 Газета «Наш
Мир» «Научный консультант правительства Великобритании профессор Джон
Беддингтон предсказывает, что к 2030 году ситуация с жизненно важными
ресурсами станет катастрофической. К этому времени численность
населения достигнет 8,3 млрд человек, потребность в энергии подскочит
на 50%, а в пресной воде — на 30%, такие данные профессор планирует
обнародовать на конференции в Лондоне. Он добавляет, что климатические
изменения могут еще больше осложнить ситуацию. «Это не будет полной
катастрофой, но если мы не начнем решать проблемы, дела примут
угрожающий оборот», — сказал Беддингтон». Так совпало, что
этот оптимистичный пассаж я прочитал в тот же день, когда посетил
забавное сборище политологов и фантастов, на котором политологи
допрашивали фантастов, не знают ли они чего о будущем, оно ведь стало
таким неопределенным в кризис, а фантасты рассказывали о том, как они
любят прошлое. Только один приглашенный эксперт видел будущее
совершенно отчетливо и, как и английский профессор, рассказал о том,
что пресная вода кончится, правда, кажется, к 2025 году, и все
пакостные тенденции развития человечества скоро станут необратимыми. Классе
в шестом, когда вся приличная фантастика, которую я тогда только и
читал, была прочитана, мне на глаза стали попадаться книжки про
«глобальные проблемы современности», которые захватили меня целиком.
Еще бы! Там было про такие ужасы! А душа человеческая, как точно
заметил один поэт, ничего не жаждет с такой силой и таким отчаянием,
как конца света. Беру, однако, в кавычки «глобальные проблемы
современности», потому что этим устойчивым словосочетанием в позднюю
советскую эпоху называли проблему глобализации, которую, понятное дело,
так называть было нельзя — какая такая может быть «глобализация» между
социалистическим лагерем и капиталистическим (и болтающимися где-то
сбоку или под ногами развивающимися странами)? Вот у этой
несчастной «современности» и могли быть проблемы, которые, ясный пень,
порождала деятельность вездесущих транснациональных корпораций:
нехватка продовольствия, энергии, загрязнение окружающей среды. И
проблемы эти были тяжелые уже в той современности начала 1980-х, а при
экстраполяции на какие-нибудь 10—15 лет выглядели просто катастрофой. В
расчеты 20-летней экстраполяции верилось уже с трудом. Но не потому,
что плоха была математика, а потому, что результаты получались совсем
уж апокалиптические. Типа все умрут — или от голода, или от холода, или
от промышленных отходов. Все прочие проблемы заслоняла, конечно,
главная глобальная проблема современности — угроза ядерной войны. На ее
фоне даже голод в развивающихся странах выглядел бледновато, а
демографический кризис — поводом для его решения посредством
гарантированного термоядерного уничтожения лишних на этой планете
миллиардов человек. Прошло почти 30 лет. Те прогнозы постигла
примерно та же судьба, что и программу построения коммунизма, — мы при
нем не живем, но и не умираем от энергетического кризиса. И даже с
продовольствием, хоть оно нынче и дорожает, всё не так уж плохо, если
не считать развивающиеся и бывшие социалистические страны. С другой
стороны, некоторые из этих теплых государств — о чудо исторической
слепоты! — диктуют цены на энергоносители всему развитому миру, а
другие являются главными кредиторами самых развитых из этих развитых.
Хрестоматийный пример: в середине позапрошлого века Французская
академия составила прогноз на 100 лет. К середине ХХ века, посчитали
академики, главной проблемой в Париже станет конский навоз, поскольку
население настолько вырастет, что из-за множества лошадей, которые
будут перевозить всех этих людей, случится непроходимость и амбре. От
друзей, бывавших в Париже, слышал, что с навозом там всё в порядке. В
середине XIX века невозможно было предусмотреть появление двигателя
внутреннего сгорания и автомобиля. Роботы и машины, которые рисовали в
своем воображении и воображении своих читателей фантасты середины XX
века, никак не похожи на современные ноутбуки. Беда с
долгосрочными прогнозами состоит как раз в том, что они по определению
не могут сбыться: невозможно предусмотреть то, что нельзя предсказать.
Внимание, банальность: общество слишком сложная система, чтобы
линейные, экспоненциальные или какие-то другие предсказания, основанные
на простых моделях, могли давать хоть сколько-нибудь достоверный
результат на долгий период. Даже не знаю, чем тут можно помочь
футурологам и прогнозистам, — разве что дождаться, когда Стивен
Вольфрам доведет до конца свою программу исследований клеточных
автоматов. Но кто, кроме него, знает, когда это произойдет?
То, что нам кажется следствием простых процессов и результатом действия
элементарных сил (мы понимаем, только моделируя, то есть отсекая
случайности и отклонения), на поверку оказывается лишь упрощенной
моделью реального нелинейного процесса. Большинство человечества (и
вместе с ним подавляющее большинство социологов, экономистов и
политологов) живет, как ни странно, всё еще в Ньютоновой вселенной.
Потому что о нелинейной динамике, частным случаем которой только и
является механика Ньютона с ее простыми формулами и предсказуемыми
результатами (оторвалось яблоко от ветки — оно упало на голову Исаака),
школьникам ничего не рассказывают. Не то чтобы математики с физиками
это скрывают — вовсе нет, вовсю кричат про открытые системы и
диссипативные процессы. Но объяснять — долго, и в школе этому не учат. Чудесными
экстраполяционными страхами экономисты, политологи, социологи,
демографы и прочие эксперты в конце ХХ века убеждали мировое сообщество
в том, что и правда надо что-то со всеми этими мировыми безобразиями
делать, и, что важно, убеждали в неизбежности конвергенции
экономических систем: перед лицом таких угроз даже принципиальные
классовые разногласия казались вторичными. Собственную нужность,
конечно, эти эксперты продавали тоже. В этом смысле нынешние эксперты
столь же прагматичны — страхи продаются не так уж плохо, судя по
фильмам ужасов и потоку катастрофических предсказаний, и столь же
склонны доверять своим моделям и заставлять верить в них других. Алармизм
мрачных предсказателей, однако, даже полезен, поскольку заставляет
мысль шевелиться, а руки — мастерить. Например, автомобиль. Кстати,
снова электрический, как и век назад, когда около половины
автотранспорта не нуждалось в углеводородах. Или улучшенную ДНК у
кукурузы и сои, чтобы они не только не боялись болезней, но еще и
смогли пережить грядущий конец сельского хозяйства, основанного на
фосфатных удобрениях. Проблем хватает — должны найтись и головы, и
руки. На это и надежда. И еще на случай. На озарение. На то,
что всё еще возможны открытия. И еще есть надежда на то, что
необратимыми будут не только ужасы. В конце концов, Парижу уже давно не
грозит погрязнуть в конском навозе. |
