Газета "Наш Мир" Газета «Наш
Мир»
Утверждать, что ресурсное богатство априори вредно, конечно, трудно. В
середине 2000-х россияне наслаждались самым благополучным с
экономической точки зрения периодом в истории своей страны, и рассказы
о "нефтяном проклятии" едва ли покажутся им убедительными. Однако цифры
— упрямая вещь: многие страны, богатые природными ископаемыми,
почему-то развиваются менее успешно, чем их более "бедные" соседи.
Оксфордские экономисты Пол Коллье и Бенедикт Годерис показывают, что
даже если сырьевое богатство идет вам на пользу в краткосрочной
перспективе, в долгосрочной оно может навредить. Проанализировав данные
по 50 различным видам сырьевых товаров и 130 государствам за 1963-2003
годы, экономисты выделили две группы стран.
В странах первой
группы действует парадоксальная закономерность: чем выше цены на
экспортируемое сырье, тем медленнее в долгосрочной перспективе растет
экономика. Это правило, правда, не относится к странам, вывозящим
сельскохозяйственную продукцию. Но вот с полезными ископаемыми картина
получается неприглядная. Для Замбии повышение цен на экспортируемое ею
сырье на 10% означает, что показатель ВВП на душу населения будет на
4,4% ниже, чем был бы без повышения, для Нигерии — на 4,9%.
Однако не все богатые природными ресурсами страны страдают из-за своего
богатства: те же Норвегия, Канада, Австралия живут неплохо, несмотря на
значительные запасы газа, золота и прочих полезных ископаемых. Точно
так же Ботсване наличие алмазных копий не мешает обгонять в
экономическом развитии соседей по континенту. Расчеты Коллье и Годериса
показывают, что в случае Норвегии, например, рост мировых цен на газ на
10% означает, что душевой ВВП в стране не снизится, как в Нигерии или
Замбии, а наоборот, вырастет почти на два с лишним процента.
Объясняя, почему одним странам ресурсное богатство идет во вред, а
другим — на благо, экономисты обычно указывают на группу теорий,
связывающую "ресурсное проклятие" с политическими процессами.
Предполагается, что приток сверхдоходов от экспорта сырьевых товаров
позволяет авторитарным режимам не заботиться о развитии экономики. Они
сосредоточивают усилия на сборе и перераспределении свалившейся на них
"ренты", а заодно получают дополнительные стимулы, чтобы держаться за
власть и средства для подкупа элиты и избирателей. Растет соблазн
проведения популистской политики, например искусственного поддержания
высокой занятости и высоких зарплат в госсекторе, предоставления
гражданам необоснованно высоких (на фоне общего уровня экономического
развития) социальных благ, реализации неэффективных и ненужных
инфраструктурных проектов.
Благодаря сверхдоходам власти
могут позволить себе проводить неэффективную политику: все ошибки можно
сгладить за счет нефтедолларов. Элиты живут одним днем, коррупция
приобретает хищнический характер: надо украсть побольше сегодня, пока
цены на сырье не упали. Наконец, перспектива взять в свои руки
распределение сырьевых сверхдоходов придает дополнительную решимость
всевозможным сепаратистским и революционным движениям.
В
странах с развитыми государственными и общественными институтами такое
если и происходит, то в гораздо меньших масштабах. И именно поэтому,
например, Норвегия, имевшая к моменту обнаружения полезных ископаемых
демократическую систему, практически не страдает от "сырьевого
проклятия".
Впрочем, большинство исследователей объясняют
"сырьевое проклятие" гораздо проще. Мировые цены не только на нефть, но
и на все сырьевые товары в целом отличаются высокой нестабильностью. За
бумом всегда следует спад, причем колебания эти происходят часто и
резко: еще вчера трейдеры были готовы драться за ваши каучук и
какао-бобы, а сегодня они никому не нужны. Именно эта нестабильность
сырьевых рынков и мешает развиваться странам—экспортерам природных
ресурсов. Расчеты Аасима Хусайна и Анны Тер-Мартиросян из Всемирного
валютного фонда и Камили Тажибаевой из Чикагского университета
показывают, что колебания мировых цен на нефть и колебания темпов роста
несырьевого сегмента экономики в этих государствах явно коррелируют.
Особенно сильна корреляция в странах, где на нефтяную промышленность
приходится значимая доля ВВП: здесь экономические циклы оказываются
короче, а нестабильность экономики — выше, чем в менее нефтезависимых
странах.
Важный вопрос — каким именно образом мировые цены на
нефть влияют на экономическую активность в нефтедобывающих
государствах. Данные исследований показывают высокую корреляцию уровня
мировых цен на нефть и уровня бюджетных расходов в странах-экспортерах.
Один из механизмов такого влияния раскрывают в своей работе Фредерик
ван дер Плог и Стивен Поэлекке из Европейского университетского
института во Флоренции. В условиях высоких и стабильных поступлений от
сырьевого экспорта в стране не возникает проблем с ликвидностью, и
компаниям легко получать доступ к финансированию, что, в свою очередь,
стимулирует инновации и экономический рост. Однако когда поступления
нестабильны, эффект получается ровно обратный: в условиях
неопределенности многие фирмы боятся затевать долгосрочные проекты, а
когда бум на сырьевом рынке сменяется спадом и источники кредитования
внезапно иссякают, даже те, кто рискнул, вынуждены сворачивать уже
запущенные проекты на полпути.
Особенно сильно проявляется
негативное влияние нестабильности сырьевого рынка в странах со слабой
финансовой системой. Развитая банковская отрасль помогает сгладить
отрицательные последствия резких колебаний конъюнктуры. В отсутствие же
мощной кредитной системы инвестиционная политика компаний неизбежно
привязана к циклам на сырьевых рынках, а значит, нестабильность только
усугубляется.
Хусайн, Тажибаева и Тер-Мартиросян изучили
данные за последние полтора десятилетия по десяти странам—экспортерам
нефти, включая семь стран Персидского залива, а также, для сравнения,
три государства-нефтеэкспортера с относительно низкой долей ресурсного
сектора в экономике — Иран, Йемен и Норвегию. (Всего на долю этих 10
государств приходится 40% мировой добычи нефти и 50% ее мирового
экспорта.)
Как показывают экономисты в своем докладе, при
снижении цен на нефть экономический спад в реальном секторе не связан
ни с распространением пессимистических настроений, ни с колебаниями
курса валюты. Единственным значимым фактором является фискальная или
бюджетно-налоговая политика государства. Как известно, фискальная
политика в идеале должна стабилизировать экономику: при спаде налоги
снижаются, а государственные закупки и трансферты увеличиваются,
поддерживая спрос. При перегреве экономики, напротив, налоги
увеличиваются, а бюджетные расходы, направленные на стимулирование
спроса, сокращаются. В реальности, однако, все происходит ровно
наоборот. Как правило, в период бума на сырьевых рынках политики
впадают в эйфорию и начинают закачивать средства в инфраструктурные
проекты (в "поддержку отечественного производителя") и всевозможные
инициативы по импортозамещению и т. д. А при снижении нефтяных цен
правительства стран—экспортеров нефти резко уменьшают свои бюджетные
расходы и только усугубляют последствия падения нефтяных цен для своих
экономик.
Нетрудно увидеть, что, прислушавшись к советам тех,
кто предлагал немедленно потратить все нефтедоллары на масштабные
проекты подъема народного хозяйства, Россия воспроизвела бы именно этот
сценарий и повторила типичные ошибки стран—экспортеров сырья. В этом
случае сокращение госрасходов сегодня было бы гораздо более резким и
экономика получила бы дополнительный шок.
Конечно, ситуация
не совсем однозначна. Как указывал Поль Коллье в докладе на конференции
Глобальной сети развития в Кувейте в феврале этого года, доводы
сторонников немедленного инвестирования ресурсных поступлений не так
бессмысленны. С одной стороны, накопить стабфонд, который был бы
настолько велик, чтобы совсем сгладить последствия глобального
экономического катаклизма, практически невозможно. С другой — для
развивающихся стран, которые в целом страдают от недостатка инвестиций,
отказ от возможности обновить инфраструктуру очень похож на
непозволительную роскошь.
Другое дело, признает Коллье, что
именно развивающиеся страны, экономики которых сильнее всего нуждаются
в сырьевых долларах, имеют меньше всего шансов потратить их с толком.
Проблема состоит в тех самых институтах, которым мешает формироваться
"сырьевое проклятие": коррупция, популизм, общая неэффективность
госаппарата практически неизбежно обрекают здесь государственные
инвестиционные программы на провал. Так что в отличие от тех стран,
которым повезло открыть месторождения полезных ископаемых уже после
формирования развитых институтов, ситуация в странах с недоразвитой
государственной системой похожа на порочный круг: возможно ли вообще
построить дееспособные институты в условиях ресурсного богатства, пока
не очень понятно.
|
