Однако, существует традиция, предполагающая, что мусульмане вступают в месяц Рамадан после того, как кто-либо из авторитетных верующих увидит появление на небе новой фазы молодой луны – полумесяца. Не стоит говорить, что эта традиция не может рассматриваться в качестве адекватного метода определения времени, знаменующего собой наступление Рамадана. Тому немало причин, - лишь одна из которых, например, погодные условия. Отсюда вытекает, в частности, что время наступления благословенного Рамадана может варьироваться от одной мусульманской страны к другой, от одной группы мусульман к иной. Уже это обстоятельство порождает немало проблем, хотя бы потому, что (подспудно) предполагается, что для мусульман всего мира время наступления Рамадана (естественно, корректируемого в зависимости от часовых поясов) и, соответственно, начала исполнения ими предписанных в этот месяц обрядов (а также время завершающего Рамадан одного из двух основных праздников ислама – ид аль-фитр, уразы-байрама, праздника разговения) не может не быть единым. Определение времени наступления Рамадана существенно и в связи с иными обстоятельствами, - по сути дела, это время – исходная точка для определения всех дат календарного года по летоисчислению хиджры, обязательных для любого последователя исламской доктрины. Тем не менее, и в прошлом, и ныне ситуация, связанная с определением времени появления молодого месяца и наступления Рамадана, слишком часто вызывала в мусульманской среде множество, порой, существенных, споров и разногласий.

Сразу же после завершения паломничества-хаджа в прошлом, 1427 г. по хиджре (сентябрь 2007 г.) король Саудовской Аравии Абдалла бен Абдель Азиз выступил с предложением официально перейти к процессу определения времени наступления благословенного Рамадана, используя для этого данные астрономических наблюдений. Предложение короля, конечно же, было направлено на то, чтобы преодолеть противоречия в мусульманской среде, касающиеся вопроса о начале этого месяца и основанные только на следовании традиции человеческого наблюдения за сменами фаз луны, и, в определенной мере, унификации подхода к этому вопросу. Это же предложение саудовского монарха подспудно несло в себе и политический аспект, - саудовское королевство, на территории которого расположены основные святыни Ислама, уже поэтому должно определять для мусульман всего мира время начала благословенного Рамадана, подтверждая и этим обстоятельством свой статус ведущей державы мусульманского мира. Тем не менее, несмотря на приближение этого месяца, саудовские улемы, как сообщает саудовская пресса, все еще не пришли к единой точке зрения в отношении предложения своего монарха, да и, более того, в их среде произошел раскол на «традиционалистов» и поддерживающих мнение короля «прогрессистов».

Важность этой проблемы очевидна. Собственно, поэтому-то и появилось предложение короля Абдаллы, суть которого заключалась в том, чтобы саудовское министерство юстиции в лице его главы шейха Абдаллы бен Мухаммеда бен Ибрагима Аль Аш-Шейха и президент «Города науки и техники имени короля Абдель Азиза (King Abdulaziz City for Science and Technology – Мадина аль-малик Абдель Азиз ли аль-улум ва ат-такнийя)» д-р Мухаммед бен Ибрагим Ас-Сувайиль достигли бы соглашения об использовании астрономических данных для определения появления молодого месяца, знаменующего собой наступление Рамадана. Для этого в Саудовской Аравии уже давно существуют необходимые условия. Созданный в 1977 г. «Город науки и техники имени короля Абдель Азиза» – ныне крупнейшее в стране научно-исследовательское учреждение, связанное с ведущими исследовательскими центрами и лабораториями Запада и занимающееся научными проектами в области энергоносителей, сельского хозяйства, телекоммуникаций, фармацевтики, электроники, атомной энергии и, в последнее время, нанотехнологий. Разумеется, этот «Город» имеет в своей структуре и современную астрономическую обсерваторию.

Тем не менее, решение специального вопроса, связанного с религией, не могло быть принято без учета точки зрения представителей саудовского корпуса законоучителей. Если власть политического истеблишмента королевства, претендующего на то, что его политическая система строится на основе шариата, всегда ограничивается необходимостью достижения консенсуса по основным вопросам внутренней и внешней политики между высшими представителями этого истеблишмента и ведущими деятелями корпуса законоучителей, представляющим семейство Аль Аш-Шейх – потомков религиозного деятеля Мухаммеда Абдель Ваххаба, то этот консенсус тем более принципиален, когда речь идет о религиозной традиции. В случае же, касающемся метода определения времени наступления благословенного Рамадана, исключить такой консенсус не представляется возможным в принципе. Более того, точка зрения короля в этом вопросе (даже если она и является наиболее логичной и отвечающей и потребностям сегодняшнего дня, и задачам национальной политики) отнюдь не обязательна для основных структур религиозного истеблишмента Саудовской Аравии – Постоянного комитета по делам издания фетв и Совета высших улемов. Несмотря на то, что министр юстиции и президент «Города науки и техники имени короля Абдель Азиза» достигли взаимопонимания и одобрили предложение монарха, их решение требовало обязательного утверждения со стороны обеих руководящих религиозных структур страны.

Предложение короля Абдаллы было принято во внимание Постоянным комитетом по делам издания фетв, создавшим в связи с решением министра юстиции и президента «Города» специальную шариатскую комиссию, призванную найти доводы в пользу окончательного перехода к утверждению времени наступления Рамадана на основе данных астрономических наблюдений. По словам члена саудовского Консультативного совета и советника по юридическим вопросам министерства юстиции шейха Абдель Мухсена Аль-Убейкана (являвшегося, как утверждают некоторые представители саудовского «политического класса», инициатором королевского предложения), комиссия подготовила отчет о рассмотрении вопроса о методе определения времени наступления Рамадана. Важнейшим положением этого отчета является мысль о том, что «свидетельства отдельных лиц, видевших полумесяц, не могут иметь преимущества перед наблюдениями, сделанными с помощью астрономической аппаратуры». Казалось бы, точка зрения короля и окружающих его улемов-«прогрессистов» победила, но, однако, для того, чтобы эта «победа» стала бы реальностью, этот отчет должен быть принят всеми членами Совета высших улемов.

Но именно среди его членов нет достаточного согласия по этому вопросу. А отсутствие этого согласия определяется различиями в связи с толкованием традиции и, в первую очередь, хадисов, которые аппелируют к точке зрения Пророка по вопросу о том, когда можно считать точно установленным начало месяца Рамадан. В любом случае, все изменения в сфере религиозной традиции (а в принципе – и в сфере общественно-политической и экономической жизни страны) могут быть приняты, только если в хадисах могут быть найдены указания на то, что деяния Пророка могут быть интерпретированы в пользу определяемых современными потребностями новаций.

Разумеется, в Совете высших улемов присутствует, например, шейх Абдалла бен Маниа, ставший в последнее время последовательным пропагандистом (с помощью собственного сайта в Интернете, регулярных выступлений на телевизионных каналах и в газете «Аш-Шарк Аль-Аусат», где он ведет колонку «Мусульманские перспективы – Афак ислямийя») процесса инициированных нынешним монархом экономических и социально-политических реформ. В нескольких своих публичных заявлениях и выступлениях, последовавших за предложением короля Абдаллы шейх А. Маниа подчеркивал «позитивность точки зрения Служителя Двух Благородных Святынь (официальный титул саудовского монарха – Г.К.)», как и отмечал, что «иные точки зрения являются выражением мнения сомневающихся в возможностях важнейшей науки о вселенной – астрономии, предоставляющей единственно достоверные сведения о том, когда наступает и месяц Рамадан, и другие месяцы года».

Обращаясь к истории, этот член Совета высших улемов, в частности, утверждал, что «опора на методы астрономии есть не что иное, как переход мусульман от невежества к подлинной науке». Это высказывание шейха А. Маниа во многом любопытно с точки зрения того, как используется традиционный религиозный дискурс для оправдания того, что в той же самой традиции (прежде всего, саудовской) обычно называется «нововведением – бидаа». Но речь вовсе не идет об истории появления Ислама, а о XVIII столетии, времени деятельности М. Абдель Ваххаба, когда, если следовать саудовским представлениям о формировании местной государственности, «мусульмане» – обычный синоним понятия «жители Неджда» переходили от времени утраты знания о подлинной сущности их вероучения – «невежества» к повторному обретению «научного (в значении – шариатского)» знания. Иными словами, М. Абдель Ваххаб вовсе не был противником «нововведений». Скорее всего, если бы он жил сегодня, то предпочел бы использовать методы астрономического наблюдения за сменой фаз луны, определяя время наступления Рамадана, а не слепо поддерживал бы традицию, как подчеркивал сам А. Маниа, «опоры на ограниченные возможности человеческого глаза».

Да, и в принципе, отмечал шейх А. Маниа в одном из своих публичных выступлений, «жизнь мусульман подверглась коренным изменениям, они действительно овладели современной наукой, получив специальности врачей, инженеров, астрономов, физиков, биологов, знатоков устройства атомного ядра, энергетиков». Стоит ли, продолжал он, «обращаться в этих условиях к одному из хадисов, гласящему: “Мы неграмотная нация, не пишем, не считаем, а месяцы у нас идут, как попало”»? Для него самого ответ на этот вопрос был, конечно же, отрицателен.

Но что говорят противники начинаний саудовского монарха?

В публичном заявлении по этому поводу глава Высшего судебного совета и член Совета высших улемов шейх Салех Аль-Ляхейдан подчеркивал: «Королевство, слава Господу, остается таким, каким оно всегда было, сколько бы этому не препятствовали его скрытые и явные противники». По его словам, «Пророк требовал от мусульман поститься, когда они видят полумесяц, как и разговляться только после того, как они увидят полумесяц». Более того, в этом заявлении шейха С. Аль-Ляхейдана приводился и тот хадис Пророка, который, опровергая его, приводил и А. Маниа, о «неграмотности» мусульманской нации. Но предлагавшаяся С. Аль-Ляхейданом трактовка этого хадиса была принципиально иной, когда идея мусульманской «неграмотности» интерпретировалась как «наличие у мусульман наложенных на них Господом обязательств, не скованных каким-либо счетом или книгой, а понимаемых как отражение Божественной воли, которую мусульмане обязаны в полной мере выполнять». В этом контексте одним из таких «наложенных Господом обязательств» выступает и «фиксация с помощью человеческого глава времени появления полумесяца благословенного рамадана», достаточно лишь «верить увидевшему и сказанным им в этой связи словам».

Итак, жесткое следование хадисам и традиции. И, при этом, сохранение «изначальной» сущности королевства, которую пытаются разрушить «его скрытые и явные противники». Странно думать, что шейху С. Аль-Ляхейдану неизвестно, что предложение о переходе к использованию методов астрономического наблюдения для определения времени наступления Рамадана принадлежало монарху. Или, быть может, короля Абдаллу следует включить в число этих «противников»?

В связи с нынешней внутрисаудовской дискуссией по, казалось бы, сугубо религиозному поводу возникает несколько (хотя на самом деле они бесчисленны) вопросов.

Среди них первый, - является ли тот или иной религиозный вопрос в ситуации тех реформ, которые проводит король Абдалла, лишенным политического подтекста? Ответ на этот вопрос очевиден – разумеется, нет. Напротив, в этой ситуации религия становится инструментом обычного политического действия, что очевидно, в первую очередь, для Саудовской Аравии, где религиозная доктрина составляет сущностную основу национальной государственности, национальной политической системы и принципов деятельности местного «политического класса».

Второй же вопрос состоит в том, а почему саудовский религиозный истеблишмент оказался разделенным на лагерь «традиционалистов» (несомненно, среди них шейх С. Аль-Ляхейдан) и «прогрессистов», к числу которых, конечно же, относятся шейх А.М. Аль-Убейкан и шейх А. Маниа? Конечно, это разделение абсолютно условно, но оно, так или иначе, а имеет отношение к действиям саудовского «политического класса». Поддержка начинаний этого «класса» или их осуждение – это и есть водораздел между саудовскими религиозными «традиционалистами» и «прогрессистами». Строго говоря, этого недостаточно, чтобы говорить о существовании серьезных границ между представителями обоих лагерей, да, собственно, и самих этих лагерей. Но, тем не менее, те реформы, которые после прихода нынешнего монарха к власти приобрели еще более последовательный характер, ведут к неизбежному размежеванию и в среде саудовского религиозного истеблишмента, даже если это размежевание и развивается по принципу возраста (поддержка более молодыми, как шейх А. Маниа, улемами начинаний короля), да, наверное, и регионального происхождения.

Наконец, третий и, видимо, наиболее важный вопрос, - что есть самое существенное препятствие на пути развития внутрисаудовских общественно-политических и хозяйственных реформ?

Конечно же, этих препятствий много. Они связаны и со сферой экономики, и политики, и, разумеется, общественной жизни. В числе этих препятствий и все еще действующее антисистемное подполье, возводимое саудовским политическим истеблишментом к Аль-Каиде. Однако же эти препятствия объединены единым для всех них знаменателем – мощным воздействием клерикальной идеологии на все аспекты саудовской жизни. Эта идеология претендует на то, чтобы называть себя «чистым Исламом». В силу ее существования любое движение саудовского государства и саудовского социума (действительно, во многом модернизированного) вперед, по пути реформ всегда (как, в частности, со способами определения наступления благословенного Рамадана) вынуждено обретать соответствующую идеологическую окраску. Король должен опираться на мнение законоучителей, сами законоучители далеки от единодушия, но оба возникших в их среде лагеря апеллируют к единому для них религиозному дискурсу, всего лишь интерпретируя его важнейшие элементы. Наконец, существует общество, включающее не только его модернизированные страты, далекое от того, чтобы стремиться избавиться от привычной для него идеологии (всегда поддерживавшейся политическим истеблишментом). А в этом обществе действует антисистемное подполье, на стороне которого, как свидетельствуют заявления представителей саудовского «политического класса», немало рядовых членов религиозного истеблишмента.

Иными словами, любое движение саудовского государства к собственному реформированию не может не быть медленным, эволюционным и требующим от «политического класса» страны постоянного учета мнению тех, кто на протяжении всего времени существования этого государства был его союзником – страты религиозных законоучителей.