Газета «Наш Мир»

«Цветные революции» — один из наиболее интересных феноменов международной политики 2000-х годов. Сейчас можно уже отбросить оба варианта пропаганды, которыми тогда объясняли происшедшее: заговор американских спецслужб (версия Москвы и свергаемых) и демократическое пробуждение наций (версия Запада и свергавших). Потрясения стали результатом стечения ряда объективных обстоятельств.

Во-первых, на втором десятилетии существования новых стран потенциал, которым обладало первое поколение постсоветских лидеров, начал стремительно иссякать. Политическая система больше не содействовала ни развитию, ни позитивному общественному настрою. Импульс могла дать смена власти. Но даже там, где не было настоящего авторитаризма, правящие группировки стремились как можно дальше отложить момент передачи полномочий в надежде заручиться максимальными гарантиями на будущее. Например, относительно плюралистические Грузия и Киргизия не обошлись без революций, потому что Эдуард Шеварднадзе и Аскар Акаев, в принципе, не собиравшиеся править пожизненно, упустили момент, когда уйти можно было безболезненно.

Во-вторых, укрепление геополитических позиций России, которая с 2003—2004 года начала претендовать на восстановление влияния, придало избирательным кампаниям в соседних странах привкус державного соперничества, тем более что параллельно и США, и ЕС тоже нацелились на экспансию — глобальную (Америка) или региональную (Европа). Каждая из сторон применяла, естественно, те инструменты, к которым привыкла.

В-третьих, середина 2000-х стала пиком кампании по продвижению демократии, которую осуществляла неоконсервативная администрация Соединенных Штатов. Мировое доминирование США, а именно оно, как представлялось после трагедии 11 сентября, способно обеспечить безопасность страны, наиболее эффективно достигалось, по мнению тогдашних стратегов, посредством повсеместного внедрения механизма выборов. Формы варьировались от войны и смены режима (Ирак) до принуждения к многопартийному голосованию (Палестина, Пакистан) и поддержки «цветных революций».

Более интересно, впрочем, не то, почему «цветные» перемены случились, а почему они больше не происходят. Отчасти это связано с накопленным опытом.

Режимы, которые опасались, многому научились. Либо принимать превентивные меры (так, российское руководством после 2004 года законопатило политические «щели», способствовавшие успеху революционеров в Киеве). Либо решительно подавлять (от безжалостного Андижана-2005 до умеренно жестких Белоруссии-2006 и Армении-2008). Либо перехватывать инициативу (Молдавия-2005). Либо признавать демократический транзит власти (та же Молдавия-2009).

Однако более важную роль сыграло изменение внешних условий. Кампания продвижения демократии исходила из того, что движущими силами мирового развития являются идеологии. Между тем международная среда по сравнению со второй половиной ХХ века изменилась, и конструкции, построенные на идеологической основе, неустойчивы. Наиболее острые политические проблемы, с которыми сталкиваются крупные игроки, связаны не с идеологическими противоречиями, а с проявлениями великодержавного соперничества, экономической конкуренции, всплесками национализма и издержками глобальной взаимозависимости.

Попытка использовать идеологические инструменты для обеспечения стабильности дает обратный эффект. Отсюда и резкое изменение тональности и подхода нынешней администрации США: демократическая риторика почти отсутствует — напротив, звучат рассуждения о многообразии мира.

Обязательным элементом успеха «цветной революции» являлось наличие внешнего арбитра, апеллирование к которому отменяло легитимность внутренних процедур — ОБСЕ, Совет Европы, Европейский союз, в конце концов, «демократические ценности» вообще. По мере перемен на международной арене — усугубления трудностей Соединенных Штатов, погружения Евросоюза в разрешение внутренних проблем, перемещения фокуса внимания на Азию и Дальний Восток — готовность «арбитражных органов» активно участвовать во внутренней политике постсоветских государств снижалась. Тем более что итоги революций во всех трех странах вызывали растущее разочарование. Поэтому реакция на попытки воспроизвести сценарий в Азербайджане, Белоруссии, Армении, Молдавии была уже довольно вялой. В условиях нарастания глобальной неразберихи западные державы стали больше ценить стабильность в малых странах, пусть и обеспечиваемую недемократическим путем. Есть и другой аспект.

Пересмотр системы приоритетов в Европе и США привел к снижению интереса к постсоветским странам. Но и в России, которая в середине 2000-х была готова бросаться в геополитическую битву за «ближнее зарубежье», постепенно наступает осознание того, что потенциал восстановления влияния на постсоветском пространстве ограничен.

Грузинская война, чем бы она ни была вызвана, представляла собой пик «компенсационного» роста России после коллапса СССР. Последовавший за этим экономический кризис обозначил потолок реальных амбиций. Это, конечно, не значит, что Москва махнет рукой на соседей и перестанет стремиться к консолидации постсоветского пространства. Но методы и формы, вероятно, будут теперь исходить из реальных возможностей и меньше определяться соображениями престижа.

Любопытно, что в результате постсоветским странам, привыкшим видеть себя в качестве лакомых трофеев, за которые бьются сильные мира сего, придется теперь бороться за привлечение их внимания.

«Цветные революции» принесли много больше разочарований, чем побед.

Украина, находившаяся и до перемен на более высокой стадии политического развития, хотя бы добилась формирования устойчивых институтов — партий и выборов. Грузия, где национализм перевесил демократию, зашла в тупик, из которого не выберется, пока у власти остается герой «революции роз». Ситуация в Киргизии сегодня во всех смыслах много хуже, чем до «тюльпановой революции».

Выступая на «курултае согласия» народа Кыргызстана в минувший вторник, президент Бакиев заявил, что выборы, как они существуют в современном мире, себя изжили. «Происходит девальвация избирательной системы», «выборного процесса многие ожидают лишь в предвкушении дармового угощения и шальных денег». Наиболее же прогрессивной формой является «совещательная демократия». Символичная эволюция для человека, который пришел к власти на волне «народных протестов» против нечестных выборов.