. Народу так усердно внушалось, что “мы — успешнее всех”, что многие в это поверили. И вдруг — август 2007 года, ипотечный кризис, обвал рынка недвижимости, разговоры о проблемах у банков… Обманутые дольщики и ипотечники. Все это здорово нервирует простодушных — из под ног уходит “твердь”, или то, что ею казалось. И в этом — одна из причин роста эмигрантских настроений. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что экономическая эмиграция в Россию была всегда. Например, несколько лет назад, когда о кризисе в Казахстане еще и слуху не было, глава профсоюзов шахтеров Шуменов говорил, что угольщики из Караганды переезжают в Кемерово — там условия работы лучше, и платят больше (см. “Эксклюзив”, № 12, 2006, “Переселение? Переселение! Переселение…”.). А известный топ-менеджер Канат Бозумбаев, возглавлявший тогда АО КЕГОК, в интервью журналу “Эксклюзив” (№7, 2007) отмечал: “самая высокая текучесть в наших региональных филиалах, граничащих с Россией — в Павлодарской, Кустанайской областях, где россияне активно и успешно “перетягивают” наших работников, так как сейчас заработная плата в российской энергетике значительно выше”. А тут еще лидер оппозиции вдруг заявляет, что он всегда был националистом, но вот пришло время об этом объявить вслух. Вновь активизируются требования ужесточить языковую политику, вплоть до полного введения делопроизводства на государственном языке уже в ближайшие годы. Или возникает новое наступление на историческую топонимику — планы по переименованию Павлодара, Петропавловска, а там, наверное, и Уральска. Кстати, на этот феномен стоит обратить внимание. Он довольно необычен: очень нечасто в истории можно встретить такое настойчивое желание “стереть” историческое название городов. Американцы сохранили испанскую топонимику на обширном юге страны, русскую в тех частях Аляски, где была русская колония, и по всей территории США — огромное количество индейских названий. Никого это не нервирует. В России никому не приходит в голову переименовывать ни Казань, ни Оренбург. Во Франции сохраняет свое имя Страсбург, не смотря на долгую историю борьбы с Германией за Эльзас и Лотарингию. В Испании сохраняется арабская Кордова. Что делать с возможностью активизации эмиграции из Казахстана в Россию? Прежде всего, тем, кто вообще может что-то делать, как-то влиять на серьезные социальные процессы, определиться — в чем они заинтересованы: в том, чтобы эта активизация была и нарастала или наоборот. И если наоборот, то, проанализировав причины, от которых эмиграционные настроения множатся, начинать устранять те из них, которые можно устранить, минимизировать те, которые уже нельзя. И не создавать новых. Но при любом варианте ответа на вопрос о том, как относиться к эмиграции, стимулировать ее или нет, в Казахстане нужно уже сейчас (вернее, нужно было вчера) просчитывать экономические и социальные последствия от нее. Этого никогда не делалось или делалось поверхностно. Последствия от нарастания эмиграции будут многоплановыми и серьезными. В свое время Нурбулат Масанов объяснял высокий уровень эмиграции в первой половине 1990-х отчасти заинтересованностью властей: на рынок выбрасывалось большое количество недвижимости, освобождались рабочие места, уменьшались размеры бюджетных выплат пенсий… Наверно в определенной мере этот эффект может сработать и сейчас. На другой “чаше” минусы. Их толком никто никогда не просчитывал. Говорилось только об оттоке квалифицированных кадров. Эту проблему, кстати, никто не анализировал, реальную роль того или иного этноса в конкретных сферах экономики не изучали. А этим не мешает заниматься, даже когда проблема эмиграции не обострена, чтобы знать, какая отрасль может больше пострадать в случае изменения этнополитической ситуации, что и готовит нам кремлевская переселенческая программа. Вопрос лишь в том, с какой быстротой у казахстанской экономики могут в результате возникнуть, а, вернее, обостриться, кадровые проблемы. Среди других проблем, которые несет с собой активизация эмиграции, устойчивость пенсионной системы. Она, конечно, не рухнет, даже если в течение пары лет по программе переселения уедет и сто тысяч человек, изъяв свои накопления. Но и лучше себя чувствовать казахстанские пенсионные фонды не станут. Особенно, если экономический кризис будет усугубляться. Наконец, для страны с небольшим, в общем, населением, с низкой его плотностью волна эмиграции создаст и проблемы в развитии внутреннего рынка. С вытекающими отсюда разнообразными проблемами для бизнеса. Переселенческая активность, по всей видимости, будет возрастать и из-за стимулирования ее из России. Хотя свои коррективы здесь могут внести последствия мирового экономического кризиса, но Россия слишком заинтересована в ослаблении демографических проблем, чтобы отказаться или “спустить на тормозах” эту инициативу. Ярослав РАЗУМОВ |
