В центре внимания автора различное восприятие темы смерти русскими философами и писателями начала ХХ века. Одни из них воспевали героическую смерть на поле боя, другие относились к ней как к абсурду. Подробно рассматривается отношение к этой теме Л. Андреева и М. Горького.

Духовная культура начала XX века характеризовалась антиномичностью, пересечением старого и нового. Поляризующие тенденции принимали крайние формы. Предельность, максимализм характеризовали эпоху начала XX века. Атмосфера в России в начале ХХ века – это атмосфера кризиса, мятежей, невиданных перемен. Предчувствие социальных катастроф способствовало созданию особого типа мировоззрения. Противоречия в судьбах России "Серебряного века" выразились в разорванности сознания человека. На всех свойствах его мировоззрения лежал отпечаток особой двойственности: высшая самоотверженность превращалась в моральный нигилизм, уважение к достоинству Другого – в пренебрежение к его свободе, готовность к смерти – в страх перед ней.

Первая Мировая война способствовала процессу деперсонализации, нивелировки личности. Умаление человека проявилось в гипертрофии в человеке животных сторон, низших инстинктов, в высвобождении инстинктов разрушения и смерти. Человек низводится до уровня вещи, исчезает и подлинное отношение к Другому. Перед лицом смерти находились тысячи людей. "Иллюзорная" реальность стремительно обнаруживала свою хаотическую, безумную и смертоносную природу. Смерть, гибель России – "больная" тема философов, писателей и поэтов начала XX века. У последней черты, с точки зрения М.Волошина, стоит народ, страна, её история. Поэт изображает смерти массовые, коллективные, леденящие кровь. У него поют слепые на паперти "про кровь, про казнь, про суд"[i]. Та же тема звучит у З.Гиппиус:

"Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,

Смеются пушки, разевая рты...,

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь!"

"Если кончена моя Россия – я умираю", – пишет она в другом стихотворении. В некоторых произведениях русских писателей звучит тема жертвенности, самоуничтожения. Мандельштам ставит в 1917 г. имя "Россия" как бы в один ряд с символами смерти: "Все перепуталось, и сладко повторять: "Россия, Лета, Лорелея"".

В русской философии тема смерти нашла глубокое осмысление, эта тема рассматривается в контексте нравственной философии. Русская литература начала XX века была воплощением философской рефлексии авторов над судьбой человека и мира. Размышления о смерти героев служат, как правило, выражением человеческой идентичности. Эти мысли связаны с темой смысла жизни, судьбы.

Во многих произведениях Горького – мучительные раздумья о смысле жизни. Герой повести "Жизнь Матвея Кожемякина" чувствует одиночество и страх. Он видит, что и люди похожи друг на друга бесприютностью своей и беспокойством души. Он размышляет: "В каждом из них тлеет огонь и неслиянно будет гореть до конца дней человека или до опустошения его, мучительно выедая сердцевину"[ii]. Горький решал проблему, поставленную еще Гоголем: есть ли нечто, способное уберечь человека от духовной гибели в мире абсурда, потому что реальность абсурда – это реальность смерти.

В связи с проблемой смерти у писателей часто возникает целый ряд сопутствующих комплексов: ужаса, одиночества, сострадания, жертвенности, гуманности. Тема смерти часто соприкасается с темой бездны, пустоты, небытия, взаимопроникновения порядка и хаоса. Тема вырождения самой жизни, ее распада, распада человеческих связей, тема ухода привлекают писателей. Часто писатели изображают "мир мертвых" (ночлежка в пьесе "На дне" М.Горького), духовную смерть героя.

В произведениях философов и писателей начала ХХ века представлены различные модели отношения к смерти: смерть – благо, смерть – подвиг, жертва, смерть как отрицание Другого, бытия, смысла, неприятие абсурдного мира, смерть – абсолютное зло, "источник бессмыслицы этого мира"[iii].

Для Минского "смерть" была окрашена экстатической надеждой и трепетной тоской по высшему бытию. Русские писатели часто поэтизировали смерть. В.В.Вересаев в своем дневнике пишет: "Смерти... жду как большого, поднимающегося, ослепительного события. Вовсе не в смысле избавления от жизненной тяготы. Просто сама по себе смерть сияет в сумрачной дали будущего яркою точкою". Л. Карсавиным смерть также не признается злом. Смерть – это путь к обожению. Тема смерти связана у философа с темой любви. Он называет свое произведение о смерти поэмой – "Поэмой о смерти", и оплакивает в ней свою возлюбленную, переживает кончину любимой[iv].

С.Булгаков ставит вопрос: что же есть смерть в свете софиологии? Для него смерть есть "выход из падшего мира ради возвращения в мир обоновленный". Для философа "смерть имеет два лика: один темный и страшный, обращенный к небытию, это есть умирание или собственно смерть. Ради жертвенного его приятия Христос пришел в мир. Другой ее лик – светлый, мирный и радостный, ведущий к свободе, к божественному откровению и грядущему воскресению"[v].

Размышления о смерти русских религиозных философов были связаны с темой смысла жизни, бессмертия, истинного понимания веры, любви и творчества. Невозможно до конца познать смысл смерти, поэтому трудно понять смысл жизни. "Смертолюбие" русских философов не воспринимается как смирение перед неизбежностью смерти, а как стремление к прорыву из времени в вечность. Русских философов волновал духовный смысл смерти.

Семантически слово смерть восходит к идеям "меры", "умеренности", "смирения". Но русский человек не хочет смиряться, он борец со смертью. Тема противостояния смерти звучит у В.Иванова. Так же, как и Кьеркегор, он полагал, что человек должен противостоять ужасу, страху смерти, а не отгораживаться и прятаться от него.

В. Иванов пишет:

"И только душ легчайших слух

Незадрожавший трепет ловит

Меж косных глыб, – так Русь моя

Немотной смерти прекословит

Глухим зачатьем бытия..."[vi].

С точки зрения В. Соловьева, неприятие и преодоление смерти – существенное содержание нравственной жизни.

З. Гиппиус пишет о страхе смерти:

"Лишь одно, перед чем я навеки без сил, –

Страх последней разлуки"[vii].

Необходимо отметить, что страх смерти, страх перед Ничто, абсолютной непостижимостью часто служит у писателей начала ХХ века поводом для поиска более правильной и достойной жизни, пониманию того, что жизнь – это ценность, и этот страх смерти заставляет переосмыслить бытие. Человек переосмысливает свою жизнь и преодолевает страх. О преодолении страха смерти пишет В.П.Фетисов: "Наблюдение за смертью другого усиливает страх, а переживание смерти друга освобождает от страха. Стыдно бояться собственной смерти, если он уже умер"[viii]. Для Мережковского смерть была вызовом, который человек должен каким-то образом принять.

Мысль о противостоянии смерти звучит и в произведениях раннего М. Горького: "Страх смерти – вот что мешает людям быть смелыми, красивыми, свободными людьми"[ix].

Ранние герои Горького утверждают счастье в борьбе, в смерти на поле битвы, как Сокол и Данко. Писатель изображает героическую смерть. Для него смерть является испытанием духовной стойкости и достоинства человека. "Страх смерти унижает человеческое достоинство", – считает М.Горький. Героическая смерть – критерий духовной цельности личности. Для героев М.Горького честь дороже жизни, а героическая смерть – лучшее, что может ожидать человека. Жизнь без подвигов подобна "рабскому прозябанию в мещанской яме". Подвиг мыслится Горьким как деяние во имя людей. Готовность к самопожертвованию во имя будущего служит мерилом ценности человека. "Есть только две формы жизни: гниение и горение <...>, каждому, кто любит красоту, ясно, где величественное"[x]. Для М.Горького, как и для Гегеля, страх смерти ассоциируется с рабством. Раб в восприятии Гегеля боится смерти. Чтобы ее избежать, он готов потерять свое достоинство, гордость, честь, готов на любое унижение.

Достоинство героев Горького, как и "сверхчеловека" Ницше, появляется из преодоления страха смерти. У Горького гордость и изгнание страха смерти тесно взаимосвязаны. Для него эти чувства являются одним из способов самоидентификации личности, осознания собственной уникальности. Хотя, с нашей точки зрения, отсутствие страха смерти не всегда является проявлением высшей доблести. Человек, не ценящий собственную жизнь, не будет сочувствовать и сострадать Другому, не будет ценить и жизнь Другого.

М.Горький воспринял мысль Заратустры: "Что падает, то нужно еще толкнуть". В главе "О свободной смерти" Ницше так вещал устами Заратустры: "Слишком многие живут и слишком долго висят на своих сучьях. Пусть бы пришла буря и стряхнула с дерева все это гнилое и проточенное червями!"[xi]. М.Горький по-своему истолковал слова Ницше. У Горького звучит тема: "Умри вовремя!". М. Горький продолжает эту тему в своих произведениях и публицистических статьях. "Истинно мудрый умирает вовремя", – считает он[xii]. В статье "О цинизме" Горький пишет, что "нужно испытать благодарность к смерти, когда она приходит вовремя и убирает с дороги жизни ветхое, отжившее, уже полумертвое"[xiii]. Горький писал Иванову-Разумнику: "Вопроса "зачем смерть" для меня не существует: благословен закон бренности, вечно обновляющий дни жизни!"[xiv]/1912г./. Смерть не пугает писателя.

О победе любви над смертью пишет М.Горький в сказке "Девушка и смерть". Он создает персонифицированный образ Смерти, старухи, мечтающей полюбить "огнекудрого" Сатану, "надышаться вволю адским зноем". У М.Горького Смерть способна к состраданию. Она жалеет Девушку, ждущую смерть, разрешает ей встретиться с возлюбленным перед смертью. "Чем буду жить на свете, если люди целоваться бросят?" Единство любви, жизни и смерти – тема произведений не только М.Горького, но и других писателей начала ХХ века. Например, в рассказе "Вымысел" З.Гиппиус подчеркивает "...величие и вечную, грозную пленительность – Смерти, соединенной с Любовью"[xv]. В этом произведении появляется мотив "мертвой жизни", противопоставленный "живой жизни".

По мнению М.Горького, скучный человек, живущий без "огня", без страсти и без всякого оправдания для себя и других, боится смерти. Оправдание жизни может быть в одном – в великом и страстном труде на благо человеку: человек должен оставить после себя памятник трудов своих /"Наваждение"/. Человек, уверенный в своих делах, идущий к поставленной цели, преодолевает смерть, ибо он своими поступками оставляет по себе "тень в жизни" /"Исключительный факт"/. Горького привлекало учение Н.Федорова. Призыв к победе над смертью был созвучен его собственным исканиям. Человек М.Горького – борец со Смертью. Герой пьесы "Егор Булычев и другие" протестует против смерти. И этот протест возвышает Булычева над окружающей средой, делает его Человеком с большой буквы. Булычев обращается к Богу: "Какой ты мне отец, если на смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну пускай – все! А я – зачем?"[xvi]. Герой одинок, он в одиночестве он переживает свое горе, рушатся все его связи с миром. Опыт смерти делает его глубже. Он прозревает, хочет выяснить, какую ошибку он совершил в жизни.

М.Горький мечтал о бессмертии. В беседе с А. Блоком он сказал об этом: "Лично мне – больше нравится представлять человека аппаратом, который претворяет в себе так называемую "мертвую материю" в психическую энергию и когда-то, в неизмеримо отдаленном будущем, превратит весь "мир" в чистую психику".

Эта же тема звучит в пьесе Л.Андреева "Король, закон и свобода": "Нет смерти для того, кто любит Родину". Тема бессмертия затрагивается писателем и в пьесе "К звездам" и в "Повести о семи повешенных".

Если для Л. Шестова постижение конечности собственного бытия – критерий подлинного существования, а смерть – основа трагического мироощущения, то Л.Андреев в своих произведениях подчеркивает абсурдность смерти. Для него смерть нечто "бессмысленное, ужасное и непоправимое". Л.Андреев, как и М.Горький, создает персонифицированный образ Смерти, которую он отождествляет с роком, с Некто в Сером. Смерть у него имеет зловещий облик. У него "звонко скачет смерть по опустошенным полям и на безглазом черепе ее, со спокойной усмешкой играют отблески пожаров" ("Из глубины веков")[xvii]. У Л.Андреева тема смерти сближается с мотивом бессмысленности, безумия окружающего мира. Смерть не разрешает противоречий этой жизни. На взгляды Л.Андреева определенное влияние оказало творчество Метерлинка. В драме "Вторжение смерти" Метерлинка главная героиня Смерть явно не присутствует на сцене, но ее участие незримо чувствуется в молчании действующих лиц, в их недомолвках, жестах, взглядах. Рядом с будничной жизнью приподнимается завеса вечности. Каждый непонятный звук – все, что гармонирует с чувствами душ, – вызывает страшную тревогу. Внешняя, видимая жизнь, феноменальный мир превращается только в отзвук невидимой жизни бесконечного. Метерлинк поставил в своей драме цель – постигнуть отношения между миром видимым и тайной, его окружающей.

Смерть в произведениях Л.Андреева – это "мрак пустоты и ужас Бесконечного", это небытие, абсолютное ничто, великая тайна. Л. Андреев показал невыносимый страх смерти как выражение бессмысленности жизни. Почти все герои Л. Андреева умирают, так и не сумев преодолеть стену отчуждения, одиночества.

Рассказы Ж.П.Сартра "Стена" и Л.Андреева "Рассказ о семи повешенных" посвящены одной теме: ожиданию смертной казни. Этих писателей многое объединяет, но есть и различия. У обоих писателей присутствует образы ночи, тишины, неба, времени ("...ночь охватила нас темной, бесформенной массой" у Ж.П.Сартра; у Л.Андреева герои чувствуют "таинственную и грозную сущность ночи"). Эти образы у них – знаки инобытия, космической гармонии, недостижимой на земле. Оба писателя изображают животный страх своих героев перед смертью. У обоих писателей серый цвет передает ощущение удручающего однообразия, неподлинного бытия. У героев – серое, землистое лицо, учащенное сердцебиение. У человека трудно определить возраст, как "у трупа, который уже начинал разлагаться"/Л.Андреев/. Оба писателя помещают своих героев в камеры смертников. Герои обоих писателей кричат, рвут на себе волосы, мечутся по камере, они чувствуют, что она /Смерть/ уже вошла в камеру и ищет свою жертву, "шаря кругом руками"/Л.Андреев/. Вот как описывает страх смерти у своего героя Л.Андреев: "...стало как-то страшно. Точно его оголили всего, как-то необыкновенно оголили – не только одежды с него сняли, но отодрали от него солнце, воздух, шум и свет, поступки и речь. Смерти еще нет, но нет и жизни, а есть что-то новое, поразительно непонятное"[xviii]. Герои воспринимают смерть как нечто такое, что невозможно понять. Герои обоих писателей погружаются в состояние гипноза, когда "давила страшная безумная тяжесть", "все перестало интересовать, но это было ужасное спокойствие"/Ж.П.Сартр/, "всякая мысль – было безумие, всякое движение – было безумие" /Л.Андреев/. Дикий ужас человека, сходившего с ума, испытывает Василий Каширин перед смертью /у Л.Андреева/. "Погасало сознание... Наступило ничего". Человек превратился в "животное, ожидающее бойни, в глухую и безгласную вещь"[xix]. Перед лицом смерти жизнь для него утратила привлекательность. От неприятия смерти герой переходит к неприятию жизни. В "Последнем дне приговоренного к смерти" В.Гюго также представляет в воображении перевернутый мир: небо светится, а звезды превращаются в черные точки на золотом фоне. Смерть для героев Л.Андреева – это отчаяние, раздавление, падение. Бесконечное падение с бесконечной горы видит в своих последних снах герой Л.Андреева Цыганок.

Главный герой Ж.П.Сартра свое положение воспринимает откуда-то со стороны, будто это был не он, а кто-то другой. И его допрос офицерами перед казнью кажется ему потешным, их мелкие заботы кажутся смехотворными. Один из героев Л.Андреева также смеется перед казнью: "Он засмеялся: скрипучим, нелепым, но страшно веселым и радостным смехом. Как будто гусь закричал: Га-га-га!" Эта веселость, – пишет автор, – оскорбляла и тюрьму, и казнь. И делала их чем-то очень страшным, превращала и эту тюрьму, и этот мир в сумасшедший дом. Человек окончательно утрачивает свободу в мире-тюрьме, мире-сумасшедшем доме, перестает быть человеком. Замена имени на кличку – знак обезличивания человека в мире неподлинного бытия.

Главная мысль Ж.П.Сартра: смерть обрывает все связи человека с миром. Перед лицом смерти обесценивается все, чем раньше дорожил человек: жизнь, любовь, свобода. Рассказ Ж.П.Сартра имеет название "Стена". Это слово у Ж.П.Сартра имеет несколько значений: 1) стена, у которой должны расстрелять героя; 2) стена непонимания, которая вырастает между живыми и теми, кто приговорен к смертной казне. Стена – это Другое, стена устанавливает необходимую дистанцию между субъектом и Другим; 3) стена отделяет смертных от свободы, от всего мира, от их прошлого, будущего; 4) стена символизирует непроницаемость границ "неподлинного" бытия, за пределы которого человек не может вырваться. Это символ абсурдности мира.

Тема Смерти имеет у Л.Андреева еще несколько трактовок, отличных от Ж.П.Сартра. Не все герои Л.Андреева воспринимают смерть как ужас, иногда она ассоциируется у героев с безграничной готовностью к подвигу, как жертвенность, как стремление пополнить ряды тех, кто "из века через костер, пытки и казни идут к высокому небу". Герой Вернер перед лицом смерти испытывает чувство свободы, испытывает чувство "нежной и страстной жалости" и любви к людям, хотя раньше он их презирал. Новой перед ним предстала жизнь, новыми перед ним предстали люди, он нашел свое подлинное бытие и мужественно смотрит в лицо собственного Ничто, небытия.

"Собачий вальс" – пьеса об одиночестве и абсурдности бытия. Интеллигент Генрих Тиле, не найдя ответов на вопрос о смысле жизни, отвергает жизнь, чтобы осознать смерть в ее "непоправимости и глубине мистической". В самоубийстве писатель видел гарантию свободы. Отвечая на анкету журнала "Новое слово", он писал: "...существует два рода самоубийств: одно самоубийство – от разума, от силы и воли; другое – от неразумения, от безволия и слабости"[xx].

Генрих Тиле обретает свободу, отвергнув мир внешний и отстояв мир внутренний, мир абсолютного одиночества. Л.Андреев писал о своей пьесе: "Собачий вальс" не имеет дна, ибо его основанием служит тот мир, непознаваемый. Оттого он кажется висящим в странной и страшной пустоте. Но разве эта мнимая пустота не есть основание и основание всего мира?"[xxi].

Таким образом, Л.Андреев в своих произведениях изображает смерть как отрицание бытия, смысла, конец мира и истории. Но взгляды писателя менялись. В 1891 г. Л. Андреев писал: "Я хочу на основании тысячелетнего опыта самосознания, на основании науки показать человеку, что ни он сам, ни жизнь его – ничего не стоят. Я хочу показать, что на свете нет истины, нет счастья, основанного на истине, нет свободы, нет равенства, – нет и не будет. Я хочу показать, что вся жизнь человека /ого!/ с начала до конца есть один сплошной бессмысленный самообман, нечто чудовищное, понять которое значит убить себя. Я хочу показать, как несчастен человек, как до смешного глупо его устройство, как смешны и жалки его стремления к истине, к идеалу, к счастью. Я хочу показать всю несостоятельность тех фикций, которыми до сих пор человечество поддерживало себя: Бога..., нравственность, загробная жизнь, бессмертие души, общечеловеческое счастье и т.д. Я хочу показать, что одна только смерть дает и счастье, и равенство, и свободу, что только в смерти истина и справедливость, что вечно одно только "не быть" и все в мире сводится к одному, и это одно, вечное, неизбежное есть смерть. Я хочу быть апостолом самоуничтожения"[xxii]. В произведении "Самсон в оковах" Л.Андреев трактует смерть как освобождение от оков. Свободен человек в пограничной ситуации перед лицом смерти. "Но прокаженный был свободнее, чем человек, чем зверь, чем сам царь...", – пишет Л.Андреев в рассказе "Из глубины"[xxiii].

Писатели начала XX в. подмечают одну важную ментальную особенность своих героев, страдания и страх сосредоточены в плоскости личного отношения к "своей" кончине. Через призму своей кончины мир превращается в ад, уходят радость и любовь. Человек, оказавшийся у смертельной черты, протестует, не понимая, почему умирать должен он, а не кто-то Другой. Герои писателей часто равнодушно относятся к смерти ближнего человека. Клещ ("На дне" М.Горького) с нетерпением ожидает смерти жены, которую он, по словам Квашни, "заездил до полусмерти". О равнодушном отношении к смерти Другого пишет М.Горький в произведении "По Руси": "<...>но в Прядильной улице смерть была слишком привычным явлением, она не возбуждала ни грусти, ни страха, ни философских размышлений, а только углубляла скуку жизни"[xxiv].

В другом произведении "Жизнь Матвея Кожемякина" герой отмечает: "Любят у нас человека хоронить: чуть помрет кто позначительней – весь город на улицы высыплется, словно праздник наступил или зрелище дается, все идут за гробом даже как бы с удовольствием некоторым. Положим, – ежели жить скучно, и похоронам рад". Это позиция равнодушного человека. О таком отношении к смерти пишут и другие писатели. Героиня произведения Боборыкина "Жестокие" Полина Безрукова жестоко относится к страданиям своего умирающего мужа. О равнодушии к смерти Другого пишет и Л.Толстой в рассказе "Смерть Ивана Ильича": "...самый факт смерти близкого знакомца вызывал у всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости от того, что умер он, а не я"[xxv]. На одну из причин равнодушия к народу, Ближнему указывает И.Бунин: "Откуда это равнодушие? Между прочим, и от ужасно присущей нам беспечности, легкомысленности, непривычки и нежелания быть серьезными в самые серьезные моменты"[xxvi]. Такой "эгосмертоцентризм" не был характерен для религиозных русских философов (например, Н.Бердяева), для которых смерть любимого Другого, близкого была важнее, чем их собственная[xxvii].

А ведь человек начитается "с плача по умершему". Этим героям далеки и не понятны слова поэта XVI в. Джона Донна, который писал: "Нет человека, который был как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, и поэтому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе"[xxviii]. С этим поэтом солидарен В.Н.Ильин, который отмечал: "..."чужая" смерть – это моя смерть и смерть не только моя, но всего человечества и даже всего космоса..."[xxix].

Равнодушие к смерти Другого в произведениях М.Горького и других авторов свидетельствуют о том, что в будущем появится человек с новым мировоззрением, "корпоративный" человек, для которого главное не теплые отношения с Другим, а "кодекс корпоративной морали", отношение к Другому как клиенту, сослуживцу, подчиненному. Равнодушие к смерти Другого, восприятие смерти Другого как зрелища также свидетельствует о том, что сочувствие, сопереживание, восприятие Другого как ценности в обществе утрачено. Такое восприятие смерти Другого свидетельствует и об обесценивании человеческой жизни, также о том, что истоки постмодернистского мировосприятия возникли в начале ХХ века. Переживание смерти Другого в современном мире не совместимы с гедонистическим образом жизни. "Равнодушие к смерти представляется желательной нормой"[xxx]. Для эпохи постмодерна характерно игровое отношение к смерти. Смерть приучается через игру, иронию, утрачивается трагизм, смерть становится зрелищем.

По мнению Хайдеггера, "усредненный индивид", послушный людскому мнению, избегающий понимания того, что он пребывает к смерти, обречен вести "неподлинное существование", не способен к осознанию и свободному самоопределению в мире"[xxxi]. Неподлинное существование ведет к умиранию, "малой" смерти в обезличенном массовом обществе.