Газета "Наш Мир" 2 сентября 1973 года умер Джон Рональд Руэл Толкин – филолог, лингвист, писатель. Человек, создавший параллельный мир – Арду, на которой происходят события "Хоббита", "Властелина колец", "Сильмариллиона".
Профессор Толкин до конца своих дней оставался ревностным католиком. Его глубокая вера может послужить уроком и для нас.
Публикуем фрагмент письма Толкина сыну Майклу, переживавшему кризис веры.
Из письма к Майклу Толкину
Ты говоришь о "слабеющей вере".
В качестве последнего прибежища вера – это акт воли, вдохновленный любовью. Нашу любовь возможно охладить, а волю – подорвать зрелищем недостатков, глупости и даже грехов Церкви и ее служителей, но я не думаю, что человек, некогда обладавший верой, повернет вспять в силу этих причин (и менее всего – тот, кто хоть сколько-то знаком с историей). "Возмутительный факт" самое большее – повод для искушения, как непристойность – для похоти; первое не создает второе, но пробуждает. Это удобно, потому что обычно отвращает наш взор от нас самих и наших собственных недостатков в поисках козла отпущения.
Но вера как акт воли – это не один-единственный момент принятия окончательного решения: это постоянный, повторяемый до бесконечности акт – состояние, которому должно длиться – так что мы молимся о "неослабном упорстве". Искушение "неверия" (что на самом деле означает отвергнуть Господа Нашего и Его веления) всегда здесь, внутри нас. Некая наша часть жаждет найти ему оправдание за пределами нас. И чем сильнее внутреннее искушение, тем с большей готовностью, тем более непримиримо мы бываем "возмущены" поступками других.
Думаю, я столь же чувствителен, как и ты (или любой другой христианин) к "возмутительным фактам", связанным как со священством, так и с мирянами. Мне в жизни пришлось немало пострадать от глупых, усталых, охладевших и даже дурных священников; но теперь я знаю себя достаточно хорошо, чтобы понимать: мне не должно оставлять Церковь (что для меня означало бы оставить служение Господу Нашему) в силу подобных причин; оставить Церковь мне следовало бы лишь в том случае, если бы я перестал верить, и мне не следовало бы уверовать вновь, даже если бы я в жизни не встретил среди церковнослужителей никого, кто не был бы мудр и праведен. То есть я бы отрекся от Святого Причастия: в лицо назвал бы Господа Нашего обманщиком.
Если Он – обманщик, а Евангелия – лишь подделка, то есть фальсифицированные рассказы о безумце, страдающем манией величия (а это – единственная альтернатива), тогда, конечно же, то зрелище, что являет собою Церковь (в смысле, священство) в истории и сегодня – просто-напросто свидетельство грандиозного мошенничества. Однако если нет, то зрелище это, увы! – лишь то, чего следовало ожидать: началось это еще до первой Пасхи и веру вообще не затрагивает – разве что в том, что мы можем и должны глубоко огорчаться. Но огорчаться нам следует во имя Господа нашего и за Него, ассоциируя себя самих с беззаконниками, а не со святыми, и не восклицая, что мы никак не можем "принять" Иуду Искариота, или даже нелепого, трусоватого Симона Петра, или глупых женщин вроде матери Иакова, что пыталась "продвигать" своих сыновей[1].
Требуется фантастическая воля к неверию, чтобы предположить, будто Иисус на самом деле никогда не "существовал", и более того – предположить, будто Он не говорил ничего из того, что о Нем написано; настолько невероятно, чтобы в те времена в мире нашелся хоть кто-либо, способный такое "выдумать": как, например, "прежде нежели был Авраам, Я есмь" (Ин., 8:58). "Видевший Меня видел Отца" (Иоанн, 9)[2]; или провозглашение Святого Причастия у Иоанна (Ин.6:54): "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную".
Потому мы должны либо уверовать в Него и в то, что Он говорил, и принять последствия; либо отвергнуть его и опять-таки принять последствия. Мне, например, трудно поверить, что кто-либо, однажды приступивший к Причастию, хотя бы только раз, и по меньшей мере с правильным намерением, сможет когда-либо вновь отвергнуть Его, не запятнав себя тяжким грехом. (Однако ж каждая отдельная душа и ее обстоятельства ведомы Ему одному.)
Единственное лекарство для слабеющей и убывающей веры – это приобщение Святых Тайн. Несмотря на то, что Святое Причастие всегда остается самим Собою, совершенным, цельным и нерушимым, оно не действует окончательно и раз и навсегда на кого бы то ни было из нас. Подобно акту Веры, воздействие его должно быть непрерывным и возрастать по мере повторения. ...
Кроме того, могу порекомендовать следующее упражнение (увы, возможностей для этого предостаточно!): причащаться в обстоятельствах, оскорбляющих твой вкус. Выбери гнусавого или косноязычного священника, или заносчивого, вульгарного монаха; и церковь, битком набитую самыми обычными обывателями, невоспитанными детьми, – от тех, что орут и вопят, до тех продуктов католических школ, что, едва откроют дарохранительницу, откидываются назад и зевают, – неопрятными юнцами в рубахах нараспашку, женщинами в брюках, зачастую растрепанными, с непокрытой головой.
Ступай к Причастию с ними (и молись за них). Эффект будет тот же (или даже лучше), нежели от мессы, которую прекрасно читает явный праведник, а вместе с тобою слушают ее несколько набожных, достойных людей. (Ведь оно вряд ли хуже мессы с насыщением Пяти Тысяч – после чего Господь [Наш] возвестил грядущее насыщение.)
...
Бессвязное получилось рассуждение и довольно пугающее! Я вовсе не собирался читать тебе проповедь! Я нисколько не сомневаюсь, что ты знаешь все это и даже больше. Я – человек невежественный, но при этом еще и одинокий. Так что пользуюсь возможностью поговорить – уверен, что для беседы вслух мне такого шанса уже не представится. И, конечно же, я живу в тревоге за своих детей, которые в мире более жестоком, суровом и глумливом – до него довелось дожить и мне, – обречены выносить больше нападок, чем я.
Но я – тот, кто вышел из земли Египетской, и молю Господа, чтобы никто из моего семени туда уж не возвращался. Я видел своими глазами (еще не вполне понимая) героические страдания моей матери и ее раннюю смерть в крайней нищете – мать-то и привела меня в Церковь; я испытал на себе беспредельное великодушие Френсиса Моргана[3]. Но Святое Причастие я полюбил с самого начала – и милостью Господней любви этой так и не утратил: но увы! – я показал себя недостойным. Плохо я вас воспитал; мало с вами разговаривал.
Из греховности и лености я почти забросил религиозную практику – особенно в Лидсе, и в доме 22 по Нортмур-Роуд[4]. Не для меня Небесная Гончая[5]; мой удел – неумолчный, немой призыв Дарохранительницы и ощущение терзающего голода.
О тех днях я горько жалею (и страдаю за них так терпеливо, как только мне дано); главным образом потому, что оказался плохим отцом. Теперь же я непрестанно молюсь за вас всех, чтобы Целитель (Haelend, как обычно называли Спасителя на древнеанглийском) исцелил мои недостатки и чтобы никто из вас не переставал восклицать: "Benedictus qui venit in nomine Domini"[6].
Читайте также:
Для христианина пути к отступлению нет
[1] Аллюзия на Мф. 20:20 – 21: "Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем..."
[2] Строго говоря, Ин. 14: 09. В Ин. 9 содержится близкая по значению цитата: "И видел ты Его, и Он говорил с тобою".
[3] Опекун Толкина, католический священник.
[4]
[5] Аллюзия на стихотворение Ф. Томпсона (1859 – 1907) "Небесная гончая": это автор ская исповедь о том, как Господь настигает бегущую от него душу
[6] Благословен грядущий во Имя Господне (лат.). |
