Газета "Наш Мир" Прошедший
недавно 165-летний юбилей Абая только потому, надо полагать, не был
отмечен с традиционной помпой, что дата не вполне круглая. К тому же
власти этим летом изрядно потратились на другие праздники.
Абай уже давно перестал быть просто выдающейся личностью и превратился в
однозначный, бесспорный, универсальный символ. Символ всего хорошего,
противопоставляемый всему плохому. Т.е. не символ даже, а симулякр,
открытый для присвоения любой культурной традицией, классовой группой
или политической партией.
В Казахстане его поднимают на знамена, чествуют или объявляют своим
идейно-духовным предтечей решительно все: власть, неолиберальная
оппозиция, почвенно-патриотический паноптикум, богемно-артистическая
среда, русскоязычная ("космополитическая”) интеллигенция, умеренные и не
вполне исламисты, мирные обыватели, просвещенные олигархи и даже
иностранные гости (предыдущий Папа (Римский), если помните, цитировал
его в приветственной речи).
Абай - наше все (так же как лидер нации - это "наше навсегда”).
Так всегда случается, когда какой-то предмет, явление или отдельная
персона рассматриваются не в пространственно-временном контексте, а
через призму восторженной метафизики. В то время как понять Абая можно
лишь через констатацию вроде бы очевидного, но крайне нелицеприятного
для национальной гордыни факта: у нашей страны бедная история. Всем
бедная - событиями, достижениями, научными открытиями, памятниками
культуры.
Главным образом по причинам объективного характера.
Природно-климатические условия и географическое расположение,
доставшиеся нашим предкам во всемирной лотерее, фактически без вариантов
приговорили их к примитивному социально-экономическому укладу, на
хозяйственном базисе которого не могли взойти развитая государственная
система, рационально-утилитарная, динамичная религия, богатая и сложная
культура, низовые общественные институты и устойчивые политические
традиции.
Как следствие - фактически полное отсутствие в наших палестинах
выдающихся личностей глобального масштаба и мировой известности.
Предвижу яростные возражения национально озабоченных читателей и
пафосные ссылки на пример аль-Фараби, а потому сразу замечу: во-первых,
великого ученого из города Фараб при всем желании нельзя назвать
казахом, и даже его тюркское происхождение под вопросом (есть версия,
что он был персом). А во-вторых, эта светлейшая личность целиком и
полностью принадлежит истории Ближнего Востока, где он получил
образование, состоялся как ученый и даже был похоронен. Данный случай
тоже, кстати, весьма показателен - совершить научный подвиг и обрести
широкую славу почтенный Абу Наср Мухаммад ибн Мухаммад Фараби смог
только на чужбине. На его родине для этого просто не было
соответствующих инфраструктур.
Наша
история не знала своих Платона и Аристотеля, Микеланджело и Леонардо да
Винчи, Вольтера и Руссо, Гегеля и Маркса. Скудная степная почва, не
удобренная гумусом предыдущих культурных этапов, школ,
идейно-эстетических направлений (которые были бы, в свою очередь,
культурными надстройками социально-экономических вех), не могла
воспитать таких персоналий.
Но ее закваски хватило на формирование Абая (Ибрагима) Кунанбаева, на
которого она взвалила поистине неподъемную ношу - представлять в своем
лице целую социокультурную страту.
Если западная интеллигенция формировалась как обслуживающий персонал
четко оформленных классовых группировок, то в отсталой и неразвитой
России, испокон веков обреченной на роль сырьевого придатка, разночинное
сословие исторически возникло раньше буржуазии. Отсюда в русской
интеллигенции ее маргинальность, социальная фрустрация, глубокая
рефлексия по поводу своего места в мире и места своей Отчизны в
глобальном раскладе. Отсюда уже, в свою очередь, проистекают ее
неоднократно ославленный (и охаянный) специфический мессианизм,
фрондерский настрой, стремление просвещать народ и активно участвовать в
судьбе страны.
На этом фоне участь первого (и на тот момент, увы, единственного)
казахского интеллигента представляется еще более драматичной. Его
русские коллеги сетовали на недостаток общения с себе подобными, на
отсутствие условий для социального творчества и полноценной
самореализации. Абай был лишен таковых вовсе. О чем горько и откровенно
заявлял со страниц своего программного произведения
"Қара сөз”:"Как постичь науку, когда
не с кем словом умным перемолвиться? Кому передать накопленные знания, у
кого спросить то, чего не знаешь? Какая польза от того, что будешь
сидеть в безлюдной степи, разложив холсты, с аршином в руке? Знания
оборачиваются горечью, приносящей преждевременную старость, когда нет
рядом человека, с кем можно поделиться радостью и печалью”.
Анализ первого философско-публицистического трактата в казахской
литературе и лучшего произведения Абая вообще представляется интересным и
любопытным. Как и многие канонические тексты, "Қара сөз” были настолько
измусолены литературным официозом, что их стали больше превозносить,
нежели читать. Только так можно объяснить тот парадоксальный факт, что
этой книгой восхищаются те, кто по всей логике должен ее ненавидеть.
Начать с того, что даже ее названию давался такой совершенно
неадекватный перевод, как
"Слова назидания”. На самом
деле
"Черные слова” можно толковать
в нескольких значениях. Это и
"Слова прозы”, и
"Слова печали”, и
"Важные слова”. Но чего в них
нет, так это назидательности.
То есть присутствуют неоднократные призывы учиться языкам, наукам,
ремеслу, чтить единого бога, не размениваться на мелочи, правильно
воспитывать детей и тому подобное, но отнюдь не в менторском тоне. Это
не
"Рухнама” и не фетва. Автор
слишком адекватно воспринимает действительность и слишком критически
настроен по отношению к самому себе, чтобы рядиться в ризы пророка и
влезать на амвон.
И у автора нет властных рычагов, чтобы
"железной рукой” воплотить в
жизнь свою политическую программу.
Если бы имелись - применил бы не раздумывая.
Как и многие борцы за народное счастье, Абай крайне недоверчиво
относился к объекту своих демократических симпатий. Вот, например:
"Кто отравил Сократа, кто спалил
Жанну д’Арк, кто казнил Гайсу (Иисуса. - Прим.авт.),
кто закопал нашего пророка в останках
верблюда? Толпа. Толпа безрассудна. Сумей направить ее на путь истины”.
Способы
"направления” предлагались
самые недвусмысленные.
"Тому, кто вознамерился учить,
исправлять казаха, нужно обладать двумя преимуществами.
Первое - иметь большую власть, пользоваться огромным влиянием, чтобы,
запугивая взрослых, забирать у них детей и отдавать в учение, направляя
одних по одному пути знаний, других - по другому, а родителей заставляя
оплачивать их расходы”.
"…Не запугав или не подкупив казаха,
невозможно уговорить или убедить его в чем-либо. Невежество, доставшееся
от отцов, впитавшееся с молоком матери, пройдя сквозь мясо, достигло
костей и убило в нем человечность”.
В данном случае Абай с исключительной откровенностью высказал то, что
спустя полвека блестяще доказали светила европейской философии - крайний
авторитаризм просвещенческой парадигмы.
Большинство населения к образованию и культуре необходимо принуждать,
поскольку разумные доводы интеллектуалов простому народу далеко не
всегда кажутся очевидными. Сын крупного родового головы и отставной
чиновник Кунанбаев был последовательным сторонником русской
демократической традиции, в которой эта концепция кристаллизировалась
особенно четко.
Таким образом, имидж Абая как сентиментального почвенника,
восторженного поэта степей, кобылиц, юрт и трудолюбивых апашек, коим его
обожают рисовать отечественные национал-либералы, не то чтобы далек от
реальности, а фальшив от начала до конца.
Он типичный культуртрегер, и его раздражение по поводу отсталости
своего народа перерастает временами в натуральную казахофобию. В
знаменитом
"Втором слове” он не просто
дает отповедь шовинизму своих соплеменников, но и заявляет, что казахам
не сравниться даже с русской прислугой.
Впрочем, это высказывание можно расценить и как провокационную
гиперболу - метод, использовавшийся многими великими писателями. Любой
нации нужен свой анфан тэрибль, откровенно говорящий о ней то, за что
инородец был бы немедленно обвинен в расизме.
Однако и здесь не может не броситься в глаза еще одно принципиальное
отличие. Если Чаадаев, Герцен, Бакунин и Чернышевский, констатируя
бедность и неразвитость своей страны, черпали оптимизм в идее некоего
особого пути России и ее мессианской роли в судьбе человечества, то Абай
от подобного визионерства в отношении своей родины надежно застрахован.
Но в самом споре между
"западниками” и
социалистами-народниками он явно не на стороне левых. Его многочисленные
панегирики русской культуре и языку - это похвала в адрес медиатора,
своеобразного моста, через который кочевая цивилизация сможет
приобщиться к западным ценностям.
Нетрудно понять, откуда растут корни восторженного и неуемного
европоцентризма, который чуть позже взяли на вооружение алашординцы, а в
конце ХХ столетия либералы всех мастей вкупе с национал-патриотами.
Первые присвоили образ Абая, сделав вид, что не заметили его главного
тезиса. Для него вхождение в западный мир означало овладение передовыми
знаниями и технологиями, т.е. модернизацию страны, а не встраивание в
колониальную кабалу.
Вторые закрыли глаза на жесточайшую анафему, которой он предал тех, для
кого бешбармачный угар, барымта и конно-соколиный тотализатор являются
главными маркерами идентичности.
Как видим, личность подлинного Абая остается неизвестной. Об этом
говорит даже отсутствие достойного памятника, адекватно отражающего его
личность и положение в истории. На уже существующих скульптурах он
представлен то в образе чванливого бая, то в личине патентованного
властителя дум, нисколько не сомневающегося в собственном величии. Да и
установлены эти истуканы в центре городского шума и суеты, на фоне
которых он кажется еще менее убедительным.
А надо показать его так, как он предстает в собственном произведении.
Сидящего в безлюдной степи перед разложенными холстами. С аршином в
руке.
|
