Газета "Наш Мир"
20 ноября в Лиссабоне пройдет встреча глав двадцати восьми
государств, входящих в состав Организации Североатлантического альянса
(НАТО), чтобы выразить одобрение новой «стратегической концепции» —
документа, где будут изложены задачи альянса на ближайшее десятилетие.
Это будет уже третья стратегическая концепция, сформулированная после
окончания холодной войны. Предыдущие две выходили в 1991-м (в процессе
распада Советского Союза) и 1999-м (когда НАТО совершило интервенцию в
Югославию, что стало первым серьезным военным мероприятием в истории
альянса) годах.
Во времена холодной войны присутствие
пятидесяти бронетанковых дивизий СССР и стран Организации Варшавского
договора и армии численностью почти в два миллиона человек (только к
западу от Уральских гор) было красноречивее, чем всякое изложение задач.
Стратегические концепции формулировались в 1949-м, 1952-м, 1957-м и
1968-м годах, но служили они лишь подкреплением миссии НАТО, а именно —
сдерживания СССР. Сегодня же экзистенциальный кризис, в которой
погрузился альянс, лишь подчеркивается спорами, ведущимися вокруг его
стратегической концепции.
Эволюция опасностей, окружавших НАТО
Во
времена холодной войны жить было опасно, но просто. Мощь советской
угрозы и разруха, царившая на европейском континенте после Второй
мировой войны, вынудили европейских союзников НАТО положиться в вопросах
обороны на США. Всякая надежда на сдерживание полного амбиций СССР была
связана с Вашингтоном и его ядерным потенциалом. Дело было не в
лояльности, не в выборе на основе культурных ценностей или исторической
общности. У жителей Западной Европы никакого выбора не было — в
потенциале им грозило нападение СССР. Подобная безальтернативность тесно
сковала европейских и североамериканских союзников по альянсу, а также
помогла внятно сформулировать задачи. НАТО предоставляло дополнительные
преимущества в плане безопасности почти без финансовых обязательств, что
позволило европейцам сосредоточиться на улучшении жизненных условий;
Европа выиграла время и получила ресурсы на то, чтобы выковать структуры
Европейского Союза и разветвленные системы «государств благоденствия».
Американцы не сочли это чрезмерно высокой ценой за то, чтобы сдерживать
Советы. Если бы Европа оказалась под советским господством, то сочетание
технической и производственной мощи Европы с природным, людским и
идеологическим ресурсом СССР дало бы Северной Америке угрожающего
конкурента размером в целый континент.
Угроза нападения СССР на
Европу была тем единственным обоснованием, в котором нуждалось НАТО.
Альянс почти не располагал обычными вариантами ответа на эту угрозу.
Ближе к концу эпохи холодной войны распространение противотанковых
технологий позволило несколько изменить баланс сил между НАТО и
Организацией Варшавского договора, но большая часть этих технологий
оставались непроверенными до операции «Буря в пустыне» 1991-го года, а к
этому времени советской угрозы давно не существовало. Эта
качественно-техническая инновация обошлась исключительно дорого и стала
прямым следствием количественного превосходства противника альянса. В
1988-м году преимущество советского блока в численности танков было
двукратным. Не зря в Организации Варшавского договора план боевых
действий против НАТО носил название «Семь дней до Рейна» — это был
довольно реалистичный вариант итога планируемого нападения (допуская,
конечно, что у Советов хватило бы средств его обеспечить, что к 1980-м
годам уже было под некоторым вопросом). Во всю эпоху холодной войны
Советы были настолько уверены в себе, что отказывались от применения
ядерного оружия первыми, так как верили, что превосходство в обычных
вооружениях принесет им быстрый результат. У НАТО такой роскоши просто
не было.
Стоит отметить, что и в период холодной войны между
Западной Европой и США существовали разногласия в области интересов и
стратегии. Зачастую Западная Европа стремилась дистанцироваться от США, в
том числе и после войны во Вьетнаме, которую США вели в основном для
того, чтобы доказать ей свою верность. В этом контексте принятая в
1969-м году тогдашним канцлером Западной Германии Вилли Брандтом (Willy
Brandt) «восточная политика» не так уж и отличалась от современных
отношений между Берлином и Москвой, только в холодную войну на границе
между Западной и Восточной Германией стояли советские танковые дивизии, и
это в конечном итоге определяло расстановку приоритетов странами НАТО.
Конфликты интересов и временные разногласия среди членов альянса, таким
образом, носили второстепенный характер, уступая по важности вооруженным
формированиям, отрабатывающим на учениях массированное наступление к
Рейну.
Таким образом, в эпоху холодной войны было со всей
суровостью ясно, какие угрозы окружают альянс, что создавало условия не
только для жизнеспособности и необходимости НАТО, но и для его
способности противостоять потенциальным разногласиям, возникающим между
входящими в него странами. Но подобная атмосфера оказалась не вечной.
НАТО удалось сдержать советскую угрозу, но, придя к успеху, альянс сам
обусловил свою будущую разболтанность. Угроза со стороны Организации
Варшавского договора исчезла, когда развалилась сама организация (в
середине 1991-го), а за ней и Советский Союз (в конце 1991-го). Москва в
одностороннем порядке отодвинула границу своей сферы влияния с реки
Эльбы (старая граница между Западной и Восточной Германией) за реку
Днепр, примерно на тысячу километров к востоку. В девяностых годах
угроза, исходившая от России, сводилась к распространению ядерного
оружия в результате ее возможного развала, что вынудило США и союзников
по НАТО поддерживать беспорядочно функционировавшее правительство Бориса
Ельцина. А временно установившееся превосходство американской мощи
позволило Западу немного поэкспериментировать с разными сомнительными со
стратегической точки зрения авантюрами, хотя и в бывших пограничных
между НАТО и Западом регионами, и альянс попытался сделать своей миссией
вмешательство в дела балканского региона из гуманитарных побуждений.
Несопоставимые угрозы и интересы
С
каждым годом, уходившим после окончания холодной войны, менялся
характер окружающих альянс угроз. С востока угроз не исходило никаких, и
расширение НАТО с включением в его состав Центральной Европы стало
самоцелью. А с появлением каждого нового члена внутри НАТО появлялся
очередной национальный интерес, добавлявшийся к определению угроз, и
сплачивающая сила консенсуса в вопроса угроз ослабла еще больше.
Разнобой в представлениях союзников об угрозах был определен тремя важными событиями.
Во-первых,
события 11 сентября донесли до всех реальность опасности,
представляемой воинствующими исламистами. Теракт был первым случаем,
когда НАТО обратилось к пятой статье устава, в которой говорится о
коллективной самообороне. Это проложило путь к действиям НАТО в
Афганистане, стране, весьма отдаленной от традиционной зоны действия
альянса в Европе. Последовавшие за этим удары, нанесенные джихадистами
по Испании и Великобритании, еще больше убедили всех в глобальности
угрозы; но мировой терроризм — это не пятьдесят бронетанковых дивизий.
Слабый интерес многих стран НАТО к миссии в Афганистане в частности,
равно как и серьезные разногласия в том, что касается способов
справиться с угрозой международного терроризма, в целом свидетельствуют о
недостаточной состоятельности воинствующего ислама как сплачивающей
угрозы альянсу. С точки зрения большинства стран Европы с угрозой
джихадизма надо бороться не военными экспедициями на Ближний Восток и в
Южную Азию, а действиями правоохранительных органов в собственных
странах, где проживает беспокойное мусульманское население, максимум —
тайными операциями, осуществляемыми за границей службами разведки. Это
означает, что европейцы хотели бы сместить акценты в борьбе в пользу
полицейских операций и сбора данных, не говоря уже о необходимости
беречь деньги в условиях наступления режима финансовой экономии на всем
континенте.
Вашингтон, однако, все еще желает привлечь к суду
главарей Аль-Каиды, а также стратегически заинтересован в том, чтобы,
уходя из Афганистана, передать там власть такому правительству, которое
смогло бы не дать стране превратиться в прибежище террористов. Как
показали специалисты STRATFOR, оба этих мотива вполне реальны, но из-за
них США оказываются чрезмерно связанными обязательством бороться против
тактики террористов и угрозы международного джихада за счет возникающих
(в том числе и вновь) угроз в остальных частях мира. Выражаясь языком
игроков в покер, Вашингтон сделал крупную ставку и не хочет пасовать,
хотя карты у него плохие. Ресурсов и политического капитала вложено уже
очень много, сливаться американцам очень не хочется. Европейцы, однако,
по сути дела, уже слились.
Второе. Включение в состав НАТО стран
Балтии вкупе с прозападными «цветными революциями» в Грузии и на Украине
(все эти события уложились в промежуток с конца 2003-го по конец
2004-го года) подтолкнуло Москву к тому, чтобы поднять голову, и с точки
зрения Центральной Европы расклад угроз опять изменился. Россия увидела
во включении в альянс стран Балтии знак того, что он строит планы еще и
на Украину и Грузию, и сочла это неприемлемым. Учитывая важность
Украины для России с географической точки зрения — это подбрюшье России,
дающее врагам Москвы отличную возможность перерезать связь Москвы с
Кавказом, — нечто подобное станет «переходом черты» для России в любой
форме. Кремль отреагировал на возникновение угрозы потери Украины,
ворвавшись обратно в пространство прежней советской сферы, отрезав
Среднюю Азию, Белоруссию, Кавказ и Украину войной (в случае с Грузией),
политическими махинациями (в случае с Украиной, а затем и с Молдавией) и
«цветными революциями», устроенными по образцу западных (в случае с
Киргизией).
|
