Газета «Наш Мир»

На протяжении двух с лишним столетий он стремился походить на величайшие столицы мира. И вот наконец Вашингтон готов показать себя крупным планом.

Он уже не похож на какую-нибудь выскочку Канберру или, что еще хуже, на Сакраменто. Нет, он вот-вот станет этаким Пхеньяном-на-Потомаке, бесспорным центром национальной власти и влияния. А поскольку в Белый Дом пришел новый президент, возможности для централизации в Соединенных Штатах выросли как никогда, хотя это и требует доказательств. Но центростремительный процесс, который вызывает концентрацию власти в столице, приводит в действие не шарм Барака Обамы, и не его намерения. Причиной тому беспрецедентный крах конкурирующих центров власти.

Наиболее очевидно это проявляется в экономических вопросах. Это та область, в которой крупные регионы страны раньше пользовались значительной автономией. Однако бароны и герцоги с Уолл-стрит и из Детройта уже представили в Вашингтон свои прошения о принятии в вассальную зависимость. Вскоре и в России многие отрасли промышленности, начиная с сектора высоких технологий и кончая сельским хозяйством и энергетикой, окажутся в подчинении у Кремля, который заполонили многочисленные цари, каждый из которых специализируется на своей области. Даже самые надменные бояре могут вскоре преклонить свои колени перед официальной ортодоксией, отдав ей все - от своего капитала до науки, которые попадут под власть государства.

В то же время, концепция децентрализованной политической власти, составлявшая основу федерализма, сегодня разваливается на глазах. Когда-то гордившиеся своей независимостью и даже демонстрировавшие непокорство штаты и города оказались на грани банкротства. Два мегаштата - Нью-Йорк и Калифорния, сталкиваются с рекордным дефицитом. Местные властелины от Калифорнии до обеих Каролин, не имея полномочий на печатание собственных денег, будут вынуждены целовать руку и клясться в верности Вашингтону.

У американцев, может быть, и сохранилось то, что историк 19-го века Фредерик Джексон Тернер (Frederick Jackson Turner) называл "неприязнью к контролю". Но в последнее время они, похоже, готовы принимать его в огромных дозах. Вызванный необузданной неумеренностью людей финансовый крах, который по иронии судьбы пришелся на время правления якобы выступающих против Вашингтона республиканцев, кажется, превратил федеральную стряпню во вполне удобоваримое новое яство.

Для иностранцев такая концентрация власти может показаться совершенно нормальным состоянием. Как писал в 1964 году социолог Эдвард Дигби Балтцелл (E. Digby Baltzell), элита на протяжении всей истории доминировала в космополитических столицах мира - от Афин до Рима и Багдада, и определяла их облик. В новейшие времена столичные города, такие как Лондон, Париж, Москва, Берлин и Токио, не только правят своими странами, но и в значительной степени задают тон и оказывают на них определяющее влияние. Во всех этих странах (за исключением Германии, которая во времена "холодной войны" была разделена) издательское дело, средства массовой информации, искусство, корпоративная и политическая власть концентрируются в одном месте. Париж является неоспоримым лицом Франции для остального мира, также как Лондон - лицом Великобритании, а Токио - Японии.

Хотя в каждом из таких городов был свой торговый класс, они имели строгую иерархию. Руководили там те, кто был наиболее близок по крови или по конфессиональной принадлежности к правящей семье, а населяли эти города преимущественно слуги таких людей. В отличие от них, как отмечал Балтцелл, города США, такие как Нью-Йорк, "неоднородны сверху донизу". Они обязаны своей властью и влиянием не правительству и не церкви, а торговле, товарному производству и научным инновациям, а также продвижению идей и культуры.

Но Вашингтон всегда занимал уникальное и какое-то несоответствующее место среди американских городов. Он возник не благодаря экономической логике своего местоположения, а потому что это был удобный компромисс между Севером и Югом. Он так и не превратился в центр торговли и производства. Да и на роль крепости он не претендовал. Город этот был предназначен для совершенно конкретной цели: размещать у себя органы государственной власти.

Разработавший план этого города уроженец Франции, приверженец классицизма и инженер-строитель Пьер Шарль Ланфан (Pierre Charles L'Enfant), видел в нем величественную столицу, которая "передаст грядущим поколениям великую идею патриотизма", как он написал в 1791 году. Но на протяжении едва ли не всей своей истории Вашингтон не мог достичь уровня стандартов европейских и азиатских столиц. В январе 1815 года конгрессмен из Южной Каролины, описывая в письме к супруге столицу США, назвал ее "городом, куда очень многие желают попасть, и откуда все стремятся уехать".

Такой скромный статус столицы в определенной мере был результатом "антивластных" идеалов первых американцев, как писал историк Джеймс Стерлинг Янг (James Sterling Young). Революционному поколению и его преемникам было ненавистно средоточие власти и богатства, образцом которого стали Лондон и Париж 19-го века. Грязный форпост посреди лесной чащи больше соответствовал республиканским идеалам.

В то время как другие американские города, такие как Нью-Йорк и Балтимор, быстро развивались и расширялись, Вашингтон рос медленно, намного уступая средним темпам по всей стране. Смелые прогнозы о том, что к 30-м годам 19-го века население города составит 160000 человек, совершенно не оправдались. Оно едва достигло 45 тысяч, причем 6 с лишним тысяч из этого числа были рабы. Вашингтон был лишен всего того, что придает жизненную важность и энергию городам. Там не было процветающей торговли, напряженно работающих портов, приличных ресторанов и изысканных магазинов. Чарльз Диккенс, посетивший Вашингтон в 1842 году, восхищался этим городом "огромных проспектов, которые начинаются из ниоткуда и ведут в никуда".

Для некоторых наблюдателей, таких как Алексис де Токвиль (Alexis de Tocqueville), относительная убогость Вашингтона стала признаком славы молодой республики. Тот факт, что в стране "нет метрополиса", доминирующего над ней из центра, поразил молодого французского мыслителя, когда он посетил Америку в 1831 году. Он назвал данный факт "одной из первых причин для сохранения республиканских институтов".

В следующем веке Вашингтон не намного повысил свой статус, в то время как на восточном побережье США, а затем на Среднем Западе и дальше один за другим возникали блистательные центры власти, культуры и торговли. Быстрому росту Нью-Йорка незамедлительно бросил вызов Чикаго, совершенно внезапно появившийся в индустриальной части Среднего Запада, а затем и Сан-Франциско, выросший во времена золотой лихорадки в Калифорнии. Несомненно, Вашингтон был нервным центром политики, однако коммерция, культура и большая часть средств массовой информации предпочитали сосредоточиваться в других местах.

Понадобилась огромная беда - Великая депрессия - чтобы Вашингтон получил свой первый импульс для мощного роста. Пока бизнес-империи Нью-Йорка, Чикаго, Детройта и Кливленда прогибались под тяжестью кризиса, а правительство Рузвельта брало под свой контроль экономику, власть начала решительно перемещаться в столицу. Такая экспансия влияния продолжилась с началом Второй мировой войны, а затем шла и во времена войны холодной.

Последующий подъем военной и местной бюрократии превратил Вашингтон из маленького провинциального городка в крупный столичный центр. Переход от индустриального производства в сторону высокотехнологичной, ориентированной на информацию экономики также сыграл свою роль в усилении Вашингтона. В своей написанной в 1973 году и отвергающей все каноны книге "Грядущее постиндустриальное общество" ("The Coming of Post-Industrial Society") социолог Дэниел Белл (Daniel Bell) предсказывал, что преобладающая в стране "цивилизация бизнеса" неизбежно уступит место господству государственной бюрократии. Корпорации со временем обратят свои взоры на Вашингтон в поисках регулирующих норм и стандартов, средств на проведение исследовательских работ и важных, связанных с наукой решений.

В середине прошлого века такое слияние технологии с бюрократией превратило Вашингтон и его пригороды в наиболее динамично развивающийся экономический регион на северо-востоке. В период с 1950 по 1996 годы его население увеличилось примерно на 150 процентов, то есть оно росло в три и более раза быстрее, чем в остальных городах, расположенных вдоль бостонско-вашингтонского коридора.

К середине 70-х годов двадцатого столетия Вашингтон со своими пригородами стал также и самым богатым регионом страны. С тех пор он почти всегда сохранял за собой первое место среди крупных городов по доходам на душу населения и по уровню образования. Несмотря на достойную сожаления концентрацию бедности, особенно в пределах городской черты, средние доходы на семью в этом регионе остаются одними из самых высоких в стране. Они почти на 50 процентов выше среднестатистических в США. Доля людей с высшим образованием, имеющих степень бакалавра и выше, составляет почти 42 процента. По этому показателю Вашингтон опережает даже такие, казалось мы, "умные" города, как Бостон с пригородами, Сиэтл и Миннеаполис.

Контраст между Вашингтоном и остальной частью Соединенных Штатов с годами становится все заметнее. Юристы, лоббисты и прочие люди свободных профессий на службе у государства продолжали обогащаться даже тогда, когда индустриальные центры Среднего Запада падали в пропасть, а остальные едва сводили концы с концами. "Дальновидностью многих поколений либералов, - признавал в середине 70-х журнал New Republic, - был создан преуспевающий и противоречащий здравому смыслу город, чье население полностью изолировано от народа, который оно представляет, и защищено от проблем, которые оно призвано решать".

В момент сегодняшнего кризиса Вашингтон стоит как-то особняком. По показателям безработицы среди крупных городских центров с населением более 1 миллиона человек он находится на предпоследнем месте. (Лишь в Оклахома-Сити, которого не очень сильно коснулись проблемы финансового кризиса и ипотечного кредитования, показатели лучше, хотя падение цен на энергоресурсы также угрожает его благополучию.) Темпы роста занятости хотя и замедлились, но все равно являются одними из самых высоких в стране, а уровень безработицы в Вашингтоне ниже, чем в среднем по США.

Этот разрыв в предстоящие годы будет только увеличиваться, пока конкурирующие со столицей регионы страдают от рецессии. Многие влиятельные в прошлом районы уже утрачивают свою былую независимость и привлекательность. Уолл-стрит, бывший недавно средоточием приватизированной власти, низведен до положения попрошайки. Судьбу "города роскоши" Нью-Йорка, которым управляет мэр Майкл Блумберг (Michael Bloomberg), будут определять не сделки с Лондоном, Дубаи и Шанхаем, а министерство финансов США. Точно так же, мощные экономические центры автомобильной промышленности верхнего Среднего Запада будут действовать по указке Конгресса, выделяющего бюджетные ассигнования, а также того, кого назовут новым "автомобильным царем".

Процесс утраты власти и влияния в провинциях в предстоящие месяцы будет усиливаться. Даже горделивый Техас потерял свое уникальное политическое влияние. Его энергетическим баронам придется теперь плясать под дудку некогда "карманных" законодателей и представителей регулирующих органов.

Даже отрасли, которые, казалось бы, полностью настроены на волну нового режима Обамы, такие как венчурный капитал и альтернативная энергетика, и те сталкиваются с угрозой финансового краха из-за спада деловой активности на рынке и снижения цен на энергоресурсы. Чтобы получить средства и субсидии на создание очередного фиктивного пузыря в экономике, они полагаются не на свою разрекламированную мудрость и сноровку, а на связи в Белом Доме, Конгрессе и новом ученом аппарате, которым руководит ориентированный на "зеленых" министр энергетики Стивен Чу (Steven Chu) и отобранный Обамой на пост советника по науке физик по профессии и неомальтузианец по убеждениям Джон Холдрен (John Holdren).

Все это - плохие новости для большей части Америки. Но для многих обитателей Вашингтона и его пригородов это означает великолепный бизнес. Внезапный интерес инвестиционных банкиров, вкладчиков в спекулятивные предприятия, властелинов от энергетики и их наемной рабочей силы к недвижимости округа Колумбия может оказать существенную помощь в восстановлении потрепанного местного рынка. Можно надеяться, что офисные здания Вашингтона и пригородов наполнятся теперь новыми обитателями, как из частного сектора, так и из ожидающей расширения штатов федеральной бюрократии.

Ускорится также перетекание культурного влияния в Вашингтон. В конце концов, именно здесь теперь будет происходить главное действие. Средства массовой информации уже начали свой исход из Нью-Йорка и прочих городов. Журнал Atlantic Monthly недавно переехал из Бостона в Вашингтон. А USA Today, радиостанции National Public Radio и XM Radio разместились внутри столицы либо вблизи нее. Город, кухня которого, согласно свидетельствам очевидцев, в 19-м веке состояла в основном из "свинины и кукурузной каши", сегодня может похвастать первоклассными ресторанами и лучшими поварами, привлеченными на его пищевую сцену. Он будет со временем превращаться в мировой центр эпикурейства. Этот район уже занимает третье место по производству фильмов и телевизионных программ, в основном благодаря бурно развивающемуся бизнесу теленовостей и документальных картин. Его материальным воплощением стали такие предприятия СМИ как National Geographic, Public Broadcasting Service и Discovery Channel.

Со временем те из нас, кто живет в провинции, могут начать возмущаться всем этим, увидев в усилении Вашингтона нечто навязчивое, угнетающее и противоречащее национальным идеалам. Но не думайте, что обитатели Вашингтона обратят на это особое внимание. Они будут слишком заняты, управляя страной, или с радостным ликованием направляясь в банк.

Джоэл Коткин