Годовщина патриаршества Кирилла стала предметом внимания многих СМИ. Ведь речь идет об одной из наиболее значимых фигур современной России, причем обладающей харизмой, энергией и обширными аппаратными связями. Правда, больше говорится о его политических успехах, чем об изменениях в церковной жизни, связанных с именем нового патриарха.

Это неудивительно. Русской православной церкви свойственно неприятие реформ. Достаточно ограниченные по сути преобразования патриарха Никона в XVII веке привели к церковному расколу, не преодоленному до сих пор. Тогда люди были готовы умереть за "единый аз" — редакционную правку в славянском переводе Символа веры, когда из него был изъят союз "а", не менявший смысла священного текста. В ХХ столетии более масштабный реформаторский проект обновленцев, поддержанный большевистской властью, не был принят церковным народом, вызвав мощную реакцию, направленную против всяких перемен. Консерватизм — основной принцип церковной жизни, который, впрочем, прикрывает куда более сложные процессы.

Действительно, церковь как институт не готова официально решиться на сокращение длительных богослужений. Однако большинство священников явочным порядком делают это на свой страх и риск, причем в соответствии с собственным пониманием литургики (далеко не всегда отличающимся высоким вкусом). Священноначалие прекрасно осведомлено об этом, но предпочитает не вмешиваться, так как в случае применения санкций церковь может остаться без пастырей, которых и так не хватает. Церковь не согласна на изменение средневековой дисциплины постов, прекрасно подходившей для восточных монастырей, но с трудом воспринимаемой жителями современных городов. Но на практике духовники — исключая некоторых ревностных монашествующих — без особых проблем отпускают этот грех: иначе церковь останется без прихожан. Церковь не поминает некрещеных, но никто не может проконтролировать, были ли крещены многочисленные фигуранты поминальных записок, написанных зашедшими в церковь людьми, многие из которых и не собираются присутствовать на ближайшей литургии. А принимающие записки служительницы обычно больше озабочены тем, чтобы имена были написаны в родительном падеже — для удобства батюшки.

В общем, речь идет об инерционном механизме, крайне несовершенном, но отторгающим — часто на уровне инстинктов — любые реформы. Более того, если в католической церкви есть безусловный авторитет в области вероучения — папа Римский, — то в православии ситуация принципиально иная. Патриарх не является абсолютным монархом в церкви; его сила сочетается с относительной слабостью в вопросе проведения преобразований. Ни патриарх, ни даже собор не могут начинать реформы, если они не "ратифицированы" церковным народом, причем процедура "ратификации" никак не определена. Когда святой патриарх Тихон согласился на требование большевиков ввести в церкви новый стиль, он не был поддержан клиром и паствой — и церковь до сих пор живет по юлианскому календарю. Консерватизм церкви хотя и прикрывает массу внутренних несовершенств, в ряде случаев оказывается благом, сдерживающим фактором, позволяющим ей защититься от внешнего влияния, способного стать разрушительным.

Поэтому патриарх осторожен. Пока что он учредил Межсоборное присутствие — консультативный орган, который должен искать ответы на сложные вопросы церковной жизни (вспоминается аналогичный орган — Предсоборное присутствие, — существовавший сотню лет назад, в период споров о целесообразности обновления церковной жизни). А также предпринял меры по расширению миссионерской деятельности. Под Парижем открыта семинария, которая должна готовить священников нового поколения, получающих образование западного типа, более толерантных к представителям других конфессий. Правда, здесь уже возникли проблемы — семинария оказалась под огнем критики ортодоксов, обвиняющих ее руководство в симпатиях к католицизму.

Гораздо большие результаты достигнуты в политической сфере. Президент Медведев санкционировал введение в общеобразовательные школы "Основ религиозных культур и светской этики" и присутствие в армии военных священников. А премьер Путин, в свою очередь, обещал провести массовую реституцию церковного имущества. Таким образом, решаются проблемы, которые были обозначены еще при патриархе Алексии II. На первый взгляд, речь идет о масштабных успехах, которые, однако, вызывают множество вопросов. А именно: станет ли больше уважать церковь школьник, которому поставят двойку за то, что он забыл несколько заповедей (или станет ли он соблюдать их лучше, если вызубрит и получит заветную пятерку). Когда-то святой праведный Алексий Мечёв, один из самых замечательных московских священников начала ХХ века, будучи законоучителем в женской гимназии, специально не ставил оценок ниже пятерки, не вызывал учениц к доске и основное внимание уделял нравственной проповеди. В современной школе такая практика вряд ли возможна (да и в старой она была исключением).

Или же проблема священника в армии: станет ли капеллан защитником солдат от дедовщины и произвола командиров или же окажется требоисполнителем и лояльным партнером офицерского состава. Скорее, второе, как это уже было в русской армии, когда священники обладали столь невысоким авторитетом, что не могли конкурировать с распространителями подрывной литературы. Когда на броненосце "Потемкин" в 1905 году и на Балтийском флоте в начале 1917-го взбунтовавшиеся матросы убивали офицеров, то флотские иеромонахи не могли помешать им совершать преступления. Что же до имущественных успехов церкви, то они сталкивают ее с интеллигенцией, которая недовольна изгнанием музеев из монастырских зданий (вспомним хотя бы недавний конфликт в Рязани из-за недвижимости, располагающейся в местном Кремле, недовольство сотрудников Новодевичьего монастыря). И неясно, насколько передаваемые здания будут использованы в социальной работе, которой церковные люди подчас занимаются неохотно. А именно социальная функция церкви признается в современном мире одной из важнейших, способствующих росту ее авторитета.

С интеллигенцией прямо связана еще одна проблема Русской церкви, проявившаяся в патриаршество Кирилла. Сознание современного человека с трудом воспринимает ту аргументацию, что страшные человеческие беды (такие, например, как гаитянское землетрясение) связаны с "глубинным состоянием человеческого духа", говоря попросту, с утратой веры в Бога. А именно такой позиции придерживаются патриарх и его окружение, что и привело к скандалу после выступления Кирилла в Казахстане. Однако церковная старушка если и будет внутренне не согласна, то промолчит, полагая, что "патриарху виднее" и "так надо". А сомневающийся интеллигент будет возмущен таким подходом. И таких примеров немало, причем на разных уровнях церковной жизни — вспомним недавние злорадные стишки на одном из епархиальных сайтов, посвященные трагедии в "Хромой лошади". Поэтому можно строить масштабные планы диалога с интеллигенцией, но проповеди с аргументами многовековой давности отпугнут от церкви многих сомневающихся и колеблющихся, однако способных прийти к вере.