Газета «Наш Мир»

    Русский народ в кратком изложении + алкоголизация всей страны.

     Рассказывая об СССР 70-х и 80-х годов нельзя не упомянуть об одном из самых существенных факторов тогдашней жизни — о пьянстве.

     Рассуждая на эту тему, я не хотел бы упрощать — вот проклятые ленинцы споили народ, чтобы он меньше думал. Но ведь факт — споили. И отчасти — сознательно.

     Алкоголь и общество, алкоголь и власть — это сами по себе очень интересные темы. Дело в том, что алкоголь — единственный наркотик, к которому белая раса относится вполне терпимо. Почему это так — понять несложно: алкоголь веселит, снимает стресс (на начальных этапах), а зависимость от него возникает у большинства отнюдь не сразу. Короче, «праздник, который всегда с тобой».

     Но действует алкоголь совершенно так же, как другие наркотики. Постепенно какая-то часть мозга не может уже существовать без «дозы», и мозг делает все, чтобы человек приложился и выпил. И когда говорят, что есть сильные люди, которые могут контролировать себя, и есть слабые люди, которые уступают пороку, то это смешно, конечно. Тут все зависит не от силы или слабости человека, а от того, как успешно расщепляется алкоголь в печени, насколько биохимия мозга в состоянии противостоять алкоголю. Если не в состоянии, то человек будет пить все чаще и чаще — с понятными последствиями.

     При этом элементарные знания о действии алкоголя до сих пор не очень доступны потенциальным «клиентам». Ну скажем: если принимать алкоголь два раза в неделю (не подряд, разумеется), то печень справляется, и зависимость не наступает, или наступает медленно. Полезная информация, но известна немногим. Степень алкоголизации страны — это тест на психическое здоровье народа. Психически здоровый человек в алкоголе не нуждается. Психически здоровое общество тоже не нуждается в алкоголе.

     Поздний СССР страстно нуждался в алкоголе. А ведь алкоголь, принимаемый систематически — это мощнейший депресант. Жизнь для пьющего человека становится все мрачнее и мрачнее. И депрессивность позднего советского общества в очень большой степени была усилена алкоголизацией населения.

     Позволим себе вкратце обрисовать историю алкогольной политики советских властей. Начнём, впрочем, с их предшественников — то есть с последнего русского монарха и его монархии. Тогдашнее гражданское общество вело яростную антиалкогольную пропаганду. Публицисты надрывались — «деревня спивается, город пьёт». (Хотя по степени потребления алкоголя дореволюционная Россия в подметки не годится позднему СССР — но кто ж тогда мог себе представить такое).

    С другой стороны, нужды казны — формируемой во многом из «водочных денег» — и давление, как сейчас бы сказали, «водочного лобби» — оказывали своё влияние. Наконец, лично государь император Николай II сам выпивал изрядно. Но власть всё-таки опасалась бунтов пьяных мужиков, и, несмотря на все колебания в этом вопросе, всё-таки шла навстречу борцам за трезвость.

     На самом деле мужицкое пьянство, хотя и представляло проблему, но всё же имело свои рамки. Крестьяне пили иногда люто, но хотя бы не круглогодично — в основном по праздникам. Особенно же закладывал за воротник пролетариат. Из всех сословий дореволюционной России по-чёрному пили только пролетарии. «Пьяная мастеровщина» — это один из признаков большого города начала ХХ века. Но тогда об этом не думали.

     И когда с началом войны 1914 года в России был введен сухой закон, это был закономерный шаг. Обществом он был воспринят неоднозначно. Газетные страницы, ещё недавно публиковавшие душераздирающие очерки о пьянстве и разложении народа, запестрели фельетонами на тему сухого закона. Аверченко, например, порадовал читателя описанием того, как «приличные вроде бы люди» разливают по рюмкам одеколон и политуру. Тогда это казалось смешным… Зато «мастеровщина» была в ярости: её лишили привычного «веселья». Трудно сказать, какую роль это сыграло в последующих событиях — но, наверное, всё-таки имело значение. Трезвые, но обозлённые рабочие охотнее слушали красных агитаторов.

     Если так, то слушали они их зря. Вожди большевиков — Ленин и Троцкий на дух не выносили спиртного. Ленин, правда, пытался пить пиво в Германии, следуя привычкам немцев (да и его кумир Карл Маркс любил выжрать), но алкоголь — это не то, что пьянило его. Пьянство он терпеть не мог, то же самое и Троцкий. Поэтому эта пара и поддерживала сухой закон, хотя это было очень трудно. В осатаневшей от боли и крови стране наркотики (в основном кокаин) и алкоголь (в основном спирт и самогон) пользовались повышенным спросом.

     Но сухой закон в Красной Армии поддерживали изо всех сил, т.к. очень боялись восстаний и погромов, в том числе, еврейских погромов (а что было, то было). Вот в Белой Армии с трезвостью была беда. Это не шутка — воевать со своими. Как выражались белогвардейцы: «болты слетали с резьбы», психика не выдерживала, белые пили. В Красной Армии были те же люди с теми же проблемами, но за пьянку там могли и расстрелять. А трезвая армия воюет, конечно, лучше пьяной (хотя победа красных все равно была в достаточной мере случайной, что легко доказать, зная, как обстояли дела).

     Большевики пьяных мужиков и пролетариев боялись еще больше, чем цари. К производству водки приступили уже тогда, когда Троцкий мало на что влиял. Не случайно, что отцом советской водки был председатель правительства Рыков, сам человек весьма пьющий. Кстати, есть наблюдение: законченные подлецы редко пьют и спиваются. Рыков спивался. Он был самым порядочным человеком в советском руководстве — к примеру, категорически возражал против того, чтобы братские республики развивались за счет России.

     Главной причиной начала производства водки была причина экономическая. Стране нужны были деньги, продажа водки это самый быстрый способ выкачать эти деньги, позиции в руководстве двух пьющих людей, Сталина и Рыкова, были сильны, и к радости широких масс, в СССР началось производство водки, которую прозвали «рыковкой».

     Доходы у людей были тогда очень небольшие, в 20-е годы еще и безработица в городах, после коллективизации опять ввели карточки, лучше стали жить только в конце 30-х годов, и тут же возросло потребление алкоголя.

     Главный политический цензор СССР Солодин рассказывал мне о том, как жила их семья перед войной, он помнил, что в выходные обязательно покупали «Спотыкач», тридцатиградусную водку, и пили всей семьей за обедом. Потом война, потом нищета и разруха, и бутылку водки купить было очень дорого. Поэтому после войны водку продавали во всех магазинах в разлив. Зашел человек в любой магазин, есть в кармане хоть что-то, брал сто граммов и выпивал, и жить уже не так погано. На тридцать минут.

     В фильме «Невеста с приданым» про колхозную жизнь пятидесятых, есть такая сцена. Героиня, которую играла Татьяна Пельтцер, пошла на вокзал, что-то продать. Ну что тогда продавали? Дары леса в основном. Продала, хотела домой деньги принести, но по ее словам, «чтой-то в животе у нее так забурчало», что она не выдержала и купила на всю выручку колбаски и выпила водочки.

     По мере роста доходов — росло и пьянство.

     Но с победой пролетарской партии в России, пролетариат стал культивироваться, принадлежностью к пролетариату стали гордиться. Что само по себе не плохо, если бы «мастеровщина» не несла в себе массу отрицательного. Тут были, конечно, и объективные причины. Жизнь в промышленном районе, изнурительная работа на заводе или фабрике, требовала какой-то разрядки. Ведь крестьянин мог восстанавливать силы примерно шесть месяцев в году, а здесь круглый год изматывающий, механический труд.

     Пролетарские окраины всегда пили по черному, не имея никакой культуры употребления спиртного. И постепенно, по мере формирования советского человека, привычки мастеровщины стали распространяться на все общество.

     Был некий идеал простого рабочего парня, который может подраться, может выпить, но он свой, она за советскую власть и никогда не предаст. И образ этого выпивающего парня, кочевал из фильма в фильм. Образ пьющего Вани Курского (Алейников) из фильма «Большая жизнь» — это было близко к реальности. Ваня пьет, но советскую власть не предаст.

     Постепенно употребление алкоголя, как единственный праздник в жизни, стало привычным для большинства населения страны. Это стало чем-то обыденным и естественным, хотя чего уж естественного было в валявшихся на улицах городов и сел, пьяных мужиках.

     Я не помню, чтобы меня удивляло в детстве, что люди пьют. Я не понимал, зачем они это делают, но меня это не удивляло: это был такой же атрибут тогдашней жизни, как КПСС, мавзолей, полеты в космос и противостояние с США. Хотя как ребенок я видел изнанку пьянства, если про какого-то ребенка говорили, что у него пьет отец, то я прекрасно понимал, что это значит. «Пьет» — это означает не употребление алкоголя, а что-то мрачное, беспросветное, приносящее горе женщинам и детям. Это как стихийное бедствие.

     Долгое время я не понимал, что пьющий мужчина — это не только носитель беды, но и жертва. Есть старинный хороший анекдот на эту тему. Стоит мужик и пьет в шалмане. К нему прибегает дочка, и просит — «папка, пойдем домой». Он дает ей отхлебнуть от скана водки: «Что, горько» — спрашивает он. «Горько», — отвечает дочка. «А вы думаете с мамкой, что я здесь мед пью?»

     Ханжество власти заключалось в том, что она как бы была не причем. Словно это не советская власть выпускала спиртное в огромных количествах, и чуть ли не треть бюджета СССР держалась на «пьяных деньгах».

     Но если вы, суки, сознательно спаиваете народ, то вы хотя бы создавали нормальные условия для потребления этих напитков!

     «Научили русский народ по-скотски пить» — так об этом сказал мой сосед-татарин Тухтаров. Сам он был человеком пьющим.

     В нашем поселке единственным питейным заведением была закусочная «Ветерок», наводившая на нас, детей, ужас. Мрачная стекляшка, в которую приличному человеку противно было зайти. Мне рассказывали, как зимой один мужик там пил водку и пиво, а на улице мороз, он устал выходить по малой нужде, и просто достал свой «прибор» и стал мочиться на пол, пьет пиво и тихо писает. А в этом вертепе водку и пиво продавали женщины с железными нервами — но и зарабатывали они очень неплохо, обманывая и обсчитывая пьяных. Так вот, продавщица подошла к нему, сняла с него зимнюю шапку, подтерла лужу, а потом надела ему на голову, но мужик продолжал пить пиво и тихо писать.

     В принципе, советскому мужчине выпить было негде. Дома — жена, которая грызет и пилит, спася судьбу свою и своих детей. В закусочную «Ветерок» идти впадлу. Значит — на улице, прячась от милиции, в кустах, на детских площадках, если стемнело, «где детские грибочки», водку — стаканами и быстрее.

     Муторная и тяжелая вещь — процесс «потребления» алкоголя вообще, а уж тем более в СССР. Если уж пьешь, то вокруг должна быть красота и чистота, чтобы тебя уважали, приносили выпивку и закуски на подносе. Тогда есть шанс, что не нажрешься.

     А здесь была какая-то безысходность. Совершенно логично, что если люди пили как скоты, то и все остальное было скотское. А партия все «боролась» с пьянством, одно постановление за другим, а заводы все наращивали производства алкоголя, тут тебе и водка, и коньяки, которые, надрываясь, производили южные республики, и сухие вина. Болгария процветала за счет продажи нам сухого вина.

     Да еще при этом советском скотстве, почему-то пьянство стали называть исконной русской чертой. Типа, пережиток прошлого. Но в прошлом ничего подобного (по масштабам) не было никогда.

     К тому же водку объявили «русским напитком». Во-первых, водка (уодка) впервые пришла в Россию из Польши, во-вторых, нет более неподходящего для русских пития.

     Русские по характеру своему холерики, уже если и пить что-то, то пиво, как пили его славяне — и пиво было слабенькое, веселящее. А водка — страшный напиток. Если другие крепкие напитки — коньяк, виски, ром и даже самогон «сигналят» человеку о том, что он пьянеет, то, употребляя водку, человек довольно долго чувствует себя трезвым, и все удивляется — что же это она меня не берет? А она берет. Но человек чувствует себя сильным и правым во всем, не понимая, что уже в доску пьян. Именно в этот момент и происходят всякие приключения с русскими мужчинами, из-за которых они в основном не доживают до 60 лет.

     Любопытно, что наряду с водкой коммунисты изобрели особый советский портвейн, штучка посильнее Фауста Гете. Недавно мне рассказали, что производители по одобренному ГОСТом рецепту добавляли в тот портвейн чачу, виноградную самогонку. Вот это пойло у нас и продавали.

     * * *

     Помню, сажусь я в автобус утром, чтобы ехать на учебу, в автобусе народу, как сельди в бочке, я на задней площадке, мне удалось притиснуться к окну, королевское место, можно повернутся лицом к стеклу и ехать с комфортом, но воздух весь наполнен алкогольными, похмельными парами. На задней площадке стояли в основном мужики, стоят, кряхтят, плохо им.

     И тут Боб Иванов, плотный мужчина лет 30, начинает рассказывать басом, как он проснулся позавчера, как у него трещит голова, а денег нет.

     Народ прислушивается с интересом — знакомая и больная история.

     «И тут, — говорит Боб, — что-то вроде голоса мне было: — «Погляди на гардеробе». Все затихают и внимают каждому слову: «Беру я стул, — говорит Боб, — хотя и знаю, что вроде не прятал туда ничего, заглядываю… — тут наступает драматическая пауза — а там 25 рублей».

     «О!» — в восторге взвыл народ. Повезло так повезло!

     Вот это было главное — найти деньги на пойло. Жизнь, как существование от одной бутылки до другой. Мысли, желания и устремления, которые вертятся только вокруг этого — выпить. Все радости связаны только с алкоголем, без участия алкоголя — уже ничего не в радость. И в итоге, вместо жизни — суррогат ее.

     Власть прекрасно понимала, что к чему. Писали, как в КГБ интересовались писателем Веничкой Ерофеевым. Спрашивали — пьет? Пьет — отвечали. Тогда все нормально.Какая уж тут антисоветская деятельность, если человек пьет.

     Первый свой стакан водки я выпил на выпускном вечере в десятом классе. Зачем? Хороший вопрос. Мне это было не нужно. Но кругом все пили. Эта была установка в обществе — пить спиртное. Потому что так надо. В пивнушку я попал первый раз уже на первом курсе института за компанию с ребятами, я не понимал вкуса пива, не понимал — на хрена мне его пить? А ребята говорили, что пиво вкусное. Но не лезет оно мне. Тогда ребята стали мне советовать посолить пиво, я стал солить, но лучше оно не становилось. Ребята спросили — как мне? Я сказал, что невкусно. Теперь я его, наверное, пересолил. Они ржали минут десять.

     Но на самом деле ни один алкогольный напиток не принимается здоровым организмом. На вкус и на запах для человека (и животного тоже) отвратительно все — и лучшее вино, и лучший коньяк, и лучшее виски. Про водку не говорю. И нужно время, нужны усилия, нужно вливать и впихивать в себя, терпеть, вот тогда постепенно начнет нравиться и такое пойло.

     Алкоголь — вовсе не неизбежность в жизни человеческого общества, а случайность. Но об этом позже. Сначала о тех людях, которые превратились в ничто благодаря алкоголю.

     ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА

     «Был король как король…» Эти слова из известной песни про дворового короля очень хорошо подходят, в качестве характеристики для Валентина.

     Помню ночь, зима и сильный мороз, такой, что хрустит снег под ногами. Из печных труб домов бесшумно поднимаются клубы дыма, на небе тысячи ярких звезд, мы бегаем по льду пруда и пьяные от мороза, от общения и игры, от веселья и нашей юной энергии, гоняем шайбу.

     И тут к нам, мелюзге, приходит Валентин. Он старше нас года на четыре, но кажется совсем взрослым, у него роскошные кожаные перчатки на меху, от него резкий на морозе «взрослый» запах сигарет. Он спускается на пруд как небожитель, снисходя к нам. И становится еще веселее.

     Когда появлялся Валентин, всегда становилось как-то светло, потому что он был справедливым и добрым, и становилось спокойно, потому что он был храбрым.

     И была Валентина. На нее я особо не обращал внимания, она была старше меня и не интересна мне, просто симпатичная девушка. Между Валентином и Валентиной вспыхнуло чувство, было оно видимо непростое, с драмами и ссорами. Помню, как уже летом видел примирение между ними. Валентин был чем-то оскорблен, печален. Наверное, оскорблен ее поведением или какими-то словами — и тут появляется она. Подходит к нему, говорит что-то ласковое, (мы не слышим, они несколько поодаль от нас), потом простым и доверчивым движением она прижимает на секунду его голову к своей груди, еще что-то говорит и уходит. И Валентин ожил на глазах, он с трудом скрывает радость, чувства бушуют в нем, он окрылен. Он встает и один идет к лесу, и уходит в лес, видимо потому, что не хочет ни с кем общаться.

     Потом он уходит в армию, а она выходит замуж за его друга. История не сказать что типичная, но обычная. Он возвращается, женится, у него теперь тоже семья, но он пьет. А она работает медсестрой и начинает колоть себе морфий. Ее выгнали из больницы, она стала пить. Зачем он пьет и зачем она колет морфий и пьет? Тут можно было много чего придумать. Вполне возможно, что если бы они жили вместе, то спасли друг друга. Бывают такие связи в молодости, когда данные люди уже не могут друг без друга, и с кем бы потом их не сводила судьба, они все ломают и разрушают, потому что подсознательно хотят быть вместе, но не понимают этого. Хотя, может быть, это и не так в их случае.

     Я о другом. О том, что это всего лишь два человек, два красивых молодых человека, которые погибли из-за наркотиков и водки. Два человека из миллионов и миллионов других. Чтобы ни было первопричиной, именно алкоголь их привел к ужасному концу.

     Валентин повесился в приступе белой горячке. Валентина опускалась все ниже, ее гнали со всех работ, работать она уже не могла. Я ее увидел близко потом, когда ей было примерно 30 лет, я к этому времени был уже взрослым человеком, мы случайно столкнулись лицо в лицо. Она все еще была хороша. И я понял, что она безумно сексуальна. По-настоящему сексуальных женщин мало, и они ценность, не случайно, что сексуальные актрисы мгновенно становятся популярными, и публика даже не понимает, почему она выбирает не самых талантливых, а именно их. Сексуальность это такой же дар природы, как и красота.

     Никаких особых следов от разрушительной жизни на лице Валентины пока еще не было, она оставалась женственной, и несколько кокетничая, застенчиво мне улыбнулась, как знакомому. У нее было то, что так желает себе почти каждая дама — сексуальность и женственность. У нее было то, чего, к примеру, никогда не будет к Ксении Собчак, но это «все» уже стоило 4 рубля 12 копеек. Именно столько стоила тогда бутылка водки.

     Валентина не стала шлюхой, не стала проституткой, она была больным человеком, и единственное, чем она могла платить за водку, это своим телом. Муж ушел от нее, сына у нее забрали, сама она осталась без жилья, и через несколько лет переселилась в барак, из которого жильцы уже давно выехали. Понятия не имею, как она там жила. Потом она выпила какую-то дрянь и умерла. Через некоторое время утонул ее шестнадцатилетний сын, и от кого-то я услышал печальную и жуткую фразу — мать забрала за собой сыночка.

     Скажут, ну и что? Сами они виноваты, эти — Валентин и Валентина. Каждый взрослый человек, конечно, сам отвечает за свою душу и за свои поступки. Это так. Но когда спивается вся страна (а СССР спивался), то отвечает за это власть, и иначе не бывает.

     АНДРЕЙ ВАЛЬТЕРОВИЧ

     Алкоголь беспощаден и к рабочим, и к крестьянам, и к талантливым творческим людям.

     Андрей появился в нашем поселке яркой звездой. Был он русский, но в 20-е и 30-е годы ХХ века появилась мода в СССР на западные имена (тогда был культ всего западного, кто не знает), и папу его назвали Вальтером.

     Историк Сергей Семанов рассказывал, как его хотели назвать Адольфом. Он родился в 1934 году, как раз убили Сергея Кирова, а в семье Семановых (отец был крупный инженер) жила нянька, вот ее и послали «записать» мальчика Адольфом. Нянька пошла выполнять распоряжение, но вокруг все только и кричали о том, что убили Сергея Кирова. Нянька по дороге забыла имя — Адольф. Вернулась домой и объявила, что забыла эту «кличку собачью» и записала мальчика Сергеем, получилось, что в честь Кирова.

     С иронией Сергей Семанов говорил, что только случайно не стал Адольфом Семановым, если учесть интерес Сергея Николаевича к «еврейской теме», то Адольф Семанов — это действительно было бы круто.

     Так вот, Андрей Вальтерович Петров был исконно русским человеком, родился он в Тамбовской области, работал там сельским врачом, детским врачом, терапевтом. К нам в поселок он переехал в возрасте 35 лет, но к этому времени он был прекрасным и очень опытным специалистом.

     Я с ним познакомился случайно. Бывший боксер и альпинист, он прямо-таки кипел здоровьем и силой. Он многим интересовался, многое знал, любил играть в шахматы и замечательно играл на гитаре и пел песни: «Бутылка красного вина — жена драгуна» и пр.

     Помню, как он мне предложил полечиться у него, пользовал он тогда экзотичным иглоукалованием, о котором не только у нас, но, по-моему, и в Москве ничего не слышали. У меня «прыгало» давление, и к моему удивлению, Андрей быстро все наладил. Дальше больше, меня к этому времени мучил ренит, ужасно противная вещь. Как только начинался осенний сезон, и я простужался, то тут же насморк, я начинал капать в нос нафтизин или галазолин, начинался отек, и дышать без капель я уже не мог, так и таскал их с собой и закапывал каждые четыре часа. И длилась эта зараза месяцами. И вылечить это было невозможно. Так вот, ренит у меня прошел.

     Андрей объяснил, что с помощью иглоукалования он восстанавливал баланс энергии в организме, и болезни исчезали. Насчет баланса энергий я не знаю, но людей Андрей реально лечил.

     Врач от Бога, он сразу же стал популярен не только в поселке, но и в округе, к нему приезжали из Москвы. За сеансы рефлексотерапии он брал деньги, но по-божески. Народ к нему валом валил и в больницу и домой.

     К этому времени Андрей развелся с женой, и жил с женщиной по имени Света в ее комнате в общежитии. Приходишь к нему, а комната забита людьми, Андрей пьет обычно коньячок, поет песни и пользует пациентов. Иду я на кухню — там мужик спит. Андрей мне говорит: «Не трогай его, я его загипнотизировал, совсем достали мужика, пусть поспит». Потом мужик просыпается, обычный пролетарий, благодарит и уходит, денег с него Андрей не берет, он отнюдь не со всех брал деньги, с бедных не брал, и с меня не брал, к примеру, потому что мы с ним дружили.

     Вообще-то это больше дело, когда врач может вылечить. Вот ходит человек к своему терапевту, потом идет к узкому специалисту, потом лежит в больнице, но не вылечивают. А приходит к Андрею — бац-бац! И болезнь ушла. Кто хоть с чем-то маялся — понимает, что это такое.

     Андрей лечил своими иголками радикулит. Приходит к нему человек скрюченный, без надежды, ибо мануальная терапия в СССР была запрещена, Андрей ему ставит иголки, пять сеансов — и человек нормально ходит. Собственно, свою подругу Свету, Андрей нашел именно таким путем. Ей предлагали делать операцию на позвоночнике, очень тяжелую и сложную операцию, чтобы потом привинтить к позвоночнику металлическую полосу для скрепления позвонков, а Андрей ее поставил на ноги иголками, и она до сих пор нормально живет.

     Конечно, я привел отца с язвой к Андрею, отца он положил в комнате, наставил ему иголок, сидим мы с Андреем на кухне, у него стол заставлен бутылками, он наливает мне коньяк, я показываю головой на комнату, где отец, а Андрей говорит: «Да ладно, он там как бабочка на гербарии приколот».

     Вокруг Андрея сразу же появилась масса людей, экзотичные тогда экстрасенсы и изобретатели всяких медицинских приборов. К примеру, был у него такой прибор: надеваешь на голову что-то типа наушников, а этот прибор излучает волны здорового мозга, ни звука, ни воздействия не чувствуешь, но тут же тянет в сон, встаешь после этого как огурчик.

     Приезжали к нему лечиться и из Тамбова, люди знавшие его, ибо равноценной замены ему найти не могли. Приезжали и просто его знакомые, иногда самые удивительные.

     Прихожу раз к нему, у него здоровенный мужчина в очках с насмешливым и пронзительным взглядом. Оказалось, что это начальник тюрьмы. Очень ироничный оказался товарищ, с нетривиальным взглядом на вещи. И большой шалун. Рассказал, как в свое время Андрей научил его похмеляться элеуторококом. Кто не знает — это такое растение дальневосточное, в чем-то гораздо более эффективное, чем женьшень. А начальник тюрьмы приучил к этому дело свой коллектив тюремщиков, и вот как он уезжает в город за лекарствами, так бегут к нему его подчиненные и просят привезти «кок», как они называли они этот корень, настоянный на спирту.

     Он привозит. Потом, говорит, так смешно за ними наблюдать, выпьет каждый несколько пузырьков, и кто через коня скачет, кто идет в тир и палит там из пистолета. Кто по-другому шалит.

     И еще начальник тюрьмы рассказал, как перед Олимпиадой в Москве оттуда стали вывозить проституток: «Я никогда в одном месте не видел столько красивых женщин» — ухмыльнулся он. Меня тогда удивило, что проституток можно назвать красивыми женщинами.

     Но начальник тюрьмы знал в этом толк, у него у самого была любовница. А у любовницы была болонка, самец. И вот приходит страж порядка к своей даме, начинается у них любовь в постели. Дама начинает кричать от страсти, самец-болонка расценивает это как крики о помощи и прыгает сверху на начальника тюрьмы. И тот рассказывает: «Дама прыгает подо мной, я прыгаю на даме, болонка прыгает на мне и никто ничего не понимает».

     Изредка начальник тюрьмы остренько взглядывал на Андрея и говорил, что он вовремя уехал, а то: «я тебе уже и камеру самую светлую и лучшую припас». Андрюша вздрагивал и молчал. Видно, достал он тамошнее здравоохранение своими успехами, и решили его там посадить за частную практику. Его и наши, местные врачи ревновали. А чего ревновать, если Бог дал человеку талант?

     Говорят, что врач не должен принимать беды людей близко к сердцу, во всяком случае, современные врачи так и поступают. Андрей переживал за своих пациентов. И всегда помогал. К нему приходили среди ночи соседи по дому, просто знавшие его. И он шел к людям. Один раз при мне прибежали родители — плохо ребенку. Андрюша уже был пьян к этому моменту, но пошел. Возвращается практически трезвым, настолько смог сконцентрироваться.

     На моей памяти (а я у него был в гостях очень часто) в помощи он отказал только один раз. Приходит молодой муж, в глазах тоска, просит о помощи — с женой плохо. Андрей отвечает, что у него нет здесь никаких «инструментов», и чтобы парень вызывал «скорую помощь». Когда дверь закрылась, Андрей сказал, что парню не повезло, у жены его истерия, что она уже к нему приходила на прием.

     Я спросил, что неужели ничем нельзя помочь? «Вот она сейчас там открыла дверь на балкон, бегает и кричит, что выбросится, — сказал Андрей. Ей можно помочь. Но для этого этот парень должен открыть дверь пошире и сказать: «Прыгай». Или просто уйти из дома. Как только не будет зрителей, она сразу утихнет: «Ну а лекарства какие-то есть?» — допытывался я. «В данном случае — ответил Андрей лекарство одно — оргазм. И парню я этому не завидую, она будет мучить его до конца, пока либо не уйдет от него, либо не найдет себе любовника, с которым у нее будет все нормально».

     Я выразил мнение, что с красивым мужем у нее будет все в порядке рано или поздно. «А вот это едва ли, — сказал Андрюша. — Обычная для баб история. Умом она его любит, а ее телу нужен другой человек».

     Андрей не осуждал эту женщину, он вообще женщин не осуждал, он их понимал. Особенно, когда его сделали еще и психотерапевтом, то к нему валом повалили именно дамы. Я его тогда спросил, что неужели у мужчин проблем меньше? Он ответил, что у мужчин проблем как раз больше, но они терпят.

     «За все время, что я «ставлю» иголки (а это болезненная процедура) — сказал он, — ни одна женщина не упала в обморок. Они кричат, плачут, царапаются, когда им делаешь больно, одна меня даже укусила. И в этих эмоциях они все выплескивают. А мужик сидит с каменным лицом, потом — раз! И в обморок упал от страха. Потому что мужчины все держат в себе до конца. Вот так и в жизни — терпят-терпят и бац!»

     Во времена перестройки дела у Андрея пошли в гору, ему отвели в больнице несколько помещений — только лечи! К нему приходило и приезжало огромное количество людей, среди его клиентов появились банкиры и чиновники, ему предлагали открыть собственную клинику. Чиновники выделили ему участки земли под дачу. Между прочим, если бы он сохранил пару этих участков, то сейчас мог бы продать их минимум за двести тысяч баксов.

     Но Андрюша выпивал все больше и больше. Благо именно коньяк ему и несли благодарные пациенты. Начались у него проблемы со Светланой, которая первоначально его боготворила. Раз я пришел к нему, он уже был «хорош», пошли домой, он тревожный весь, и тут выяснилось, что Светку он уже боится. Ибо она начала войну с его пьянством. Поставила ему ультиматум, вот он и идет домой как на казнь. И, вдруг, кричит: «Лови кота». Я увидел толстого и пушистого кота, которого завела Светка и очень его любила. Кот и не думал убегать.

    Я еще не понял все красоту замысла: «Когда мы войдем в квартиру, — сказал Андрюша, ты подтвердишь, что я спас кота от гибели. И еще я Светке цепочку золотую купил». Мы заходим, Андрей делает ужасные глаза и кричит, что только сейчас спас кота. Светлана иронично прищуривает глаз и молчит: «А еще я тебе цепочку купил» — протягивает Андрей цепочку. Света прищуривает второй глаз, берет цепочку и говорит после паузы спокойно: «А золото-то турецкое». И все. Расправу она отложила. Андрей был единственный человек, у которого я мог спокойно, без душевного дискомфорта, занимать деньги. В 90-е годы я один раз вообще остался без копейки. Пришел к нему. Он без лишних слов выгреб все, что у него было рассовано по карманам, сказал, что у него был удачный день сегодня, потом выгреб свои заначки из шкафов, и эти деньги совершенно без всяких комментариев, и вопросов, просто положил передо мной на стол.

     Но чем дальше, тем чаще он был «не в форме». Руководство поликлиники, как я понимаю, в воспитательных целях решило устроить на него облаву. Только он пришел в кабинет, принял свои двести граммов коньяка и готов был начать прием, как в кабинет ворвались заведующая поликлиникой и ее заместитель, а Андрюшу уже ждала толпа страждущих исцеления. Андрея вывели к ним, заведующая патетически воскликнула: «Вы видите, в каком состоянии находится врач». И тут пациенты поняли, что их сегодня лечить не будут и заорали: «Да он в отличном состоянии сегодня находится, не трогайте доктора».

     Еще на свою беду на старости лет Андрюша вспомнил, что он был когда-то хорошим боксером, несколько раз это заканчивалось для него очень тяжелыми травмами, а один раз коллеги решили, что ему вообще конец. Его привезли в больницу, и он лежал бездыханный в коридоре и никто не обращал на него внимания, но в этой смене оказалась медсестра, у которой Андрей вылечил от бесплодия дочь. Она мобилизовала медиков, Андрея положили в реанимацию. Там он пришел в себя через какое-то время, открыл глаза и увидел, что у соседа напротив остановилось сердце, приборы показывали. Совершенно рефлекторно Андрей поднялся, нажал кнопку экстренной помощи и стал делать этому человеку прямой массаж сердца, и что полагает в таких случаях. По этому поводу заведующий реанимацией сказал, что впервые увидел, как покойник спасает другого покойника. Слишком многие еще молятся за Андрея, ибо много добра он сделал людям — и я молюсь, как умею. Гордым помогать трудно. Сколько же замечательных русских людей погибло от водки? И есть «алкогольная» трагедия целого громадного сословия — русского крестьянства. Убойное пьянство в деревнях началось еще в 70-е годы, я уже об этом писал.

     Или можно сказать, что сами виноваты? У Шукшина в «Калине красной» есть такой момент: один персонаж обращает внимание на таракана в ведре и удивляется: «Как он туда попал?». «Попасть-то несложно, — отвечает другой герой Шукшина, — вылезти трудно».

     * * *

     Речь даже не о том, сколько умных и замечательных людей спились тогда в СССР. нО запущенные тогда процессы развиваются и сейчас.

     Хотя есть примеры оздоровления народа. США в 60-е годы ХХ века были самой пьющей страной, плюс к этому наркотики и психические заболевания, которые распространялись как чума. Но власти США, элита США начали с этим бороться. И не тупо, а привитием обществу установок на здоровый образ жизни. А потом они взялись и за курение.

     Дело не в особенностях народа, который «без водки не может», а в особенностях того времени, когда люди теряют цель и смысл в жизни.

     Так было в Китае в конце ХIХ и начале ХХ веков — там, правда, курили опиум. Так было и в позднем СССР.

     Единственное, что я безоговорочно поддерживаю у коммунистов, так это попытку Лигачева начать кампанию за трезвый образ жизни. И ведь тут же сократилась смертность и повысилась рождаемость! Да, антиалкогольная компания в чем-то была дурацкой. Но она была необходима. А при Ельцине пойло в провинции одно время стоило дешевле, чем молоко. Нужно уточнять, для чего это делалось?

     И вот ведь любопытная вещь: в СССР против алкоголизации страны боролись именно русские патриоты, именно они стали создавать общества трезвости, именно их позиция и повлияла на Лигачева.

     Увы. Кроме русских националистов, русский народ сам по себе никому не нужен. И уж точно он не нужен российской власти — ни прошлой, ни нынешней.

Александр Самоваров