Самый продаваемый поэт в сегодняшней Америке и представить себе не мог, что когда-нибудь на свете возникнет эта самая Америка. Появившийся на свет 8 веков назад на современной территории Афганистана Джалал ад-дин Мухаммад Руми, суфий и поэт, оспорил ряд культурных и временных границ и немыслимым образом стал одним из лидеров на рынке американской поэзии. Но нельзя изучать историю успеха Руми, не исследовав отношения между поэтом и его наиболее популярным переводчиком Колманом Барксом.

В духовной и словесной плоскости, где соприкоснулись Руми и Баркс, мы обнаруживаем не столкновение, но смешение цивилизаций, из которого возник поэт-суфий из XIII века, убийственно свободно владеющий современным американским английским.

Теперь, когда толпы американцев стали почитать Руми за то, как он почитал Аллаха, и когда слово «Аллах» стало устрашающе звучать для «западного мира» - политическая ценность достижений Баркса невозможно переоценить.

Баркс, белый мужчина из Тенесси, и двух слов связать не может на фарси, что усложняет и в то же время помогает его способности сделать верного своему времени Руми доступным американскому мейнстриму. Баркс, который и сам является поэтом, «совершенствует» существующие переводы, выражая, по его собственным словам, «огонь и экстаз газелей Руми» путем переделки сухих и точных переводов лингвистов.

Но из-за того, что Баркс сам осязаемо присутствует в этих газелях, некоторые специалисты критикуют его за свободную манеру «популяризации» Руми. В глазах критиков он присвоил себе право свободного, неточного перевода, лишающего Руми его доктринальной оболочки и превращающего его в абстрактного духа, образ которого может превратить в предмет священного восторга любой западный читатель.

По словам критиков, Баркс открывает двери в мир экзотической мудрости, которая объединяет суфизм с буддизмом, даосизмом, экологически чистой брокколи и ЛСД.
В книге «Руми: прошлое и настоящее, восток и запад» Франклин Льюис пишет, что Баркс стремится «представить Руми в качестве гуру, размеренно выдающего слова мудрости, похожего на панацею от всех наших онтологических болезней» .

Другие специалисты отмечают, что при изучении Руми в историческом контексте прослеживаются сомнительные следы сектантской нетерпимости и даже женоненавистничества, а Баркс сглаживает исторический контекст, предпочитая оставить Руми менее спорную область вечности. По моему мнению, это довольно резкий подход к Барксу, который внес огромный вклад в освещение общих ценностей различных культур, которые забыли о своей единой истории и о человечности.

Баркс собрал целое поколение последователей на Ближнем Востоке, и несмотря на обвинения в культурной бесчувственности, он был награжден званием почетного доктора университета Тегерана за успех в продвижении трудов Руми в США, где многие опасались «тайного араба-мусульманина Обамы».

Что удивляет меня более всего в критике против Баркса – его обычно обвиняют в том, что он изображает Руми слишком универсальным, внушающим любовь и слишком доступным для американцев. Здесь мои похвалы в адрес Баркса направлены совершенно в обратную сторону от критики, которую он навлек на себя.

Хотя Баркс «импортировал» Руми в США, он показал, что столь «иного» человека можно «американизировать», не делая его «незаконнорожденным» в глазах жителей США. Работа переводчика, имеющего дела с огромными масштабами времени и пространства, непроста, и что Баркс сделал действительно красиво – он адаптировал Руми к английскому языку, который проникает в души миллионов жителей Запада, хотя сохранил его относительно верным персидскому.

С поэтической точки зрения, это важно. Но с политической – это лишь момент. Стоит выйти на минуту из библиотеки и осмотреться по сторонам. США воюет с Афганистаном, местом рождения Руми. Мы ведем войну в Ираке, месте зарождения суфизма. Мы пошатываясь идем по лезвию ножа с Ираном, бывшей Персией, и несмотря на это, кто становится самым любимым поэтом в Америке?

Уолт Уитман? Роберт Фрост? Нет, персидский суфий, которые проповедовал безоговорочное сострадание и воспевал прелести отказа от самого себя во всепоглощающем свете Аллаха.

Мусульман повсюду неправильно понимают

Чтобы обострить вопрос политического импорта доступной версии Руми, я бы хотел сравнить размыто позитивное «искажение» Баркса с другим сомнительным персидско-английским переводом. В 2005 г. президент Махмуд Ахмадинеджад сказал следующее: «Изроил бояд аз сафхаи рузгор махв шавад». Фразу перевели так: «Израиль должен быть стерт с карты мира» и распространили через СМИ по всему миру.

Поскольку «стерт с карты» звучало как голливудский жаргон, стали появляться другие варианты перевода, например, профессор университета Мичигана Жуан Коле сказал следующее: «Он (Ахмадинеджад) сказал, что режим оккупации Иерусалима должен исчезнуть со страниц времени». Этот «свободный» перевод дает понять, что Ахмадинеджад вовсе не угрожал населению, но намекнул, что мечтает о крахе израильского правительства.

Исламофобия стала общепринятым вариантом антисемитизма

Вот против чего мы возражаем. Это среда пропаганды и милитаризма, к которым ответственный культурный и литературный критик должен быть чувствительным. В свете безжалостных нападок СМИ, нацеленных на искажение облика Ислама в глазах всего западного мира, явные попытки Баркса наложить широкую улыбку на лицо Руми – проступок, с которым я могу свыкнуться без проблем.

Эксперты могут пререкаться по поводу каждого слова в одах Руми, но это битва не просто за стихи. Мусульман неправильно понимают везде, и явно не только их поэзию, но их лица, характер, человечность.

Прежде чем разделать Баркса на мелкие кусочки, имеет смысл подумать о политических последствиях «поэтической лицензии» на перевод фразы «рузгор махв шавад», вызвавшего скандал и переведшего целую страну в разряд еще более маргинальных, превратившего политического лидера в карикатуру для западного обыватнеля.

Исламофобия сейчас становится социально приемлемой формой антисемитизма. «Фундаменталист» и «террорист» становятся не выходящими за рамки приличия, а общепринятыми определениями слова «мусульманин» в запуганном западном сознании.

О Руми, если ты и правда вдохновил иррациональную любовь к Аллаху в читателей через «переводы» Колмана Баркса, не лучше ли это, чем иррациональная ненависть к Исламу, воодушевленная «переводами» галлюцинирующей медиа-машины?

Давайте присоединимся к Руми в его царстве мира и единства

Я все думаю, чтобы сказал сам Руми обо всем этом шуме касательно значения его слов, спустя такой долгий срок с момента его смерти. Возможно, он нашел бы это довольно забавным, учитывая то, что поэт был особенно озабочен именно «недосказанностью».

Трудно сказать, что бы ответил Руми, не только потому что он умер, а потому что потерял свой изначальный облик в переводах уже давным давно, в попытках найти слова, чтобы передать глубину любви к Господу. В этом смысле, если он даже сам себе является неадекватным переводчиком, возможно, он и простил бы Баркса.

Руми указывает нам на бессловный мир, где мы живем, возможно, мимолетно, на общую землю, где мы неразделимы, и нет таких слов ни в одном языке, которые могли бы объяснить, что вы отличаетесь категорически от меня. В 2009 г. Америка борется в поисках своей души. Пока мы все рвем себя металлом и языком, давайте же сосредоточимся на том, чтобы присоединиться к Руми в его царстве мира и единства, и не будем беспокоиться о том, какие буквы нас туда, в конце концов, приведут.