Параллели между Латинской Америкой (ЛА) и Россией стали уже общим местом и их действительно хватает. Разумеется, любимые у нас разговоры о «латиноамериканском» социальном расслоении в РФ вполне абсурдны – до Бразилии нам ещё расслаиваться и расслаиваться; однако в некоторых других отношениях сходство поразительное. Так, многие проявления загадочной русской души вполне процветают в Венесуэле & Ko. Например, отечественные либералы мало похожи на своих западных «единомышленников» – но при этом живо напоминают  латиноамериканских. Скажем, во время войны между Мексикой и США 1846-48 гг. одна из «прогрессивных» мексиканских партий прямо выступала за аннексию своей страны Вашингтоном. Чуть раньше чуть менее прогрессивный президент Мексики старательно поощрял переселение американцев в Техас – разумеется, в видах распространения демократии.

Это ментальное сходство неудивительно. И Россия и ЛА столетиями сохраняли одну и ту же позицию в мировой экономике – между развитыми и чисто «колониальными» странами (полу периферия или продвинутая периферия). При этом и «наши» и «ихние» неоднократно пытались «догнать и перегнать». В общем, мы действительно похожи – например, все проблемы интеграции в СНГ живо напоминают южные неурядицы.

Южное дежавю

В Латинской Америке (ЛА) приступили к интеграции раньше, чем в других регионах «Третьего мира», и почти одновременно с Европой. Причины этого достаточно очевидны.

Во-первых, культурная гомогенность региона очень высока – на порядок выше, чем на Старом континенте. Во-вторых, спрос на интеграцию подогревался спецификой развития ЛА в пятидесятых-семидесятых годах прошлого столетия. Вплоть до Великой депрессии  страны региона были эталоном экспортно-сырьевой модели. Однако общемировое падение цен на сырьё и продовольствие в предвоенный период заставило государства ЛА резко сменить направление развития. В пятидесятых-семидесятых годах прошлого века там реализовывалась классическая схема догоняющей индустриализации – развитие внутреннего рынка, импортозамещение, протекционизм, прямое государственное поощрение «своей» промышленности через госзаказ etc. Региональная интеграция отлично укладывалась в эту схему – с одной стороны, позволяя расширить «внутренний рынок», с другой – сохранить протекционистские барьеры на внешних границах блока.

В итоге уже в 1958-м был создан Центральноамериканский общий рынок (ЦАОР – первое интеграционное объединение развивающихся стран; с 1991 - ЦАИС), а в 1960-м Латиноамериканская ассоциация свободной торговли - ЛАСТ (10 стран Южной Америки + Мексика; ныне ЛАИ). В рамках этих блоков была значительно либерализованы торговля и движение капиталов; наметилась координация в производственной и валютной сферах – например, одной из целей ЦАОР стало создание единой энергетической системы в Центральной Америке.

Результатом стал очень впечатляющий рывок: так, доля промышленных изделий во внутризональном экспорте ЛАСТ возросла с 17% в 1960 г. до 28% в 1970 г.  и 49% в 1980-м. Ещё больший динамизм отмечался на ЦАОР, где уже в шестидесятых внутризональный экспорт увеличился в 8 раз, а в семидесятых – ещё втрое. Доля готовых изделий и полуфабрикатов достигла половины стоимости субрегиональных торговых операций.

Удачный пример оказался заразительным - были созданы Андская группа (1969) и Карибское сообщество/Карибский общий рынок (1973).

В целом, интеграционные процессы внесли существенный вклад в достижения ЛА шестидесятых-семидесятых. Особенно это очевидно в случае с ЦАОР, где степень интеграции была наивысшей. Исторически центральноамериканские страны являлись эталоном «банановых республик», однако в шестидесятых-семидесятых годах их экономика диверсифицировалась впечатляющими темпами; например, Коста-Рику некоторое время всерьёз называли «латиноамериканской Швейцарией». Этот рывок был в огромной степени «спровоцирован» именно интеграционными процессами, позволившими преодолеть крайнюю узость внутренних рынков и однозначную ориентацию на сырьевой и сельскохозяйственный экспорт в развитые страны. Сходная картина наблюдалась в ЛА в целом – активная индустриализация (темпы роста экономики в среднем 6%)  в значительной мере поддерживалась ростом регионального сотрудничества; темпы развития последнего  сильно превышали динамику общих экономических показателей континента.

Однако уже в 1970-х  начинают проявляться первые признаки экономического застоя, а 80-е оказались для ЛА «потерянным десятилетием». Отчасти это было связано с исчерпанием прежней стратегии, однако по большей части страны ЛА просто попали в классическую долговую ловушку. В семидесятых выросли сырьевые цены, а ставки по кредитам резко упали. В итоге начался сдвиг от импортозамещения к росту за счёт импорта – под экспортные доходы брались кредиты, на эти кредиты закупалось оборудование; часть средств просто проедалась – знакомая картина, не правда ли? Однако в 1980-м выросли ставки, а в 1982 – рухнули сырьевые цены. Следом за ними рухнули местные экономики – ибо обслуживать долги в такой ситуации оказалось невозможно. Параллельно кризис поразил практически все региональные блоки: интеграционные процессы были как минимум заморожены, а как максимум – отыграны назад.

По итогам «потерянного десятилетия» кейнсианская модель развития была объявлена чудовищным моветоном, протекционизм корнем всех бед – и регион превратился в эталон неолиберализма. За период с 1985 по 1999  в мировом рейтинге экономической свободы Аргентина переместилась с 92 на 15 место, Боливия с 94 на 11, Перу с 109 на 29 и т.д. Пошли разговоры об «аргентинском чуде» etc. На практике «чудеса» свелись к известному прогрессу в производстве и переработке сырья, либо к «мексиканскому» встраиванию в производственные цепочки ТНК через специализацию на технически несложных трудоёмких операциях или экологически рискованных производствах. Тем не менее, на первых порах это позволило нарастить экспорт, привлечь инвестиции и поправить финансовое положение. На некоторое время это создало вокруг рецептов МВФ обстановку всеобщего почтения, плавно переходящего в эйфорию. Вряд ли стоит уточнять, что эти рецепты фактически предавали анафеме интеграционные соглашения предыдущей эпохи – как препятствие на пути роста международной конкурентоспособности.  

 Однако долгосрочные результаты неолиберального развития оказались куда менее впечатляющими. С начала 80-х и практически до конца ХХ века производство промышленных изделий в этом регионе уступало по темпам роста добывающей промышленности, а тяжёлая промышленность – лёгкой. Обрушилась значительная часть наиболее продвинутых сегментов промышленности и был утерян ряд важных научно-исследовательских центров со всеми их наработками. При этом с течением времени становилось всё более очевидным, что эти потери не могут быть компенсированы в рамках «правильного» развития по рецептам МВФ. Так, в 2003 доля ЛА в мировом экспорте составляла всего 5,2%, а по стоимости была ниже, чем в1980-м.

Побочным эффектом столь специфического развития стало продолжение переориентации экономических связей ЛА на развитые страны, прежде всего  США. Так, торговля товарами между самими странами ЛА в 1990-2001 возрастала в среднем на 3% в год, а торговля этих стран со Штатами – на 15% в год. Общий экспорт США в ЛА за 1990-2003 утроился, достигнув 147,3 млрд. долл. Таким образом, развитие в рамках неолиберальной модели, по сути, отрицало региональную интеграцию между развивающимися странами.  

Попытка к бегству

Тем не менее, в 1991 г. после долгой «интеграционной паузы» в ЛА возник новый блок – южноамериканский общий рынок – Меркосур (Бразилия, Аргентина, Уругвай, Парагвай). Кстати, примечательно, что аргентино-бразильский блок отчасти напоминал франко-германский – две крупнейших латиноамериканских страны долго и старательно наступали друг другу на ноги, борясь за доминирование на континенте вообще и в бассейне Ла-Платы в частности.

Что же касается хода интеграционного процесса, то он повторил предыдущий латиноамериканский цикл – разве что в сжатом варианте. Первая половина 90-х оказалась для Меркосур чрезвычайно успешной. Товарооборот в рамках блока увеличился в 4 раза; начала развиваться энергетическая интеграция; ассоциированным членом объединения стало Чили. При этом уже тогда наметилась склонность Меркосур наращивать связи с ЕС как  альтернативой США. В 1995 между двумя союзами было заключено соглашение о торгово-промышленном сотрудничестве с перспективой создания трансатлантической зоны свободной торговли.

 Однако затем последовал первый аргентинский кризис, успешно покончивший с местным «чудом» первой половины 90-х и распространившийся на остальных партнёров по Меркосур. Коллапс в Аргентине стал испытанием для блока сам по себе; противоречия в антикризисной политике его членов спровоцировали дополнительные трения. Ответом на кризис в Аргентине стали ультрамонетаристские реформы Менема и переход к откровенно проамериканской ориентации в ущерб отношениям с Бразилией и Чили. Напротив, бразильцы отказались одобрить план долларизации своей экономики по аргентинскому сценарию.

Тем временем в интеграционные процессы на Юге активно вмешался «северный» фактор – в лице проекта АЛКА (Соглашение о свободной торговле в Америке). Впервые эта аббревиатура прозвучала в 1990-м, когда Буш-старший сформулировал идею «единого предприятия для обеих Америк». В 1994 г. страны-члены Организации Американских государств (ОАГ) решили осуществить проект АЛКА к 2005 г., что открывало перед США впечатляющие перспективы. Создание зоны привело бы к формированию единого экономического пространства с населением 800 млн. человек и ВВП 11,5 трлн (2003) при очевидном доминировании Вашингтона; одно только открытие внушительного бразильского рынка, где доля американского импорта в 2003 г. не превышала 20%, имело бы огромное значение для США. При этом отсекались попытки экспансии в регионе европейцев и особенно азиатских игроков.

Однако на саммите ОАГ 2001 г. Венесуэла и государства Меркосур отказались подписать соглашение о свободной торговле – между тем, оно должно было приниматься консенсусом. Во время саммита 2005 г. ожидавшееся соглашение также не было достигнуто. Причины этого оказались более чем основательными.

В известной мере проект АЛКА является попыткой расширения НАФТА на Юг, и отношение к нему латиноамериканских государств явно увязано с ситуацией в североамериканской зоне свободной торговли. Первоначальный энтузиазм в отношении АЛКА был связан со стартовыми успехами НАФТА; однако впоследствии «приключения» Мексики заставили южан насторожиться. Как оказалось, неолиберальное исключение антидемпинговых мер несёт более чем серьёзную угрозу для латиноамериканских экономик; при этом большинство государств ЛА не могли рассчитывать даже на те выгоды, которые получили от НАФТА мексиканцы – просто в силу географической удалённости.  

Для стран Меркосур эти факторы оказались особенно значимыми. «Географические» бонусы для них исключены в принципе, а перспективы потерь особенно очевидны. Так, бразильские химия и машиностроение ещё достаточно слабы и явно не выдержат конкуренции. То же самое относится к изрядной части третичного сектора. США являются мировым лидером по экспорту услуг – и особенно настаивают на максимальной либерализации именно этой сферы.

 При этом дополнительную «прелесть» американским предложениям придавали своеобразные представления Вашингтона о свободе торговли. Так, в качестве «уступки» латиноамериканцам северяне предложили ввести понятие «чувствительные для экономики товары» (до 15% объёма торговли); однако едва ли не первым делом в их список попала сталь – разумеется, её экспортёром является Бразилия. Иными словами, выступая на словах за либерализацию торговли, США подходят к ней весьма избирательно: они поддерживают её, когда могут нарастить экспорт, и всячески препятствуют, когда речь идёт о проникновении на их собственный рынок.

Далее, Бразилия и Аргентина являются крупнейшими экспортёрами сельскохозяйственной продукции. Соответственно, американский аграрный демпинг представляет для неё более чем серьёзную угрозу. Между тем, Вашингтон и не собирался отказываться массированного субсидирования своего сельского хозяйства – так, в 2002 Буш-младший подписал очередной билль о ежегодной поддержке фермеров в размере 180 млрд. долл. При этом особенно высокие субсидии выделялись по таким ключевым для латиноамериканцев культурам, как бобы, зерно и соя (последняя является наиболее важным продуктом аграрного сектора Бразилии).

Наконец, АЛКА в её американском варианте может обернутся фактическим крахом прежних региональных соглашений – так, оно обесценило бы саму идею южноамериканского общего рынка, а в перспективе могло бы разрушить и Меркосур.

При этом страны блока могут довольно успешно уклонятся от «объятий» Вашингтона – их внешняя торговля не слишком завязана на США. В итоге ещё в период второй администрации Клинтона одной из важнейших целей внешней политики Штатов стал раскол Меркосур.

Как было замечено выше, в 90-х у США образовались определённые успехи. Однако к середине «нулевых» эта задача, на первый взгляд, оказалась как никогда далека от реализации. Чудовищный аргентинский дефолт 2001 года, завершивший «стабилизацию» по рецептам МВФ, вызвал всеобщее разочарование в неолиберальной модели, транслируемой Вашингтоном; безобразия в Мексике спровоцировали вполне оправданные опасения по поводу «свободной торговли» по-американски. В то же время, в менее «правильных» с точки зрения МВФ экономиках наметились первые признаки оживления. Естественно, это стимулировало интеграционные процессы в ЛА.   

В декабре 2002г. на совете Меркосур было принято решение о сближении с Андским сообществом. Параллельно к власти в ЛА стали приходить левые, традиционно ориентированные на создание альтернативных США центров силы. К 2004 году состав Меркосур расширился за счёт ассоциированного членства Боливии, Перу и Венесуэлы; тогда же ассоциированным членом блока стала уже состоявшая в НАФТА Мексика. В 2006 Венесуэла стала полноправным членом объединения. При этом в качестве конечной цели уже изначально было заявлено создание на базе Меркосур более широкого объединения - Южноамериканской зоны свободной торговли. Среди перспективных задач блока фигурировали введение единой валюты и создание парламента Меркосура. Таким образом, бразильцы & Ko явно намеревались создать «свой» аналог Евросоюза – при этом уже традиционно ориентируясь на поддержку самого ЕС; «трансатлантическое объединение» остаётся одним из важнейших приоритетов Меркосур.

Однако эти успехи были в значительной мере иллюзорны.

Так, надежды на сотрудничество с ЕС не оправдались. Несмотря на риторические нюансы, запросы ЕС мало чем отличались от претензий США; при этом страны ЛА, отбивавшиеся от предложений Вашингтона, оказались в роли просителей по отношению к еврочиновникам. Наконец, из-за взятого последними темпа в стиле «переговоры с Турцией» - диалог с ЕС оказался практически непригоден даже в качестве средства конъюнктурного давления на США. 

Внутренние неурядицы латиносов тоже были на редкость живописны. Крайне левые режимы демонстрируют примечательную смесь дуроломства и трусости. Так, Чавес, перманентно крича о борьбе с «империей», в то же время бесперебойно, даже в условиях общенациональной забастовки конца 2002 – начала 2003 годов поставлял нефть на американский рынок. Более того, когда в соседнем Эквадоре началась забастовка нефтяников (2004), Венесуэла компенсировала её последствия наращиванием собственных поставок. Наконец, верхом сервилизма стали поставки нефтепродуктов по сниженным ценам «малообеспеченным американцам» - гениально поданные как антибушевская акция. На свой лад такая политика выглядит вполне разумной – однако непонятно, как она может сочетаться с энергетической интеграцией в рамках Меркосур, особенно на фоне своеобразного состояния венесуэльской нефтянки. Ещё оригинальнее выглядела позиция Чавеса в отношении региональной интеграции в Южной Америке.

Формально голосуя за неё обеими руками, венесуэльский лидер в то же время категорически выступал против создания южноамериканского общего рынка – между тем, интеграция без создания зоны свободной торговли на 90% бессмысленна.

Равным образом, ученик Чавеса Моралес поклялся, что его правление будет ночным кошмаром для США – однако его национализаторская деятельность стала кошмаром прежде всего для бразильцев. Что касается позиции Моралеса по поводу создания Южноамериканской зоны свободной торговли, то она практически совпала с позицией «учителя».     

Просто левые демонстрировали банальный оппортунизм. Стремление ускользнуть от совсем уж страстных объятий Вашингтона в их случае благополучно сочетаются с неверием в возможности южноамериканской интеграции и боязнью оказаться в изоляции.

В итоге товарищи перманентно пытаются сидеть на двух стульях: скажем, левый президент Эквадора Корреа выступает против АЛКА – но за сохранение долларизации эквадорской экономики.

Империя наносит ответный удар

Между тем, в Вашингтоне быстро сориентировались в ситуации. Буш в июле 2002 буквально вытряс из конгресса полномочия на ускоренное ведение переговоров по заключению соглашений о свободной торговле со странами ЛА. Далее американцами был применён старинный принцип «разделяй и властвуй».

Так, в феврале 2003 Штаты первыми предложили понизить пошлины на сельскохозяйственную продукцию на 85% для стран, входящих в ЦАИС и Карибское сообщество, на 60-70% - для стран Андской группы и только на 50% для Меркосура.

Примерно такие же предложения были сделаны по поводу пошлин на услуги.

Примечание: аттракцион невиданной щедрости в отношении ЦАИС и КАРИКОМ практически ничего не стоил Вашингтону - суммарный ВВП стран Центральной Америки и Карибского бассейна в 176 раз меньше американского.

В итоге система, сложившаяся вокруг Меркосур, мгновенно дала трещину - так, Чили в 2004 году заключила сепаратное соглашение о свободной торговле с США.

Следующим шагом стала Центральная Америка, оказавшаяся весьма лёгкой добычей. 

Экономика ЦАИС росла темпами, едва превышающими 1%; доля внутризональной торговли упала до 15%; создание единой энергетической системы было отодвинуто на неопределённый срок. При этом зависимость местных экономик от американского рынка чрезвычайно велика. Так, Гаити и Тринидад и Тобаго направляют в США 90% экспорта, а Гондурас получает оттуда 80% экспортных товаров. В ряде стран – например, в Коста-Рике – сформировалась система макиладорас.

На этом фоне США и начали продвигать идею создания совместной зоны свободной торговли в Центральной Америке и Карибском бассейне. Фактически речь шла о том же расширении НАФТА на Юг. Даже возможная долларизация Центральноамериканских экономик по примеру Панамы являлась предметом дискуссии.  

В мае 2004 между США,  шестью странами ЦАИС и Доминиканской республикой было подписано соглашение о создании зоны свободной торговли ЦАФТА. На очереди были страны Андской группы – Перу, Колумбия и Эквадор. Параллельно наметился раскол внутри самого Меркосур – и американцы не замедлили этим воспользоваться.

Линия раскола прошла между «гигантами» (Бразилией и Аргентиной) и «карликами» – то есть Уругваем и Парагваем. В отличие от гегемонов «мелочь» была куда менее озабочена глобальными вопросами – и при этом очень не хотела потерять свою долю на американском рынке, которую могли легко занять андские страны. Кроме того, карлики могли рассчитывать на «рекламные» послабления в Центральноамериканском духе. Как следствие, левый президент Уругвая Васкес (кстати, пришедший к власти на волне протестов против приватизации государственных предприятий) попытался начать сепаратные переговоры с США.

В итоге Вашингтон заговорил с Бразилией с позиции силы – Буш заявил, что последняя может создавать зону свободной торговли хоть с Антарктидой, имея ввиду, что соглашение по АЛКА может быть заключено и без «южноамериканского гиганта». Практически бразильцам пригрозили изоляцией.

Тем не менее, вскоре процесс создания объединения под эгидой США вновь завис.

 По сути, южноамериканскую интеграцию спасло только одно – огромное личное обаяние Джорджа Уильяма Буша. Так, опросы проведённые «Зогби Интернейшнл» среди традиционно проамериканских элит ЛА демонстрируют следующую динамику. Ещё в 2005 г. 67% опрошенных характеризовали отношения с США как «очень важные» и высказывались за большее внимание Вашингтона к региону. Однако уже в 2006 г. негативно оценили политику Штатов 86%, причём даже в Колумбии, в которую Буш вложил огромные средства – 78%. Атмосфера бушевского рейда по региону в 2007 г. живо напоминала об аналогичной поездке Никсона в 1958 г. – машину последнего регулярно забрасывали камнями. Однако Буши приходят и уходят – а США остаются.

У нас, на Севере…

Итак, какие уроки мы можем извлечь из латиноамериканской интеграционной эпопеи? Во-первых, очевидно, что лавирование между ключевыми центрами силы (США, ЕС, КНР) – это обмен шила на мыло, а надежды получить за счёт «многовекторности» существенный тактический выигрыш иллюзорны. Для того, чтобы успешно маневрировать между гегемонами, России необходимо создать собственный центр силы.

Оголтелый оппортунизм наших партнёров по СНГ – это естественная особенность всех полупериферийных и периферийных регионов. Действительно, и в ЛА, и в СНГ союзники мгновенно сдают друг друга, стоит «гегемонам» поманить пальцем, хотя при этом они получают заведомо меньше, чем могли бы при более эффективной интеграции. В случае с «нашей» интеграцией это объясняется то «имперскими замашками Москвы», то, наоборот, её недостаточной жёсткостью, то историческими счётами, однако… в ЛА происходит ровно то же самое, хотя риторика сильно разнится. Иными словами, действительная причина провалов только одна – и она одинакова и в Латинской Америке, и на постсоветском пространстве. Пока экономические модели потенциальных союзников ориентированы на «интеграцию в мировую экономику» любой ценой - т.е. на полуколониальное взаимодействие со странами ядра – все политические благопожелания останутся на бумаге, а «гаммельнская» ситуация будет воспроизводиться до бесконечности. Реальное объединение возможно только на базе стратегии импортозамещения. Пока она доминировала в ЛА и восточном блоке, латиноамериканская интеграция устойчиво развивалась, а СССР был прочен, как скала. Напротив, возвращение к «экспортно-импортному» варианту развития раскололо и ЛА, и Союз.

Соответственно, если Москва действительно захочет реинтегрировать постсоветское пространство, ей придётся изменить стратегию самой – и поддержать тех, кто захочет сделать это в странах СНГ, пусть даже в ущерб своим сиюминутным экономическим интересам.