Есть перспектива, в которой именно несоответствие православия "духу века сего" способно делать православие более привлекательным. В качестве примера возьмем проблему миссионерских технологий. Современная цивилизация технологична. И воспитанный ею человек также всюду ищет технологий. "Как выучить английский язык за 20 уроков?". "Как избавиться от запоя за 5 сеансов?". "Как самому построить дачный домик за один месяц?". "Как попасть в Царствие Божие в пять шагов". А православие нетехнологично. В отличие от современных сект, у нас нет готовой технологии, которую можно было бы предложить "клиенту". Поэтому мы проигрываем тем, у кого эти технологии есть.

Очень технологичен оккультизм: "Хочешь достичь просветления? – Вот тебе мантра, вот тебе гуру, вот тебе поза; иди и пой!".

Весьма технологичен неопротестантизм. "Ты принимаешь Христа как личного Спасителя? Аллилуйя! Ты спасен! Распишись вот тут и поставь дату!". Неопротестант помнит, как его обратили. Он помнит, как к нему подошли, как обратились, в каком порядке задавали вопросы и какие библейские цитаты или аргументы приводили в ответ... А потому обращенный протестант и сам в состоянии вопроизводить эту миссионерскую технологию уже в своем общении с другими людьми.

Но в православии нет таких миссионерских технологий. Я сам теряюсь, когда от теоретических вопросов мои собеседники переходят к вопросам практическим. Однажды меня поставил в тупик самый простой вопрос: "Что мне сделать, чтобы стать православным?". Этот вопрос мне задал юноша после моей лекции в сибирском городе Ноябрьск. И я растерялся. Если бы он спросил меня об отношении к "Розе мира" или о характерных чертах церковного богословия третьего столетия, я бы ему ответил... Если бы он меня спросил – что почитать, я бы посоветовал... А он спросил о самом важном... В Евангелии есть ответ Спасителя на аналогичный вопрос. Юноше, спросившему, что ему делать (делать, а не читать!) ради наследования жизни Вечной, Христос предложил оставить все и идти за Ним. Но я же не Христос... Тем не менее я предложил нечто схожее. У меня не было в те дни и получаса, чтобы поговорить с этиим юношей наедине. Но и одной минуты хватило, чтобы выяснить,что он только что окончил университет и приехал на Север искать работу. "Но если ты ищешь работу, значит сейчас ты безработный?" – "Да". – "Если ты безработный, значит у тебя есть свободное время?" – "Да" – "Тогда цепляйся за мою рясу и походи за мной на все лекции, что я буду читать здесь в ближайшие три дня... Может быть, ты что-то свое расслышишь...". На третий день прощаемся – и в полярной ночи я вдруг вижу, что он плачет... Представляете: стоит такая здоровенная детина и плачет. Что-то, значит, сдвинулось в его душе, что-то свое он расслышал. А что – я и до сих пор не знаю.

Православная проповедь действительно нетехнологична. Нет в ней ни пиара, ни сознательно просчитанного воздействия на подсознание. Нет конвейерно-поточной "обработки" умов неофитов. Все – индивидуально и непредсказуемо, негарантированно...

Но именно поэтому она может привлекать людей, которые боятся технологий. Ведь в обществе, пережившем десятилетия тоталитаризма, естественно, есть немало людей, в которых живет страх, присущий щенку из одного дивного советского мультфильма. Помните, тот щеночек всегда боялся – "А меня посчитали!". Эта осторожность перед миром технологий и номеров понуждает людей сторониться от той религиозной проповеди, которая откровенно технологична, и в своей откровенности не скрывает, что ее интересует лишь потребление неким сообществом еще одной доверившейся души.

Православие молчит. Оно не зовет и не зазывает. И это тихое православие проповедует самой своей неслышностью, неагрессивностью.

То, что мы нетехнологичны, означает наш проигрыш технологичным сектам в одном, и победу в другом. Мы уступаем в массовости, во влиянии на сознание обывателей. Но оказываемся интересны людям, ценящим свободу и сложность. Ненавязчивое православие вызывает больше доверия у тех людей, которые стремятся защитить свое сознание от идеологической обработки, чем агрессивное миссионерское поведение протестантов.

Да, массовое сознание любит простые ответы. А православие нельзя вместить в простенький рецепт. В православии много сложностей, противоречий, неясных вопросов, споров... То, что сложно и неясно, может отпугнуть человека, непривыкшего к самостоятельному интеллектуальному труду. Но это же привлечет людей думающих. То, что пугает одних, вызывает доверие у других. А в результате в крупных городах православие превращается в религию интеллектуалов. Оно привлекательно для людей, у которых есть вкус к истории, вкус к мелочам, вкус к сложности.

Не надо видеть в людях предмет приложения каких-то технологий: риторических, миссионерских, пиаровских... Давайте обойдемся без техники. У нас нет технологии обращения. Человек приходит сам. Он – прихожанин, а не привожанин (как в секте).

Мы можем о чем-то говорить человеку, что-то пояснять, но где именно и когда в нем произойдет смысловое замыкание, я не знаю.

Как-то, еще в годы учебы в семинарии, я познакомился с юношей, который собирался поступать в католическую семинарию и даже документы уже в нее подал. Мы полгода с ним общались, в итоге он из католической семинарии документы забрал, перешел в Православие. Где-то через год после того, как он в Православии утвердился, я его спросил: "Слушай, а теперь-то ты можешь сказать, в какой именно момент ты понял, что истина – в Православии?". Задаю ему этот вопрос, а про себя тщеславно думаю, что он мне сейчас скажет: "А помнишь, ты мне такой аргумент привел?" или: "какую-то книжку дал мне почитать"... Ничего подобного. "Я как-то приехал к тебе в гости в семинарию, – говорит он мне, – мы гуляли по семинарскому садику, и навстречу нам идут твои однокурсники. В тот день выпал свежий снег, и ты вдруг наклоняешься, лепишь снежок и запуляешь его в лицо своему однокурснику. Он отвечает тебе тем же самым. В этот момент все во мне перевернулось, и я подумал: "Вот она, настоящая свобода! Вот она, настоящая любовь!"".

Люди справедливо боятся стать жертвами промывки мозгов. Поэтому в лексиконе миссионера должны отсутствовать комсомольские слова типа "работа с молодежью".

Нельзя манипулировать людьми. Не должно быть никаких "антропологических" технологий, в том числе и технологий воцерковления.