|
 Газета «Наш Мир»
Cовременный кризис мировой экономики напомнил многим феномен Великой депрессии 1930-х годов в США. Датой начала кризиса 1930-х считают «черный вторник» 29 октября 1929 года, день, когда обвалился фондовый рынок. Тогда простому предпринимателю или потребителю могло показаться, что ничто не предвещает беды: американская экономика в 1920-е годы значительно выросла, уровень средней заработной платы увеличился на 25%, а безработица составляла всего 3-5%. Рос курс акций, развивалось производство, кредитование (и потребителей, и производителей). Однако такое благоденствие оказалось обманчивым.
Кто виноват
Одним из стимуляторов экономического подъема в Штатах в те времена эксперты считают помимо бесчисленных махинаций биржевых игроков так называемый биржевой кредит. При котором покупатель самостоятельно оплачивал лишь часть стоимости бумаг (маржу), а оставшуюся долю выплачивал за счет кредита, полученного в брокерской фирме. Во время бума 1920-х маржа порой падала до 10%, то есть фирма-брокер кредитовала 90% стоимости бумаг. Клиенты рассчитывали на то, что повышение курса покроет все кредитные убытки, и их надежды оправдывались: стоимость бумаг могла удвоиться за несколько месяцев. Однако брокеры-кредиторы не имели достаточного оборотного капитала, чтобы кредитовать такое количество игроков (а среди желающих воспользоваться услугой биржевого кредита были и иностранцы) и обращались в банки за ссудами. Банки давали кредиты до востребования, то есть могли потребовать возврата в любое время. Все кирпичики этой пирамиды получали свою прибыль благодаря постоянному росту курсов, однако в случае обвала их участь представлялась плачевной.
Многие экономисты предупреждали игроков о возможном кризисе, но все же 24 октября 1929, в «черный четверг», обвал курсов оказался неожиданностью. Крупные банки попытались предотвратить катастрофу и вышли на биржевой рынок в качестве покупателей с общим «кошельком», в котором находилось, по разным оценкам, от 20 до 240 миллионов долларов. Этот шаг притормозил падение, однако 29 октября, во вторник произошел еще один обвал, который повлек за собой падение курсов на европейских биржах и снижение цен на американском внутреннем рынке.
Еще одним фактором финансового кризиса многие исследователи считают политику протекционизма, которая проводилась с 1922 года. Финальным ее аккордом стал Закон Смута-Хоули о таможенных тарифах, который вступил в силу в 1930 году. За эти восемь лет пошлины на некоторые товары выросли почти в два раза, и европейские предприниматели уже не могли ввозить свою продукцию в США. Правительства стран – экспортеров в Америку в ответ также подняли тарифы. Канада, например, увеличила пошлины более чем на 30 американских товаров, лишив бизнесменов из соседней страны рынка сбыта.
Финансовый кризис происходил на фоне растущего разрыва между доходами: если разделить американское население на децильные группы, станет понятно, что всего лишь 1% наиболее обеспеченной группы получал столько же, сколько четыре самых бедных категории. Именно эти богачи и контролировали треть сбережений, а 80% населения расходовали все средства на текущее потребление.
При этом становилось все более очевидным перепроизводство на фоне падающего спроса. В период с 1923 по 1929 год объем производства по стране в среднем вырос на 32%, в то время как зарплаты за шесть лет поднялись на 8%. То есть темпы роста производства в четыре раза превышали рост доходов. Эту ситуацию аналитики объясняют отложенным спросом, который показал себя во всей красе в начале 1920-х годов, когда американская промышленность (особенно машиностроение) демилитаризировалась после Первой мировой войны. Потребители наконец получили возможность покупать необходимые товары, что и делали с удовольствием. Однако вскоре потеряли покупательную способность, так как рост зарплат не мог угнаться за ростом производства. А предприниматели не заметили, что покупательная способность населения упала, и продолжили увеличивать темпы производства. Достаточно красноречива статистика производства автомобилей в 20-е годы прошлого столетия.
Год Выпуск автомобилей, млн.
1922 2,646
1924 3,738
1926 4,506
1928 4,601
1929 5,622
С развитием машиностроения увеличивались объемы производства сельскохозяйственной продукции. Поскольку доходы населения увеличивались меньшими темпами, рынок был затоварен до предела. Кроме того, по собственной вине Америка лишилась выхода на европейский рынок, хотя на протяжении всех 20-х годов производила продовольствие с расчетом на экспорт за океан, стараясь максимально использовать то политическое влияние, которое получила в ходе Первой мировой. С этой же целью американцы охотно давали в долг европейским странам, и в 1928 году дебиторская задолженность Штатов достигла 1,25 миллиарда долларов.
Предприниматели делали все возможное, чтобы сбыть продукцию по какой угодно цене. В начале 1930-х в Детройте около полутора сотен фермеров развозили по городу яблоки и уговаривали жителей приобрести фрукты по пять центов за штуку. За день удавалось продать около одиннадцати тысяч плодов. Борьба с излишками продуктов подробно описана в книге Стейнбека «Гроздья гнева», где автор рассказывает, как жгли, топили и топтали пищу, не обращая внимания на тысячи голодающих.
Понятно, что все эти обстоятельства образовывали замкнутый круг: огромные издержки производителей не окупались, так как доходы граждан росли очень медленно, фирмы по этой причине не могли, во-первых, выплачивать зарплаты, а во-вторых, гасить кредиты. Из-за нехватки средств постоянно сокращался штат, рос уровень безработицы. Банки не могли выплачивать проценты по депозитам и закрывались. Люди теряли деньги и на рушащемся фондовом рынке. Снижался уровень доходов, а следовательно, и потребления. Так что неслучайна метафора, которую используют американские аналитики, говоря о Великой депрессии, – огромный снежный ком. Поскольку предприятия несли убытки и сокращали штат, снижались объемы производства, налоги практически не выплачивались, государственный бюджет был в дефиците, и США были вынуждены печатать деньги, не обеспеченные товаром. Это вызывало инфляцию, которая еще в большей степени усугубляла положение бедных слоев.
Городские рабочие часто проводили демонстрации, однако такой протест, естественно, не мог изменить ход событий и не слишком влиял на политику Республиканской партии, которая находилась у власти до 1932 года. На смену республиканцам пришли демократы, новым президентом США стал Франклин Делано Рузвельт. Он счел, что в кризисе виновен крупный бизнес, который создал экономику, напоминавшую большой мыльный пузырь; темпы ее развития не соответствовали реальным возможностям, из-за чего эта машина и «встала».
Работа над ошибками
Рузвельт взял Новый курс. Маяком для него стали работы известного британского экономиста Джона Мэйнарда Кейнса. Прежние специалисты предполагали, что в случае экономического кризиса государство должно стремиться в первую очередь к сбалансированному бюджету, то есть сводить доходы с расходами. Однако Кейнс выдвинул совершенно новую идею: кризис в экономике наступает тогда, когда нарушается равенство совокупного предложения и совокупного спроса (AS = AD), то есть издержки производителей становятся меньше либо больше расходов домашних хозяйств (или потребителей). В такой ситуации государство должно вмешиваться в рыночную экономику и поддерживать ту сторону, у которой недостает средств.
Понятно, что в случае Великой депрессии совокупный спрос, то есть сумма всевозможных расходов на все виды продукта, был меньше совокупного предложения – стоимости произведенных товаров и услуг. В такой ситуации, по мнению кейнсианцев, следовало поддержать потребителей.
Однако Рузвельт не сразу взял на вооружение идеи Кейнса: поступали предложения от представителей самых разных теоретических школ. Сторонники монополий, как и те, кто полагал, что самым страшным бичом была инфляция, советовали президенту поддержать крупные компании, чтобы те были способны снижать цены. Другие экономисты были убеждены, что следует использовать нераспределенную прибыль компаний для выплаты дивидендов. Другие идеи подавали сторонники теории о «накачке» денежной массы: они считали, что увеличение и накопление денежной массы в конечном счете, несмотря на инфляцию, приведет к возобновлению инвестиций и возрождению американской экономики. Противники капитализма как общественного строя полагали, что проблему может разрешить только жесткий общественный контроль. Разумеется, сторонники «невмешательства» (laissez faire) после провала политики бездействия решили воздержаться от рекомендаций.
Однако когда уровень безработицы составил 25% от трудоспособного населения, стало ясно, что кризис проистекает из недостаточной покупательной способности населения. Именно эту мысль изложил в своем письме (его опубликовала газета The New York Times) в 1933 году Кейнс. Он написал: «Я придаю чрезвычайное значение росту национальной покупательной способности на основе государственных расходов, финансируемых займами». Британский экономист был уверен, что во время экономического спада государство должно не хвататься за сбалансированный бюджет, а, напротив, увеличивать расходы и поддерживать тем самым и потребителей, и производителей. Таким образом, государство из некого третьего лица – наблюдателя и получателя налогов – оказывалось единственным агентом, способным разрешить кризис, ведь рынок не готов выполнять такие функции.
Как же использовал теорию Кейнса Франклин Рузвельт? Он решил активно вмешаться в экономику. Для начала на некоторое время были закрыты все банки, вскоре открылись только платежеспособные. Естественно, не обошли вниманием и проблему безработицы. Молодежь (юношей 18-25 лет) отправляли в так называемые рабочие лагеря, где давали самую разную работу. Молодые люди сажали деревья, чистили русла рек, строили заповедники. За свой труд они получали 20-30 долларов в месяц.
Кроме того, началось возрождение сельского хозяйства. Фермерам были предложены субсидии в обмен на добровольное сокращение урожая, что оказалось достаточно соблазнительным, и предложение зерна упало, цены поднялись. К 1935 году доходы фермеров выросли на 50%, однако причиной тому был не столько Новый курс, сколько страшная засуха 1935-1938 годов, которую в народе назвали Котлом пыли. Сильный ветер и пыльные бури бушевали на Великих равнинах, то есть в как раз в тех штатах, которые были главными производителями зерна (Арканзас, Миссури, Техас, Оклахома). Стихия уничтожала посевы и технику, разоряла многие хозяйства – их бывшие владельцы с семьями (почти 800 тысяч человек) отправлялись в другие штаты, где, как правило, прозябали в нищете, – однако вместе с тем и увеличивала прибыли уцелевших. Но вскоре была создана система защиты от таких штормов (в том числе было посажено больше 30 тысяч деревьев), и ситуация вновь стабилизировалась. Кроме того, с 1936 года правительство стало поощрять – опять-таки при помощи субсидий – производство излишков зерна «про запас», на случай неурожая. И фермерам было строго запрещено сбывать продукцию по ценам ниже установленного государством «пола».
Несколько сложнее обстояли дела с защитой прав рабочих. В 1933 году Национальная восстановительная администрация попыталась ввести «кодекс честной конкуренции», чтобы создать больше рабочих мест. Однако бизнесмены жаловались на слишком сильное давление со стороны правительства, и в 1935 году деятельность администрации признали неконституционной. Тогда же Конгресс принял закон о трудовых отношениях, который определил нормальные условия труда и запретил работодателям вмешиваться в дела профсоюзов.
Постепенно экономика практически восстановилась, так как были решены главные проблемы – безработица и кредитные долги предпринимателей. В 1937 году Рузвельт сообщил о свертывании политики Нового курса и сокращении расходов госбюджета. Джон Кейнс, узнав о планах президента, прогнозировал еще один спад в экономике, который не заставил себя долго ждать и пришелся на предвоенные годы (1937-1939). Это еще раз подтвердило вывод Кейнса о том, что бюджетный дефицит в период кризисов идет экономике на пользу. Однако историки считают, что после 1939 года, который признан официальной датой окончания Великой депрессии, не столько возвращение на Новый курс, сколько начало Второй мировой помогло США выкарабкаться из очередного спада. Поскольку американцы изначально не были активными участниками войны, а, напротив, подчеркнуто придерживались нейтралитета, ничто не мешало им выйти на европейский рынок военно-промышленной продукции. Национальные расходы на оборону выросли с $1 млрд. в 1939-м до $81 млрд. в 1945 году, составили 82% расходов бюджета и обеспечили почти 40% выпуска промышленного производства. Уровень безработицы упал с 19 до 2% от трудоспособного населения благодаря, во-первых, росту числа рабочих мест в ВПК, а во-вторых, призыву в армию – когда США решили отправить часть своих войск на второй фронт и в Японию. Послевоенный подъем оказался еще более заметным, так как в течение последних 6 лет население накопило около 250 миллиардов сбережений. После демилитаризации экономики резко поднялись личные расходы, экономическая машина вновь заработала в полную мощь. Великая депрессия была далеко позади, как и Новый курс покойного президента Рузвельта.
Параллели и меридианы
Нынешний глобальный финансовый кризис многим аналитикам и участникам рынка навеял воспоминания о Великой депрессии. Эксперты пытаются угадать, насколько глубже и продолжительнее окажется современное падение. Но в одном, кажется, убедились уже все: благодаря глобализации кризис не минует ни одну страну с открытой экономикой. Ну не может отыскаться в современном мире «островка стабильности», каким еще в начале года называл Россию министр финансов Алексей Кудрин. Правда, перелетев океан и достигнув нашей территории, американский кризис попал на совершенно иную почву, нежели американская образца 20-х прошлого века. Каковы будут его долгосрочные последствия, получится ли у государства – и как скоро – побороть напасть, пока не ясно. В краткосрочной же перспективе ситуация выглядит угрожающе.
По данным Центробанка, совокупный внешний долг резидентов РФ вырос за первую половину 2008 года с $463,5 млрд. до $527,1 млрд. При этом внешние долги банковской системы за первое полугодие 2008 года увеличились с $163,7 млрд. до $192,8 млрд. Внешние долги корпораций возросли за то же самое первое полугодие с $253,5 млрд. до $295,5 млрд. Прежде долговое бремя не казалось нашим банкам и корпорациям особенно тяжким. Ведь мировой межбанковский рынок ссужал деньги под 4-5% годовых, а темпы роста отечественной экономики составляли 7-8% в год. Теперь ситуация перевернулась: процент на мировом финансовом рынке вырос до 7-8 годовых, а темпы роста упали ниже 7%. И далеко не все российские компании имеют свободный доступ к мировым финансам.
Сокращение ликвидности российской экономики сопровождалось беспрецедентным со времен дефолта-98 падением фондового рынка – примерно в 3 раза. Еще в конце августа – начале сентября по стране прокатилась волна технических дефолтов компаний розничного сектора. Ритейлеры теперь настаивают на увеличении отсрочек по расчетам с поставщиками. Завод ГАЗ в начале октября остановил конвейер, КамАЗ объявил о переходе на 4-дневную рабочую неделю, ММК – о сокращении производства на 15% и сокращении 10% персонала.
Государство взялось спасать ситуацию почти по Кейнсу. Только начать решили с банков. Первоначально выделили Внешэкономбанку $50 млрд. для кредитования банков и компаний, имеющих долги за границей. Позже правительство объявило о выделении Сбербанку и ВЭБу 950 млрд. рублей для кредитования отечественной банковской системы. Причем 500 млрд. достались Сбербанку от ЦБ, а 450 – ВЭБу из резервного фонда. С тем, чтобы он потом кредитовал 100 ведущих российских банков. А на175 млрд. до конца года выкупил на российском фондовом рынке акций и облигаций российских компаний. Еще столько же в бюджете следующего года заложили на поддержание стабильности финансовой системы.
Однако эксперты не уверены, что все эти меры помогут погасить кризисный пожар окончательно. То есть залить огонь на фондовом рынке, может, и получится. Но инвесторы будут дезориентированы. А решить глубинные проблемы российской экономики все равно не удастся.
В сегодняшней России нет перепроизводства или дефляции. И государство многие годы стабильно вмешивается в экономику, субсидируя регионы, индексируя зарплаты и пенсии. Все последние годы в стране опережающими темпами росли доходы и, как следствие, потребление. По мнению аналитиков, ситуация, при которой зарплаты увеличиваются на 20% в год, а производительность растет втрое медленнее, нельзя признать нормальной.
По мнению Алексея Мамонтова, президента Московской международной валютной ассоциации, именно «тучные» 2000-е годы сыграли с российскими компаниями злую шутку. Загипнотизированный собственным шальным преуспеванием, отечественный бизнес стал позволять себе много неоправданных трат. Строительство шикарных офисов, супердорогие корпоративные вечеринки, неоправданные бонусные программы, раздутые штаты… Сергей Моисеев, президент компании Market Group, убежден, что теперь работодатели получат «счастливую возможность уволить наконец того, кто давно надоел, и не повышать зарплату, а потребовать сначала работу, а потом уже зарплату». По признанию многих работодателей, в компаниях сегодня неэффективны от 10 до 30% работников. И если их уволить, то в худшую сторону ничего не изменится.
Теперь, когда опять настало время затянуть пояса, говорят эксперты, есть надежда, что бизнес действительно оптимизирует свои расходы. И по рынку не будут уже с легкостью кочевать «команды менеджеров», ни на что особенно не способные, но меняющие компанию раз в полгода – и каждый раз с повышением зарплаты. А сотрудники, по мнению работодателей, поймут наконец, что требовать зарплату за один только факт прихода в офис – большая наглость. Надо еще и работать. Производить какую-нибудь добавленную стоимость. К кризису перепроизводства это все равно не приведет.
Великая депрессия России не грозит.
Маргарита Данова
|
