Европейский союз оказался слишком большим и слишком разнообразным, чтобы представлять собой нечто цельное. До греческого кризиса еще можно было мечтать о формировании общеевропейского супергосударства с универсальными правилами для всех; после Греции это стало невозможно.

Евроскептики и раньше указывали, что управлять Грецией так же, как Нидерландами, невозможно. Что западноевропейское ядро Евросоюза однородно, и потому в его рамках возможна глубокая интеграция, но расширение ЕС приведет к потере управляемости. Сегодня мы это и наблюдаем. И нет ничего удивительного в том, что единые нормы хорошо работают в границах определенного культурного ареала, но дают сбой, когда их пытаются внедрять на неоднородном социально-экономическом ландшафте.

Что означает, скажем, вступление Румынии и Болгарии в ЕС? То, что проблема, например, коррупции в румынской полиции автоматически становится проблемой немецких правоохранителей. Если вы можете совершить преступление в Германии, а потом, если надо, откупиться от преследования в Румынии, то кому нужна такая евроинтеграция? Проблема коррупции в периферийных странах оказывается проблемой всего союза.

Когда Евросоюз форсированно расширялся, ключевым было предположение, что в ходе интеграции отстающие страны подтянутся до уровня передовых. Но кризис показал, что этого не происходит. Венгрия, Латвия, Греция — примеров последнего времени достаточно, чтобы стало очевидно: отстающие страны не догоняют лидеров, а все больше отстают от них. Периферия же ЕС маргинализуется. Достаточно посмотреть, во что превратилась Венгрия, — удивительный для Центральной Европы уровень безнадеги.

Какое-то время назад было модно говорить о «разноскоростной» Европе — кто готов, идет вперед, остальные подтянутся. Но чем дальше, тем очевиднее, что Европа становится не «разноскоростной», а «разноэтажной». Единая валюта лишь ускорила этот процесс, придала ему другую глубину.

Один из «отцов» евро, нобелевский лауреат Роберт Манделл, в теории оптимальных валютных зон показал, что единая валютная зона из нескольких разных стран оптимальна тогда, когда существует либо система перетока капитала, либо система перетока рабочей силы. Это позволяет сглаживать неравномерность темпов экономического развития в разных регионах зоны. Но европейская практика, с многообразием культур и языков, показывает, что компенсирующие механизмы работают плохо. Единой бюджетно-налоговой политики в ЕС нет, а представить себе греческих крестьян, перебирающихся в Роттердам или Гамбург, довольно трудно.

Отстающие регионы скорее деградируют, чем догоняют. Так, считалось, что прибалтийские страны довольно быстро смогут перейти на евро, но эта перспектива все отодвигается. А с учетом нынешних их проблем и греческого кризиса теперь и вовсе непонятно, когда они смогут войти в еврозону.

Поэтому чем дальше, тем больше Евросоюз напоминает империю, одна из основных черт которой как раз и заключается в мозаичности, в наличии разного регулирования в разных регионах. В метрополии одни нормы, на периферии — другие.

Небольшое, экономически не слишком сильное государство имеет мало возможностей отстоять интересы своих граждан на общеевропейском уровне. При этом единое политическое пространство в ЕС отсутствует, общеевропейской демократии не существует. «Президента Европы» выбирают главы государств и правительств. Европарламент играет откровенно декоративную роль. Все вместе это однозначно свидетельствует о том, что в Европе появляются страны второго сорта, а значит, и люди второго сорта. Чтобы сохранить управляемость, странам ядра, прежде всего Франции и Германии, придется брать на себя все большую ответственность за Европу в целом, а значит, придется и более жестко править.