Газета «Наш Мир»
Современное религиоведение не только изучает древние религии, каждой
из которых – не одна тысяча лет, но и способно давать приблизительные
прогнозы их развития. Как будет выглядеть религиозная карта мира – ну
хотя бы в середине XXI века? Какое будущее ждет христианство? Что
станет с секулярным обществом? Ответить на эти вопросы "НГР" попросили
Виктора Еленского – религиоведа, президента Украинской ассоциации
религиозной свободы.
– Виктор Евгеньевич, как демографические процессы влияют на распространение мировых религий, например, христианства?
– Прежде всего следствие глобальных демографических процессов –
смещение христианства на Юг. Ежедневно христиан, по подсчетам авторов
"Христианской энциклопедии", становится больше примерно на 56 тысяч, но
если в Африке это увеличение составляет 23 тысячи, то в Европе
количество христиан уменьшается. Киншаса, Буэнос-Айрес, Аддис-Абеба и
Манила – столицы, сегодня в большей степени дающие представление о
христианстве, чем Париж, Лондон или Берлин.
Что это означает для будущего христианства? Церкви Юга гораздо более
консервативны, апокалипсичны и ревностны, чем Церкви Севера. Они
отбрасывают либеральное христианство, они более мистичны, в них
исцеляют и пророчествуют. Такое христианство, которому "всего мира
мало", сталкивается на колоссальных пространствах глобального Юга с не
менее, если не более воинствующим исламом.
Филипп Дженкинс, автор "Грядущего христианства", одной из наиболее
обсуждаемых в последнее время религиоведами книг, полагает, что на
карте мира в уже обозримом будущем окончательно наметится двадцать
стран, где соотношение христиан и мусульман будет приблизительно
равным; относительно десяти из них он предвидит в лучшем случае
напряженность в их взаимоотношениях.
– Опишите, если это возможно, портрет христианского мира середины
XXI века исходя из известной на данный момент демографической динамики.
В каких странах будет больше всего христиан?
– Думаю, что к середине века христианство вряд ли "успокоится".
Волны "великого религиозного возвращения" конца XX столетия,
ознаменовавшие подъем разных по содержанию, но одинаково пассионарных
движений от Оклахомы до Манилы и от Кракова до Боготы, возможно,
схлынут. Но глобализацию, то есть сжатие мира, остановить невозможно.
Неизбежность встречи культур и религий ведет не к созданию общей для
всех землян мегарелигии, а к поиску новых демаркационных линий между
ними, к утверждению и переутверждению старых идентичностей, к восстанию
против унификации и обезличивания мира. Полного разрыва христианских
церквей с "землей и кровью", окончательного перехода от "национальной
Церкви" к "Церкви свободного выбора" не произойдет; фундаментальные
линии деления человечества сохранятся. Но поскольку ни одна религия уже
не сможет быть совершенно изолированной от других, будущее христианства
в значительной степени будет зависеть от содержания его диалога с
другими религиями, и прежде всего с исламом.
Христианство окончательно утратит свою европейскую эксклюзивность.
Десятка стран с наибольшим христианским населением в середине века
будет выглядеть так: США, Китай, Бразилия, Конго, Индия, Мексика,
Нигерия, Филиппины, Эфиопия и Уганда.
Очевидно, продолжится "пентекостализация" христианства. В
значительной степени прошлый век был для него пятидесятническим: в
первый день столетия Агнесса Озман из Канзаса заговорила "на языках", а
в 2000 году в мире было уже 52,4 миллиона пятидесятников. Удельный вес
пятидесятнических, харизматических и неохаризматических церквей будет и
далее расти самыми быстрыми темпами в христианском мире и к 2025 году
вырастет еще на 4% по сравнению с началом века.
Христианство станет еще более разнообразным. В 1800 году в мире было
500 христианских деноминаций, сейчас их уже около 40 тысяч. В
дальнейшем эта цифра еще более увеличится; в основном за счет так
называемых независимых церквей – африканских, афроамериканских и
афролатиноамериканских деноминаций, часто весьма своеобразно
интерпретирующих Евангелие. Впрочем, некоторые представления о
новозаветной истории, которые можно встретить в украинских селах, не
слишком далеко отстоят от верований народности Тарахумара в северной
Мексике о Боге, его жене Марии и их сыне Иисусе, создавших индейцев.
Наконец, возможно, что обострение глобальных проблем человечества
принудит христианских теологов к смене парадигм богословского мышления.
Но эти же проблемы способны привести к попыткам создания некоего
глобального, трансконфессионального "консервативного интернационала",
противостоящего секуляризму.
– Какую роль сыграла концепция секулярного государства в дехристианизации Европы?
– То, что в Западной Европе произошло крушение приходской
цивилизации, статус священника перестал отличаться от статуса учителя
или социального работника, немало церквей превратились из сакральных в
культурные объекты и оказалось подорванным "литургическое" течение
времени, – все это еще не означает, что европейцы отказались от
религии. Их религиозность становится все менее христианской (в данном
случае речь не идет о возрастающем мусульманском населении стран ЕС) и
еще в меньшей степени церковной. Она становится неинституализированной,
созвучной современной индивидуалистической культуре, скорее
фокусирующейся на персональном запросе, с акцентом на индивидуальном
духовном опыте, чем на пассивном повторении вслед за Церковью
ортодоксальных истин. В то же время христианская Церковь именно в
Европе, по сути дела, впервые получила возможность оставаться только
Церковью и не отвлекаться на "горизонтальное" служение, которое целиком
и полностью могут взять на себя "государства всеобщего благоденствия" и
чрезвычайно развитые гражданские общества, а заняться служением
"вертикальным" (речь идет о современном западном богословии, в котором
выделяются два направления: "вертикальное" занимается чистым
богопознанием, а "горизонтальное" – церковной социальной доктриной. –
Прим. ред.). По-моему, церкви Западной Европы этого еще не поняли.
Поэтому церковные школы, больницы и каритативные учреждения там полны
народу, а храмы – пусты. Но, во-первых, процесс "еврабизации", то есть
увеличения числа мусульман арабского происхождения в Старом Свете,
усилит значение католицизма и протестантизма как центров идентичности
европейцев, а, во-вторых, в европейском христианстве уже сейчас есть
точки обновления. Словом, как сказал применительно к Европе французский
социолог религии Одон Валле, "если вы тот человек, который покупает
акции и ценные бумаги, вам следует покупать христианство. Сейчас цена
очень низка. Она должна пойти вверх".
– Можно ли говорить, что на постсоветском пространстве происходят процессы, обратные общемировой тенденции к секуляризации?
– То, что фундаментальные линии деления человечества сохранятся в
обозримом будущем, означает кроме всего прочего, что принадлежность
наших стран к определенному цивилизационному ареалу будет сказываться
постоянно и в очень большой степени. Как ростки "исходной цивилизации"
способны крушить последующие культурные и политические напластования,
свидетельствует не только опыт Ирана, но и деисламизированной Ататюрком
Турции. Через почти девять десятилетий после его реформ ислам вновь
начинает манифестировать тут свою жизнеспособность и укорененность в
политике.
После эксперимента по насильственному искоренению религиозности
посткоммунистические страны возвратились к старым типам религиозной
культуры, формировавшимся задолго до того, как они "встали на путь
социалистического строительства". Поэтому характер религиозности в
Чехии гораздо ближе к восточно-германскому, чем к словацкому, хотя
Чехия и Словакия входили в одно государство, а в Литве – к Польше,
нежели к соседней Латвии.
– В России часто говорят о клерикализации общества, о сближении
Церкви и государства. Как обстоят дела с этим в Украине? Есть ли такие
тенденции и в чем специфика украинской религиозной ситуации?
– Вряд ли России грозит клерикализация. Вопрос о том, что выше –
"священство" или "царство", очень давно решен в пользу последнего.
Специфика же религиозной ситуации в Украине – в наличии нескольких
центров религиозной силы. Каждый из этих центров имеет серьезную
общественную, культурную и политическую поддержку. Ни одна из Церквей
тут не объединяет, пусть даже номинально, более трети всех верующих. На
религиозной сцене страны конкурируют три православных и
Греко-Католическая Церковь; традиционно существенную поддержку в ряде
регионов имеет Римско-Католическая Церковь; очень существенно
присутствие позднепротестантских церквей. Кроме того, в украинском
национализме отсутствует жесткая конфессиональная коннотация – быть
"настоящим украинцем" вовсе не означает по определению быть
православным, католиком или протестантом – в политическом истеблишменте
представлены и первые, и вторые, и третьи. Все это, разумеется, снимает
уже сами рассуждения о возможной "клерикализации" для Украины, хотя не
отменяет значимость религиозного фактора для различных сфер
общественной жизни страны.
|