|
 Газета «Наш Мир»
Для посткоммунистического государства, стремящегося представить
безупречные капиталистические 'верительные грамоты', массовая
приватизация - тот прием, что 'бьет наповал'. Увы, еще и в буквальном
смысле. В России в разгар распродажи государственных предприятий
уровень смертности среди взрослого трудоспособного населения повысился
на 18%, а средняя продолжительность жизни сократилась почти на пять
лет. Мужчины трудоспособного возраста, внезапно лишившись работы и
медицинского обслуживания, зачастую 'привязанного' к предприятиям,
встречались с Курносой значительно раньше срока - порой после приема
внутрь пары флаконов одеколона. Так, в несколько окарикатуренном
виде, выглядит неоднозначно воспринятая гипотеза Дэвида Стаклера (David
Stuckler), Лоуренса Кинга (Lawrence King) и Мартина Макки (Martin
McKee), недавно изложенная в статье, опубликованной в Lancet. Эти
ученые (доктор Стаклер и доктор Кинг - социологи, работающие,
соответственно, в Оксфорде и Кембридже, а Макки - специалист по
системам здравоохранения стран Европы, профессор Лондонского института
гигиены и тропической медицины (London School of Hygiene and Tropical
Medicine)) утверждают, что период ускоренной массовой приватизации в
нескольких странах бывшего Восточного блока и постсоветских
государствах в точности совпадает со скачком уровня смертности. Они
высказывают предположение, что главным фактором здесь является
безработица - наукой установлено, что она становится причиной ухудшения
здоровья и стресса, а также поведения, сокращающего продолжительность
жизни, например, запойного пьянства.
Их исследование
спровоцировало захватывающую - и порой чрезмерно эмоциональную -
дискуссию о том, насколько быстро (или медленно) новая
капиталистическая экономика должна превращаться 'из куколки в бабочку'.
В своей статье ученые мягко укоряют Джеффри Сакса (Jeffrey Sachs),
всемирно известного экономиста и автора концепции 'шоковой терапии' -
одномоментного освобождения цен и отказа от государственных субсидий в
сочетании с передачей в частные руки государственных предприятий и
активов, что, по его мнению должно обеспечить необратимый переход
бывших коммунистических стран к капитализму. 'Ускорение приватизации -
самая важная задача в экономической политике, стоящая перед Восточной
Европой', - отмечал в свое время этот экономист.
Естественно,
профессору Саксу не понравилось, когда на его счет записывают миллионы
смертей на посткоммунистическом пространстве. Он парирует: связь между
приватизацией и уровнем смертности 'равна нулю'; распространение
опасного для здоровья пьянства в России было связано не с безработицей,
а с прекращением антиалкогольной кампании; кроме того, не стоит
забывать о печально известной скудости ассортимента продуктов питания в
СССР. Последний аргумент довольно странно звучит в устах ученого: как
известно, если речь не идет о ядах, рацион питания не приводит к
внезапным скачкам смертности.
Указав на этот факт, авторы статьи
в своем ответе также отмечают: 'Страны, которые профессор Сакс приводит
в качестве примеров успешного перехода к рыночной экономике, добились
этого результата только потому, что не следовали его рекомендациям'.
Похоже
спор уже ведется не в лайковых перчатках, а в боксерских, и судя по
всему поединок продлится все положенные десять раундов. По крайней мере
один вывод из происходящего уже можно сделать: шоковую терапию 'вызвали
к барьеру'. Почему это важно? Потому что в Китае и Индии вот-вот
начнется продажа многих государственных предприятий: таким образом эти
страны надеются завоевать господствующие позиции в экономике. А теперь
задумаемся. Два крупнейших по численности населения государства планеты
движутся по пути капитализма; при этом существуют по крайней мере
относительные доказательства, что темы этого продвижения могут стать в
буквальном смысле вопросом жизни и смерти для миллионов людей.
Доктор
Стаклер и профессор Макки утверждают, что их статья касается
эпидемиологии, а не идеологии. Их целью был глубокий анализ вопроса о
цене, заплаченной людьми за крушение коммунизма в Европе - сам же этот
факт сомнений не вызывает. По оценке ЮНИСЕФ он обернулся
преждевременной кончиной для 3 миллионов человек. По данным ООН
переходный период обошелся в 10 миллионов жизней. Во многих
посткоммунистических странах средняя продолжительность жизни снизилась
(в России среди мужчин за 1991-1994 гг. она сократилась с 64 до 58 лет;
это самый высокий показатель). Установлено, что среди серьезных
факторов, обусловивших такой результат, числятся безработица и опасное
пьянство (в том числе потребление различных спиртов и даже одеколона).
Почему
в некоторых странах, например в России и Казахстане, эти потрясения
вызвали более резкий рост смертности, чем в других, в частности, в
Словении? Доктор Стаклер с соавторами попытались проанализировать
ситуацию с точки зрения цифровых и хронологических показателей: по их
мнению, ответом на вопрос могут служить методы экономических
преобразований. Вот какой итог они подводят: 'Любое разрушение
сложившегося социального устройства порождает в обществе высокий
уровень стресса'. На основе эмпирических данных получается, что больше
всего пострадали страны, устремившиеся к капитализму спринтерскими
темпами; те же, что 'бежали трусцой', пережили этот период относительно
безболезненно.
Авторы определяют 'массовую приватизацию' как
передачу в частные руки не менее 25% крупных государственных
предприятий в течение двух лет. В среднем уровень смертности у взрослых
мужчин (в возрасте 15-59 лет) для стран, осуществлявших массовую
приватизацию, повысился на 13%; совокупное количество умерших, таким
образом, увеличилось почти на миллион. В пяти наиболее пострадавших
странах, включая Россию и Казахстан, средний уровень смертности в
начале девяностых на короткое время подскочил на 42%.
В других
государствах, в частности, Хорватии и Словении, где демонтаж
коммунистического механизма проходил медленнее, столь резкого роста
смертности не наблюдалось. Кроме того, меньше пострадали те страны, где
существовали разветвленные 'социальные сети', например церковь или
профсоюзы: именно этот тезис авторы считают своим главным научным
открытием.
'Поляки неплохо справились (с посткоммунистическим
переходным периодом), - отметил в беседе со мной профессор Макки. -
Почему? Потому что каждое воскресенье они встречаются в церкви, на
службе'.
Авторы высказывают предположение, что страны, прошедшие
через 'шоковую терапию', вместе с прежним строем непреднамеренно
демонтировали и социальную 'страховочную сеть'. Многие россияне жили в
городах, возникших вокруг одного 'градообразующего предприятия': когда
эти компании исчезли, вместе с ними ушли в небытие поликлиники, детсады
и 'площадки для общения'.
The Economist подверг статью
уничтожающей критике; в блогосфере она тоже вызвала бурю негодования.
Впрочем, куда важнее другой вопрос: обоснованы ли выводы авторов с
научной точки зрения? Здесь нельзя пройти мимо точки зрения профессора
сэра Майкла Мэрмота (Michael Marmot), наверно самого авторитетного
специалиста по проблемам воздействия социальных условий на здоровье
людей: 'При всех оговорках, выводы Стаклера и его коллег актуальны не
только для Восточной Европы. . .'.
Сторонние наблюдатели
ошибочно оценили статью как идеологизированную 'атаку' на капитализм:
ее авторы стали жертвами 'профессионального риска', свойственного
социологической науке. 'Мы не безумные 'ленинцы'', - вздыхает профессор
Макки, признавая, что шквал критики в адрес их работы его просто
ошеломил. Капитализм, конечно, дело хорошее, поясняет он, но строить
его необходимо с учетом благосостояния людей - а также политических и
экономических реалий. Идеальный сценарий - приватизация разумными
темпами, с гарантированной социальной поддержкой для тех, кто лишается
работы.
Китай и Индия строят рыночную экономику. Только в первой
из этих двух стран население составляет 1,4 миллиарда - в десять раз
больше, чем в России. Если в выводах троих исследователей есть хотя бы
доля истины, 'шоковая терапия' в двух государствах может поставить под
угрозу десятки миллионов жизней. Так можно ли ее вообще называть
'терапией'?
|
