Газета "Наш Мир" Сегодня любой эксперт, начиная разговор о событиях в Киргизии, рискует опоздать со своими оценками и прогнозами. Ситуация в этом маленьком государстве Центральной Азии стремительно меняется, и вряд ли кто-то возьмется утверждать, что очередная волна масштабного насилия будет последней. В самом деле, вторая за пять лет революционная смена власти – это событие экстраординарное даже для постсоветского пространства, где до сих пор главной проблемой является обеспечение политической преемственности.
Если весной нынешнего года главным вопросом киргизской политической повестки дня было преодоление "революционности", как основного фактора внутреннего развития страны, то сегодня речь идет о гораздо более опасных вещах, а именно, об угрозе полной утраты суверенитета и "афганском сценарии" для Киргизии.
В первую очередь, актуализировалась проблема межэтнической напряженности. Подчеркнем, что речь идет именно об актуализации, поскольку весной 1990 года между киргизами и узбеками в Ошской области уже происходил этнический конфликт с масштабным использованием насилия (эти события получили название Ошской резни). В последующие два десятилетия эта проблема с огромным трудом была введена в конструктивные рамки, однако системно не решалась. Менялась этнодемографическая ситуация, возникала напряженность, временами переходившая в эксцессы. Но центральные власти, увлеченные то приватизацией власти, то перманентными "революциями", за всей этой динамикой не поспевали. Спустя двадцать лет история повторилась на новом витке. Узбеки и киргизы снова сошлись друг против друга в кровавой схватке. В прошлый раз это случилось на закате СССР, когда стремительно слабеющая советская власть не смогла противостоять набирающему обороты экстремизму. Сейчас конфликт пытается потушить еще более слабая киргизская власть, готовая обратиться за внешней военной помощью для тушения внутреннего пожара.
Как поведут себя в этой ситуации Узбекистан и Казахстан, две страны, претендующие на лидерские позиции в Центральной Азии? Какова будет роль России, которая, по крайней мере пока, не пытается взять на себя полную ответственность за преодоление системного киргизского кризиса? На все эти вопросы придется в скором времени отвечать, уже имея серьезнейшие проблемы в Афганистане.
Между тем, некоторые предварительные итоги очередного киргизского "смутного времени" уже можно подвести. Более того, ситуация в республике позволяет нам сделать принципиально важные выводы относительно особенностей политического и социально-экономического "транзита" государств Центральной Азии – критически важного региона для глобальной безопасности.
По справедливому замечанию специалистов таджикского научно-исследовательского центра "ШАРК" Музаффара и Саодат Олимовых, "после развала СССР и обретения суверенитета каждая страна Центрально-Азиатского региона была поставлена перед уникальной и чрезвычайно сложной задачей построения аутентичного собственным традициям и политической культуре государства". И эта чрезвычайно сложная задача разрешалась государствами Центральной Азии в условиях трех сложнейших процессов:
· формирования фактически с нуля новых государств-наций (опыта современной суверенной государственности у республик региона не было, а апелляции к средневековой истории были малополезны для государственного строительства рубежа XX-XXI веков),
· роста этнического национализма,
· стремительного развития радикального политизированного ислама,
· "догоняющей модернизации", вызванной технологической и экономической отсталостью стран региона.
По мнению французского востоковеда Оливье Руа, быстрая революция в Киргизии – закономерный результат политического развития этой страны в постсоветский период: "Специфика Киргизии состоит в том, что центральная власть здесь слабее, чем в других местах. Здесь нет ни сильной армии, ни сильных органов внутренних дел, но есть много местных милицейских подразделений".
Впрочем, элиты всех постсоветских государств Центральной Азии имели чрезвычайно узкий коридор политических возможностей. Дело в том, что восточные государства, сделавшие ставку на социально-экономическую модернизацию, оказываются в своеобразной ловушке. С одной стороны, процесс обновления требует обращения к западному опыту. А здесь не обойтись без европейских и американских университетов с их духом демократии и свободы, апологетикой индивидуализма и персонального успеха. Подобная западная прививка в систему традиционных патронно-клиентских отношений объективно работает против инициаторов модернизации. Рано или поздно молодые "обновленцы" начинают теснить элитный слой и замахиваться на политические устои. С другой стороны, социально-экономические трансформации нарушают традиционные устои восточного общества, не имеющего привычки к индивидуальному успеху и с трудом принимающего необходимость рыночной конкуренции. Отсюда – фундаменталистская реакция на инновации, стремление замкнуться в своей "уникальности".
Таким образом, страны Востока оказались перед нелегкой дилеммой. Догонять цивилизованный мир надо, но эта погоня ("догоняющая модернизация") чревата двумя опасностями – европеизацией элиты и архаизацией и исламизацией массы населения. С известными оговорками все перипетии этого процесса пережили и постсоветские государства Центральной Азии, в том числе Киргизия. Здесь был реализован модернизационный проект в условиях управляемой дозированной демократии, которую Курманбек Бакиев незадолго до своего свержения назвал "совещательной".
Однако подобный вариант развития весьма уязвим, поскольку чреват потерей управляемости. Прямыми следствиями такой потери являются как "тюльпановая революция", так и нынешние беспорядки в Киргизии. |
