Газета «Наш
Мир» Ни одна мать пока не нашла однозначного ответа на вопрос, нужно ли наказывать детей? И если нужно, то как? А если наказывать, то как это делать, не унижая достоинство ребёнка?
А ребёнок запомнит, как его наказали? А вдруг он обидится и перестанет любить? Любая мать прокручивает эти вопросы в голове не раз и не два. Да ещё по нескольку раз на дню.
«Японцы не наказывают детей до пяти лет. До пяти лет. До пяти лет», — повторяю я про себя, как мантру. Не действует совершенно. Где японцы, и где я?
Моя мама разбила машину и освоила беспроводной интернет. Мама моей знакомой в этом году защищает диплом в академии Андрияки. Мама приятеля вышла замуж и уехала с мужем кататься на горных лыжах. В этом не было бы ничего удивительного, если бы не возраст этих удивительных женщин.
Чего хотят женщины
Тема, кстати, наболевшая. Мой сын, которому уже девять лет и который к этому возрасту обзавёлся каким-то мозгом, в ответ на моё совершенно невинное предложение позаниматься английским, подошёл к шкафу-купе и долбанул ногой по зеркалу. Зеркало разбилось вдребезги. Как он в тот момент не подумал о том, что маленькая сестра везде ползает, без конца падает и тащит всё в рот. Что восстановление зеркала стоит денег. Что, в конце концов, вообще нельзя себя так вести! Так вот, я в тот момент, не думая, сняла с ноги тапок и надавала сыну по попе. После этого со мной перестал разговаривать муж, который считает, что тапок — не метод воспитания. А я считаю, что в таких вопиющих случаях только материнский тапок, за неимением по идеологическим соображениям отцовского ремня, и действует. Мы с мужем так и не смогли прийти к единому мнению.
— Меня родители не наказывали, — сказал он.
— А меня наказывали, — сказала я.
Бабушка гоняла меня по двору скрученным вафельным полотенцем. Или крапивой. В деревне, где мы жили, все пахали; я должна была вымести двор, накормить цыплят, застелить кровати и помыть полы. Если я убегала играть, не закончив работу, бабушка шла к забору за крапивой. Могла хлестнуть меня полотенцем, если в дом заходили старшие, а я продолжала сидеть вместо того, чтобы встать и пойти заваривать чай. Могла шлёпнуть по попе, если я вмешивалась в разговор взрослых. «Работай, не сиди без дела. Вся дурь от безделья», — повторяла мне бабушка. Один раз она ударила меня по губам. Очень сильно и больно. За то, что я назвала её дурой и сказала, что уйду из дома.
— Сначала думай, потом говори. Если ничего умного сказать не можешь, молчи, — сказала бабуля.
Я так испугалась, что даже не заплакала.
Какие бы размолвки у нас не были днём, вечером мы обязательно обнимались, целовались, я давала торжественное обещание всё-всё сделать, вести себя хорошо и засыпала совершенно счастливая. Это тоже было правилом — не помнить долго обиду, не переносить на другой день, прощать и забывать.
Дома у мамы на ручке кухонной двери висела авоська. Как сейчас помню — красного цвета. Мама грозилась взять эту авоську и надавать мне по первое число. Однажды я сняла авоську и спрятала её в диван. Но мама продолжала пугать авоськой, не замечая, что она уже давно не висит на ручке.
«Чем будет заниматься Сима, когда подрастёт?» — спросил меня сын Вася. Сима — его младшая сестра. «Танцами», — ни секунды не думая, ответила я.
Рецепт соблазнения
Зато мою подружку Аньку родители даже пальцем не тронули. И ничем не пугали. Её мама просто переставала замечать дочь. Как будто нет Аньки в доме. Как будто она — пустое место. Анькина мама на неё не смотрела, не отвечала на вопросы. Понять, что мама по-прежнему помнит о существовании дочери, можно было только по тому факту, что на ужин она ставила две тарелки — для дочери и для мужа, а не одну. Так могло продолжаться несколько дней, пока доведённая до отчаяния Анька не начинала кричать, хватать мать за руки, валяться у неё в ногах и просить прощения. Я видела, как Анька страдает. Как-то совершенно не по-детски. И думала, что пусть лучше мама отлупит меня авоськой, чем вот так перестанет замечать. Мне казалось, что лишить любви и внимания — самое жестокое наказание. Я бы такого не пережила. Кстати, сейчас выросшая Анька точно так же наказывает своего сына. И даже не замечает, что повторяет для мальчика кошмар своего детства.
— А если я не буду заниматься? — спросил меня сын.
— Я перестану тебя уважать, — сказала я и вспомнила, как ту же фразу мне сказала мама.
Я тогда перестала учиться. Совсем. Последний класс школы, нужно было думать о поступлении. Когда я пришла домой, зажёвывая жвачкой запах первой сигареты и вина, мама вот так же тихо сказала: «Хватит».
— А что будет? — вспыхнула я.
— Я перестану тебя уважать.
Но что такое настоящее наказание, я узнала потом. Мама принесла и положила мне на стол билет на самолёт.
— Ты улетаешь, — сказала она.
— Куда? — удивилась я.
— На Север. Будешь там работать. Я договорилась.
Мы жили там два года, и эти два года я старалась как можно быстрее забыть.
— Кем? — ахнула я.
— Уборщицей. У тебя же нет специальности. А учиться ты не хочешь.
Уже в аэропорту, куда я из вредности всё-таки поехала, я расплакалась и попросила маму дать мне ещё один шанс.
Спустя год, когда я поступила в институт, мама сказала: «Теперь я тебя уважаю».
До сих пор я её спрашиваю: «Мамочка, ты меня уважаешь?» И когда она кивает, это лучшая похвала.
Одна моя знакомая совершенно серьёзно говорит: «Дети — как цирковые животные. Без кнута успехов не будет. Разговаривать бесполезно».
— Вася, пожалуйста, я тебя очень прошу, — в пятый раз повторяет муж.
Сыну нужно убрать комнату, сделать уроки, выучить музыку.
— Сейчас… — в пятый раз отвечает Василий, не двигаясь с места.
— Всё. Сейчас я маму позову, — вздыхает муж.
Василий через секунду принимается за дела.
Я так и не знаю, как правильно… |
