Газета «Наш Мир»

    Поводом для написания настоящей статьи послужили два обстоятельства. Первое касается нашумевшего фильма “Кочевники”. Мы не отрицаем, что новый фильм, наверняка, станет источником вдохновения и национальной гордости не одного поколения казахов. И все же подтвердились мои опасения: в картине наши предки изображены далекими от ислама “первозданными” кочевниками. Даже внешность Аблай хана вопреки исторической правде искажена: его волосы на манер язычников заплетены в косички. Это - явный анахронизм: ведь речь идет о восемнадцатом веке (не восьмом!). По самым скептическим подсчетам - если отталкиваться от религиозно-реформаторской политики великого хана Золотой Орды Узбека (XIV век), благодаря которой Степь Кыпчакская окончательно “омусульманилась” (слова русского востоковеда Н.Веселовского) - в эпоху Аблай-хана казахи уже 500 лет, как были интегрированы в Ислам, со всеми вытекающими из этого последствиями.

    Второе обстоятельство, которое подвигло меня на размышления о проблеме “казахи и Ислам” - это телепередача, в которой выступал ученый-этнограф, известный своим неприятием Ислама. Поскольку именно Ислам всегда сообщал казахской культуре нравственную углубленность, то не было ничего удивительного в том, что ученый-аксакал, так сказать, не стесняясь своей белой бороды, рассказывал телезрителям, как он скрупулезно собирал и затем выпустил в свет сборник казахских бранных слов. При этом почтенный ученый, защищая «казахский мат», объяснял, что это - часть духовной сокровищницы, нашего родного, богатого казахского языка и, дескать, нужно сохранить для потомков это исчезающее “богатство”.

    Какое кощунственное пренебрежение истинной (а не “этнографической”) духовностью, циничное игнорирование живой связи между языком и нравственностью, языком и совестью нации, языком и Богом! Откуда плодятся все эти извращения? Причина - прежде всего в незнании Ислама, который у многих по-прежнему ассоциируется с негативными образами продажных мулл-схоластов или фанатичных разрушителей культурных ценностей. Но ведь вульгаризация исламской религии и упадок некогда величественной цивилизации - это события новейшей истории, а в средневековье все было по-другому! Именно о подлинном Исламе мы должны вести речь.

    Далее, многие наши казаховеды захвачены сейчас потребностью в самовосхвалении и самоконсервации, патологической страстью к удревнению своих “истоков”, не желая признать объективные законы бытия и истории, то, что в силу заданных изначально духовно-интеграционных импульсов в мире неизбежны культурные трансформации и взаимовлияния народов и рас (все зависит от человеческой воли - сделать их благотворными или вредными).

    Если строго и добросовестно соблюдать принципы культурологического анализа, нужно безоговорочно признать, что идущая еще от саков и тюрков наша древняя культурная традиция стала полнокровной культурой, традицией и цивилизацией лишь на стадии исламизации. Все наше национальное наследие необходимо целиком переосмыслить с применением новой методологии, а именно - в контексте эволюционирующего “в потоке истории” сознания тюрка: от наивного, “природоподобного” кочевника до духовно “повзрослевшего” кочевника-мусульманина, который затем - через тернии истории - достигает новых духовных прозрений и расширения сознания до планетарного. Поэтому так важна реабилитация Ислама как главного культурообразующего и нравственно-преобразующего начала в нашей истории. Немного фактов. К примеру, о связи казахского языка с Исламом. По самым заниженным подсчетам, в современном казахском языке - более 20 тысяч заимствованных арабских слов, многие из которых давно вжились в тюркскую лексику и стали родными для слуха любого казаха. Важно даже не количество, а именно качество или духовная значимость пришедших вместе с Исламом новых понятий: арабские, коранические слова и выражения составляют “высокий” пласт, сакральное ядро казахской лексики. Арабизмы в казахском языке - это слова, относящиеся главным образом к сфере религии и науки, философии и права, литературы и искусства. Стоит ли доказывать святость и исключительную роль для национального сознания таких слов-жемчужин, как акикат (истина), ар (совесть, честь), рух (дух), махаббат (любовь), бакыт (счастье), кайыр (добро, благо), касиет (святость, благодать), омip (жизнь), cалам (вселенная), дуние (мир), адам (человек), отан (родина), тарбие (воспитание), акыл (разум), пікіp (идея, мысль), гылым (наука), дастур (традиция), мектеп (школа), кітап (книга), калам (перо) и т. д.! Каждое из этих драгоценных слов по своему духовному весу превосходит любую сотню древнетюркских слов, отражающих отношения родства или состояние флоры и фауны (и уж тем более кощунственно ставить их рядом с “бесценным” для деморализованной этнографии казахским сквернословием!). А могущественная “мантра” на устах каждого казаха - и в радости, и в горе произносимая - “Бисмилля” (“Именем Аллаха”)? А величественно-благородное традиционное приветствие мужчин “Ассаламу аляйкум!”? Неужели и после этого мы будем продолжать считать казахов тенгрианцами? Почему наши этнографы и культурологи всегда замалчивают тот факт, что в кочевом обществе казахов Коран безоговорочно почитался Священной Книгой, что ханы и бии давали клятвы на Коране?! За дастарханом неизменно читался Коран, произносились благословения-бата (казахское “бата” или “батика” произошло от названия первой суры Корана - “Фатиха”).

    Секуляризация, многовековое господство колониальной идеологии с ее антиисламской тенденцией плюс хлынувшая с Запада мода на мифы, шаманизм, “номадомания” cтали причиной того, что наши ученые и писатели при попытках трактовки казахской культуры никогда не могли подняться выше “кочевнической” концепции. Эта концепция является результатом, я бы сказала, примитивно-материалистического понимания феномена культуры. Это ситуация, когда “за деревьями не видят лес”; когда тонкая, духовная субстанция культуры - ее “душа”, “разум” и “совесть” затмевается за видимыми, “кричащими”, материально-вещественными, т.е. “этнографическими” атрибутами жизни народа. Авторы, писавшие на тему национальной культуры, закономерно скатывались к тезису о тенгрианской сущности казахской культуры. При этом “философия” тенгрианства у современных исследователей создана из беззастенчиво выдуманных фантазий и субъективных “откровений” авторов.

    Ошибаются и те, кто отводят Исламу в лучшем случае место некоего придатка, дополнения к “кочевой цивилизации”. На самом деле было как раз наоборот: Ислам, выступая как просвещение и этика, пронизывал и подчинял (подвергая облагораживающему влиянию) все структурные элементы казахской кочевой традиции, формировал основное духовно-мировоззренческое “поле” культуры. Необходимо понять, что культура - это многосоставное образование, сложная, многоуровневая система. Как система, она должна быть сложена из взаимосвязанных и иерархически соподчиненных элементов. Тогда закономерно напрашивается вопрос о необходимости выделить в этой системе стержень, смыслообразующее ядро, глубинный мировоззренческий фундамент, на основе которого выстраивается все культурное “здание”. Центральным, системообразующим элементом тюрко-исламского синтеза, лежавшего в основе казахской культуры, был Ислам, тогда как древнетюркский, номадический “пласт” занимал место периферийного элемента. Это доказывается идейными принципами и ярко выраженными этическими установками народа: культом нравственности “ар-ождан”, картиной мира и космоса, понятиями рая и ада, коранической эсхатологией, представлением о Конце истории (Акыр Заман, Киямет), системой образования и письменностью (тысячелетним господством арабского алфавита), абсолютным преобладанием мусульманской антропонимики (собственных имен), насыщенностью фольклора исламскими образами и сюжетами.

    Многие до сих пор не могут понять разницу между так называемыми “мифологическими” религиями и поздними, развитыми этическими религиями.

    Переход от ограниченных природных религий к этическим религиям - непреложный закон истории, всеобщий культурный императив. Мощной цивилизационной, духовной энергией были “заряжены” мировые религии, и, в особенности, Ислам. Молодой, “пассионарный” Ислам нес народам свет веры и творческую силу, всюду укрепляя начала цивилизации, морали и закона, стимулируя прогресс и интеграцию. Ислам как новый последний вариант монотеистической веры наилучшим образом отвечал этнопсихологии тюрков. К примеру, тюркам импонировало то, что Ислам не пренебрегал “посюсторонним” (“дунья”) - экономикой, политикой, даже войной, утверждал жизненную активность, здоровый баланс между духовным и природно-материальным, национальным и общечеловеческим, аристократизмом и демократизмом и т.д. Мифом евроцентристского происхождения является расхожий тезис о несовместимости Ислама и номадизма. Все пять “столпов” Ислама, идеи и принципы мусульманского закона абсолютно не зависят от образа жизни и хозяйства людей. Кочевничество может разве что слегка видоизменить способы бытования Ислама, внести в религиозную жизнь местный колорит, но не более.

    Можно ли говорить о национальной религиозной традиции казахов? Да, но только лишь в том значении, что психология и образ жизни воинов-кочевников, унаследованные им древние героические идеалы подталкивали их искать в лоне новой религии не усредненные, а высокие образцы и эталоны (элитарные), не довольствоваться шаблонным, формальным пониманием и исполнением правил вероучения и т.д. Даже в условиях кочевого быта была широко распространена грамотность (вопреки советскому мифу о поголовной безграмотности казахов до революции). Юрта могла выполнять функцию передвижной школы-медресе или библиотеки. Аристократы и родовые вожди старались обучить сыновей в высших мусульманских учебных заведениях Средней Азии и даже Ближнего Востока. Все взрослые казахские мужчины и женщины молились и соблюдали пост. Даже в XIX веке (когда в условиях колониализма началась своего рода стихийная языческая реакция, снизилось качество обучения в мусульманских школах, оживились суеверия и доисламские культы), требования к намазу и уразе, пусть даже формально, соблюдались неукоснительно. Чокан Валиханов, говоря о религиозной жизни соотечественников, писал со свойственным ему юмором, что “казах по уши погрузился в Коран” и мало чем отличается от “стамбульского дервиша”, когда ничего не приемлет, противоречащего Корану.

    И все же это правда, что казах-кочевник - прирожденный аристократ и свободный богоискатель - не любил чрезмерное увлечение книжной теологией и слепую привязанность к обрядам и ритуалам, и в своей жизни ограничивал их необходимыми и разумными пределами. В религии казах был более моралистом и практиком, в его религиозном сознании центральными были понятия «Кудайшылык» (богобоязненность) и «Адамгершлiк» (человеколюбие). Темы нравственного подвига, практической религиозности, щедрой благотворительности его волновали больше, чем богословские спекуляции и абстрактная философия. Но подобная позиция, по нашему убеждению, как раз более соответствует религиозному идеалу, завещанному самим Пророком. Поэтому настало время отказаться от тезиса “казахи - “плохие мусульмане”. Наоборот, они - в лучшие периоды своей истории (Золотой Орды, Казахского Ханства) - были мудрыми, благородными, а, значит, настоящими мусульманами.

    Лучшее доказательство исламизированности народного сознания - это духовное наследие казахского средневековья, позволяющее говорить о нерасторжимости всех сфер казахской культуры от их духовного ядра и стержня - “имана” (кредо мусульманина), “сердца” мусульманской религии. Все казахские поэты-жырау, бии, акыны, салы и серэ имели мусульманское образование. Идеалы кочевников предъявляли к духовной элите высокие требования. Ее представители должны были сочетать в себе как основательные знания Корана, мудрости, так и виртуозно владеть словом, выражать свои идеи через музыкально-поэтическое творчество. Например, выдающийся представитель средневековых казахских “трубадуров”, доблестный воин Доспамбет (XVI век) был глубоко верующим человеком, совершившим паломничество в священную Мекку. Кожаберген-жырау (учитель Бухара-жырау) учился в Бухаре и пользовался почетом среди народа не только как батыр и поэт, но и как мусульманский учитель. В силу шаблонов и стереотипов, прочно засевших в нашем сознании, нам порой трудно представить такую многогранность таланта и синкретичность натур наших предков. В этой связи уместно будет разоблачить ложный тезис о якобы полной духовной зависимости казахов от зарубежных миссионеров - среднеазиатских, татарских мулл и ишанов. В действительности, как мы видим, казахское мусульманское общество было духовно самодостаточным и автономным - с той лишь разницей, что идеалом религиозного учителя у кочевников выступал не “узкий специалист” (мулла, ишан), а высокоодаренный, боговдохновленный харизматический лидер - воин, патриот и оратор.

    Восточная, мусульманская тематика достаточно выражена в творчестве даже поэтов просветительского (демократического) направления. Абай и Шакарим - это вершины одухотворенного мусульманского сознания казахского народа, творчески ответившего на все вызовы новой эпохи. Ученые и путешественники XVIII века, такие, как П. Паллас, И. Георги, Н. Рычков, А. Андреев, описывали казахов всех трех жузов как мусульман, держащихся за “магометанский закон”. Кстати, если бы не было Ислама, вряд ли бы мы сохранили через века достаточно интегрированный и сплоченный этнос, ведь именно нравственно-духовный и универсалистский фундамент идеологии Ислама всегда играл роль сдерживающего фактора против центробежных трайбалистских тенденций казахских родов и жузов. Благодаря Исламу были значительно упорядочены и демократизированы семейно-брачные отношения тюрков. Распространенная издавна у кочевников полигамия (многоженство) была строго ограничена и оговорена социально-этическими условиями. Ислам, между прочим, поднял юридический статус женщины и дал ей многие права, которых не было во времена язычества (в том числе и величайшее право - право на образование).

    Законы “Жеты Жаргы”, регламентировавшие жизнь казахов в XVIII веке, следует интерпретировать как мусульманские степные законы, национальную версию шариата. До сих пор слово “шариат” многими понимается узко и однобоко. Между тем, у самих арабов шариат складывался как синтез новых (исламских) норм с древними (“адат”- арабское слово, переводится “обычаи”). Влияние мусульманства прослеживается в казахских обычаях имя наречения (с чтением в ухо младенца “азана” — призыва на молитву), бракосочетания (неке), похорон (жаназа) и др. Народ отмечал мусульманские праздники Ораза Айт, Курбан Айт и др. Огромным уважением пользовались хаджи - лица, совершившие паломничество в Мекку и Медину. Умереть в пустынях Аравии, не выдержав тягот хаджа, считалось у казахов подвигом и приравнивалось к мученической смерти героя.

    Отношение к богатству, скоту, а также к слугам у язычников было иным. У казахов же оно было облагорожено и поставлено под контроль этики: баи регулярно платили мусульманский “зекет” - “очистительный” налог в пользу бедных, занимались благотворительностью. Словом, морализующее и цивилизующее влияние Ислама проявлялось во всем. Соблюдались пищевые ограничения и правила личной гигиены (ритуальное омовение тахарат - каз. “дарет”). Как писал П. Паллас, “в своем житии весьма соблюдают они магометанский закон и потому не едят нечистого, увеченного, хромого или другого поврежденного скота”. Казахи веками не употребляли алкогольные напитки, не знали азартных игр. В соседней России, Китае или Монголии водка, вино, мясо свиньи (вредность которого доказана современной наукой) были привычными продуктами для населения, тогда как благодаря Исламу центральноазиатские тюрки приобщились к более высокой культуре питания. Неукоснительно соблюдался мусульманский обряд обрезания, также благотворно сказывавшийся на здоровье и генетическом благополучии народа. И в заключении хотелось бы привести некоторые исторические факты, свидетельствующие об отношении к исламу Аблай хана. В казахских исторических поэмах-дастанах Аблай (настоящее, арабо-мусульманское имя которого было Абульмансур) воспевается как истинный мусульманский воин, в критические моменты, на поединках взывающий к Аллаху (дастаны “Сабалак”, “Абылай хан”). Как правоверный мусульманин, Аблай презрительно отзывался о религии китайцев и защищал для казахов Ислам: “Аблай-солтан им, всем киргизцам (казахам- Н. Н.), часто толкует, дабы никто киргизцы с китайцами верно ничем не обязывался и ни на какие их обманы не склонялись, коими-де весьма мерзит им, киргизцам, яко закон имеющим мусульманами, от них и их мерзких религий отлучаться должно и соединение никакого не иметь”. Знал ли великий хан, что в XXI веке по горькой иронии судьбы потомки создадут о нем фильм, соединяющий его самого с “мерзкими” обычаями язычников...

Назира Нуртазина, историк, религиовед.