Как же хочется иногда врезать собственному ребенку, который кровь от крови, плоть от плоти твоей! Дать по этой самой плоти, чтоб аж рука заболела! Нельзя. Потому что это будет означать, что я не справилась. С собой, с ребенком, с воспитательной задачей. А задача у нас серьезная, мы же все-таки не чихуахуа и пекинесов нарожали, а человеческих детенышей. Нет, бить детей нельзя. Особенно по голове. А вот наказывать можно? Или нужно? И как? В принципе, битье — это же тоже наказание. Причем, надо заметить, не самое изощренное. В детстве мама моя, между прочим, кандидат педагогических наук, в наказание за что-то переставала с нами разговаривать. Это было настолько ужасно, что я даже этого не помню. Просто вычеркнула из памяти, есть у меня такая способность. Сестра недавно напомнила. Причем надо было напомнить лет на десять раньше, когда я себя именно так и вела со своими домашними. Слава богу, со временем своего ума хватило избавиться от такого поведения.

Я не умею наказывать своих детей. Вот так прямо, когда говоришь: «Ты наказан, иди чистить унитаз». Я своим детям могу только пригрозить наказанием. Потому что когда уже все свершилось — какой смысл наказывать? Чтобы больше такого не повторилось? А когда повторяется все равно — опять наказывать? Какая-то, на мой взгляд, странная зависимость.

У меня есть один знакомый, который вызывает уважение со всех сторон, кроме воспитания детей. Когда его сын, явно под влиянием переполнявших его эмоций, то ли треснул кого-то, то ли кому-то ­наха­мил — он тут же был лишен купания в море с друзьями, а вместо этого засажен за книгу. «Прочитаешь за это главу, а по­том пойдешь со всеми». (Наказание чтением — сильно, конечно. Этих детей нужно плав­но и осторожно приучать к чтению, но уж никак не наказывать им. Хотя, опять же, для меня самое страшное наказание — это просмотр сериала «Универ». А для них это счастье.) Мальчик прочитал, естественно, только полглавы, в чем потом радостно признался друзьям, моим детям. И кстати, наказаны-то были все — разлукой. Моих-то за что? Ну почему было не сесть перед ним на корточки и не сказать: «Приятель, я понимаю твои чувства, ты обижен и разгневан, это бывает даже со взрослыми, но ты не должен в от­вет обижать остальных, ты, наоборот, в следующий раз постарайся с собой справиться, ты ведь хозяин своих ручек и ножек?» Конечно, это трудно, но в этом и состоит воспитательная задача — в объяснении происходящего с точки зрения человека, который когда-то был ребенком и помнит это.

Ни я, ни дети мои не понимаем наказаний. Когда-то, когда детей было еще двое и каждый бился не на жизнь, а на смерть за право быть у меня единственным, младшая настолько вывела меня своими неспортивными методами борьбы, что я впервые ее отправила в угол. Там как было — она сначала втихаря, долго и ме­тодично доставала старшего брата (так, как это умеют делать только младшие сестры), в конце концов достала его, и когда он уже не сдержался и ей вло­мил — побежала с предсмертным криком ко мне на освидетельствование. Правда открылась через пять минут, и я сгоряча сказала: «Ты сейчас будешь стоять за это в углу». А зачем это делается — не объяснила. Честно говоря, все те короткие 30 секунд, что она там провела, я соображала, а почему, собственно, нас всегда ставили в угол и каков должен быть ре­зультат? Пока думала, дочь сначала села в углу лицом ко мне (вместо того чтобы стоять лицом к стене по всем правилам), а потом и вовсе ушла, оставив меня в полной растерянности. С тех пор я в угол никого не ставила.

Недавно наказала сына рублем, точ­нее сотней. Утром убежал, кровать не за­правил — вечером ему был предъявлен штраф. Нарушитель ужасно возмутился, сказал, что это грабеж, пятьдесят — и ни копейкой больше. Объяснила ему смысл выражения «превентивная мера», преду­предила, что в следующий раз будет двести. Нарушитель почесал в затылке British Style (между прочим, 1 500 рубликов за стрижечку) и был вынужден согласиться.

Вообще я вижу будущее педагогики за разъяснительными беседами. Ведь в принципе все преступления уже описаны. Поэтому можно, слегка сгущая краски, периодически описывать детям, что случится, например, с человеком, который плохо учится, да еще и врет при этом. Его выгоняют из школы, забирают в ар­мию и там бьют. А если он кому-то захочет пожаловаться — ему не поверят, ­потому что он еще в школе врать начал. Короче, надо играть в «Сегодня носишь «Адидас», а завтра Родину продашь». В результате у меня сын в кои-то веки закончил четверть без троек. Правда, он потратил несколько вечеров на изучение в сети темы «Как косить от армии» и даже хотел зарегистрироваться на сайте солдатских матерей.

А когда глядишь на младшую дочь и вовсе создается впечатление, что по вопросу преступление-наказание у нас в семье мож­но переходить на ­самооб­служивание. Она когда что-то плохое ­сделает — укусит там кого со всей дури или сломает назло что-нибудь, — то сама начинает плакать. Горько так. Смотрит на меня и плачет. Может, правда, это у меня с лицом что-то не в порядке?