Газета «Наш
Мир» Чтобы разобраться в пазле китайской истории 20 века достаточно уяснить
несколько вещей. Остальное выстроится само собой и вместо безобразной
«Герники» вы увидите стройную схему.
Во-первых, императорский
Китай не был единым централизованным государством. Он не был даже
федерацией. Это конфедерация. Правда, конфедерация с китайской
основательностью изукрашенная под монолит. НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, в Китае
существовала стройная система провинций, строго управляемая из Пекина
абсолютистским императором. Но это по плакатам и речёвкам агитбригад. А
на деле...
На деле в Китае не было
централизованного сбора налогов. Налоги собирали и весьма сурово –
провинциальные власти. Там же, в провинциях, собранные средства и
оставались. Пекинское правительство финансировали по остаточному
принципу, перечисляя лишь небольшой процент. К тому же у маньчжурской
династии не было сил проконтролировать аккуратность и правильность даже
этих выплат. Фактически речь шла о периодических восточных «подарках»,
призванных СИМВОЛИЗИРОВАТЬ подчинение и решить частные вопросы
губернаторов. Поскольку провинций было много и кроме того внешняя
торговля в какой-то степени контролировалась Пекином, денег у
центральной власти было всё же не так мало. Но столичная провинция была
по деньгам лишь первой из равных, не более.
Однако это не самое
главное. У императорского Китая... не было единой армии. Армейские
части формировались на уровне провинций и полностью подчинялись местным
сюзеренам. Война Китая с Японией в 1895 году была войной НЕСКОЛЬКИХ
ПРОВИНЦИЙ Китая, которую местные власти вели на свой страх и риск.
Пекин лишь стилизовал и оформлял сложившуюся ситуацию.
Кстати,
провинции Китая это конечно никакие не провинции. Это
государства-«штаты», причём штаты древние (200-300 лет) и поэтому сильно
отличающиеся друг от друга.
В большинстве провинций Китая -
свой особый язык и везде достаточно большая разница в степени
централизации, религии, обычаях, форме хозяйствования и т.д. и т.п. Чем
старее провинция, тем она своеобразнее, тем больше там внутренних
диалектов, иногда ограниченных отдельным городом (последствия полисной
системы – всё же бывшей в древних прибрежных провинциях).
Вот карта
китайских «диалектов». (Беру слово в кавычки, потому что самые близкие
диалекты различаются как испанский и португальский, а северные и южные –
как французский и итальянский.)
Хорошо видно, что каждый
диалект практически совпадает с одной провинцией. Исключение составляют
некоторые диалекты мандаринского, но тут их выделено три вместо
восьми. В целом мандаринский более однороден, а южные диалекты
настолько разнятся, что обычно закрашиваются разными цветами.
Если
капнуть на один из участков чашки Петри несколько равноценных культур
микроорганизмов, то очевидно, что, в конце концов, большую площадь
займут культуры, находящиеся на периферии. Так можно легко определить
первоначальный ареал китайцев. При наложении языковая карта совпадает с
границами старых провинций, а новые территории будут закрашены только в
цвета культур, изначально находящихся на периферии или имеющих к
периферии прямой выход. Но они уже из-за своей новизны будут
образованиями нового типа - «марками», причём новые марки будут считать
старые марки внутренними территориями, и сами старые марки будут
действительно вырождаться в таковые. Поэтому в Китае невозможны прочные
союзы и тем более слияния между провинциями – даже в случае этнической
однородности.
Иными словами, провинции это первичные кубики
китайской истории. Это крайне упрощает рисование всякого рода карт и
схем. Не нужно вычерчивать линии несуществующих фронтов между китайскими
милитаристами. Достаточно иметь перед глазами карту административного
деления в своей основе НЕЗЫБЛЕМУЮ (ибо речь идет не о произвольных
единицах, а о границах ВЕКОВЫХ), и спокойно её закрашивать в требуемые
цвета. Этот метод будет верен даже для так называемой «второй
японо-китайской войны», о чём я расскажу позднее, и что объяснит её
«так называемость».
Это относительно Китая. Теперь относительно
внешней силы, которая с Китаем работала. Тут важно уяснить три вещи.
Во-первых,
Китай по природным, людским и территориальным ресурсам был Призом. Вся
Африка в конце 19 века стоила одной китайской провинции. Поэтому
колониальную активность европейцев в 19 веке можно группировать вокруг
китайской темы, точно так же как колониальная активность 18 века велась
вокруг Индии. Весь 19 век державы расставляли фигуры вокруг Китая и
готовились к акту «Генерального Раздела». Всё, что происходило вокруг
Китая, было элементом Мировой Политики, и оценивать действия той или
иной страны можно только целокупно, с учётом всех заинтересованных
сторон. Иначе вы ничего не поймёте.
(Поэтому советский историк
русско-японской войны глуп вдвойне. При анализе военных действий он
абстрагируется от страшной революции, которая сотрясала русский тыл, но
этого мало – рассказывая о Порт-Артуре или Мукдене, он забывает, что
всё это великолепие находилось в КИТАЕ.)
Во-вторых, все
европейские державы (т.н. «европейский концерт») прекрасно понимали, что
огромный Китай придётся делить сообща. Шёл ожесточённый спор о размере
конкретных долей, может быть о составе второстепенных участников, но в
конце концов между Великобританией, Францией, Германией и Россией был
заключён синдикатный сговор, внутри которого шёл перманентный торг о
размере пакетов акций. К концу века к дележу была допущена Япония и
тогда же к разделу пытались привлечь США. Именно в Китае следует искать
внутренний смысл американо-испанской войны. Американцам Державы
даровали статус великой страны и дали захватить Филиппины как базу для
прямой интервенции в Китай.
Вот тут мы и подходим к «в-третьих» -
последнему по месту, но не по значению. Позиция Америки по отношению к
Китаю принципиально отличалась от позиции Держав. США возникли как
освободившаяся колония, при этом само освобождение было вызвано
парадоксальностью положения американцев – граждан метрополии,
составивших колониальное государство. Позднее наученные горьким опытом
англичане поняли свою ошибку и создали систему доминионов. В результате
Канада до сих пор английское королевство.
Этот дуализм США
привёл к тому, что, будучи органичной частью белого мира (глобальной
метрополии), американцы уже в первой половине 19 века разработали
доктрину Монро – систему деколонизации, сначала распространённой на
американский континент, а затем, в несколько этапов, – на весь мир.
(Последний этап наступил в 1945 году). Понятно, что кроме
биологически-генеалогических соображений американцами здесь руководил
прагматический расчёт. По мере роста экономического могущества США могли
превращать в зависимые территории любые государства, освобождающиеся
от прямой опеки. Существо с тремя глотками скандалило у хлеборезки с
требованием давать хлеба, кто сколько съест. Но, повторяю, это не было
простым лицемерием. Глубоко внутри в американцах сидели гены чужих, они
были чревно связаны со странами третьего мира. Иначе бы там негры не
добились привилегированного положения, и Обама никогда не занял бы
президентский пост.
Такое положение растущей как на дрожжах
Америки и создавало коллизию китайского раздела. Пока Америка была
неопытным свежачком, её демагогию более-менее успешно ставили в игнор.
Но превратившись в мирового субгегемона Америка стала играть в
китайских событиях роль огромную.
Как оценивать тогдашнее
американо-европейское противоборство? В конечном счёте, с точки зрения
мирового прогресса между европейской доктриной и доктриной США нет
разницы. При сохранении европейцами колониальных империй они бы всё
равно эволюционировали в современный мир. Индия называлась бы
«доминионом», тропическая Африка вместо теневой «зоны франка» была бы
гордой «Свободной Африканской Федерацией», но уровень культуры и
политической свободы был бы тот же. Это как планцентарные и сумчатые
млекопитающие. И там и здесь полная идентичность. «Сумчатая белка»,
«сумчатый волк». А их отличие от обычной белки и волка больше, чем между
лошадью и кашалотом. Правда, если приглядеться, сумчатые послабее и
попримитивнее. И планцентарные доминируют по праву. А вот в политике на
Земле пошло немного криво. По американской дороге, дороге не
восьмидесяти-, а двадцатипроцентной вероятности.
Итак,
карта №1 - «Императорская Конфедерация Китая»:
1. Красный
цвет – «замкОвая» провинция Чжи-ли (так называемая «Провинция прямого
управления»). Фактически это гибрид двух территорий – китайской и
монголо-маньчжурской. Граница между ними обозначается Великой Китайской
стеной, которая показана пунктиром. За исключением небольшого кусочка
Шаньси вся остальная граница между монголо-маньчжурским «Ханством» и
китайским «Царством» проходит строго по Стене.
2. Синий цвет –
Маньчжурия (так называемые «Три провинции») и Монголия, имеющая сложное
родоплеменное управление.
3. Серый цвет – китайские колонии,
совместно принадлежащие маньчжурам-монголам и китайцам. Самая восточная
– Ганьсу имеет статус провинции, но это фиктивно. В этой провинции нет
губернатора или генерал-губернатора, она управляется из соседней
Шэньси. Синьцзян некоторое время тоже считался «19 провинцией», а на
деле в свою очередь управлялся из Ганьсу вместе с Цинхаем. Тибет
управлялся из Сычуани.
4. Жёлтый цвет – собственно Китай. Более
светлым цветом выделены новые недавно колонизированные и продолжающие
колонизироваться районы. Значительная часть населения там состоит из
некитайцев и в китайском истеблишменте они считаются ущербными. Жирной
чертой выделена граница между мандаринским и южными диалектами. Хорошо
видно, что поздняя колонизация, уже возглавляемая имперским центром,
привела к заливу львиной доли новых территорий господствующими
мандаринцами.
Только не надо думать, что отношения между
мандаринцами и маньчжурами были идиллическими – маньчжуры панически
боялись интервенции из Китая и три сопредельные Чжили провинции были
буферной зоной вне компетенции провинциальных генерал-губернаторов. Это
та часть территории Китая, которую Пекин хоть как-то контролировал.
Сам
Пекин это не китайский город и город достаточно новый (китайцы,
конечно, считают его исконно китайской столицей, существовавшей 1000
лет). Это ханская ставка кочевников – Ханбалык. Точнее у них было две
ставки – зимняя и летняя. Летом они откочёвывали (затем культурно
переезжали) в монгольскую часть. Собственно, никаких «маньчжуров» нет,
это восточные монголы. Или, если угодно, татары. Так русским будет
понятнее :)
Монголия и Маньчжурия были привилегированными
районами империи. Главную маньчжурскую провинцию в официальном
титуловании перечисляли сразу после Чжили. Статус Монголии понизился
только после того, как её западные и центральные районы попали под
власть и идеологическое влияние тибетцев. При этом надо учитывать, что
такое вообще «Монголия». Это не столько современная территория МНР и
тем более не Тува с Бурятией, а т.н. «Внутренняя Монголия», причём сама
Внутренняя Монголия это скорее оперативная база старого населения
центральной Манчжурии (на самом юге Маньчжурии жили китайцы, север был
заселен слабо). Монголия, не смотря на проблемы, вплоть до 1911 года
была освобождена он налогов и рассматривалась как благородная область
военного казачества, объединённого в т.н. «знамена» по территориальному
признаку. В Манчжурии же вообще был свой кабинет министров,
эквивалентный пекинскому.
Кстати, отношения с Россией были
прерогативой маньчжуров и монголов, китайцев к официальным переговорам
долго не допускали.
Как я уже говорил, Пекин и прилегающий
район был особой провинцией-замкОм. Там (и только там из коренных
китайских провинций) существовал китайско-маньчжурский симбиоз, что
хорошо видно по структуре искусственного и идеологического Пекина. Он
делился на четыре прямоугольные части: Запретный город, вокруг него
Императорский город, вокруг него Внутренний город, а рядом с ним
отдельный Внешний город с общей стеной с Внутренним городом. Формально
китайцам разрешалось селиться только во Внешнем городе, но фактически
они жили и во Внутренним, арендуя помещения у маньчжуров или оформляя
фиктивную аренду. Основу маньчжурского населения Пекина и окрестностей
составляла армия «восьми знамён».
Глава Чжили имел статус
министра иностранных дел, через него велись внешние сношения. То есть
это была прерогатива ОДНОЙ ИЗ ПРОВИНЦИЙ, но не всего Китая.
С
одной стороны, Чжили управляла коренным Китаем (остальными 17
провинциями). Разумеется, номинально, но из-за замкА всё-таки не вполне
номинально. Китайцы понимали, что эта провинция имеет дополнительные
владения и ресурс, выделяющий её из остальной массы – «синие» Манчжурию
и Монголию. С другой стороны, сама по себе провинция не была особо
богатой, да и по населению занимала далеко не первое место. Это
уравнивало ситуацию.
Столичный район САМ ПО СЕБЕ не был
беспомощным, он как раз отличался милитаризмом. Это северная
пограничная марка с армией, где доминирующую роль играли не китайцы, а
более боеспособные части иррегулярной кавалерии кочевников. Но сами по
себе маньчжуры могли бы завоевать ещё две-три провинции Китай, не
больше. У них бы не хватило сил, чтобы подчинить даже Северный Китай.
Военная и политическая власть маньчжуров над китайцами зиждилась как
раз на том, что маньчжуры не были китайцами. Китайские провинции не
воспринимали власть Пекина как преобладание одной провинции над другой,
маньчжуры были вне игры, и им можно было ФОРМАЛЬНО подчиняться, не
роняя лица перед реальными соседями-конкурентами.
В этом и
таится причина развала 1911 года. Стоило свергнуть «антинациональный»
режим маньчжуров и национальный Китай развалился до основания.
Мгновенно и до потери приличия. Это произошло потому, что реально
единого Китая никогда не было, а из конструкции убрали «замок» -
детальку, который балансировала всю схему. Вынуть её было легко –
«китайский император» это просто грузило на лопасти вентилятора. Но
после этого баланс сместился, пропеллер сорвался с оси и пошёл в
разнос. Для исправления ситуации конгломерату китайских провинций
потребовались 40 лет хаоса и войн.
В следующем китайском посте
остановлюсь на революционных событиях 1911 года и дальше. |
