Сохраняющаяся политическая турбулентность в арабском мире не мешает делать первые выводы из происшедших событий. Начнем с того, что президенты Египта и Туниса пришли к власти разными путями – Мубарак стал преемником убитого радикальными исламистами Садата, бен Али сменил в результате бескровного переворота старого «отца нации» Бургибу. Но и тот, и другой смогли вывести свои страны из тупика. При Мубараке Египет не только вышел из изоляции в арабском мире (сохранив при этом нормальные отношения с Израилем), но и вновь занял в нем ведущие позиции. Бен Али активно способствовал преодолению отсталости Туниса, в том числе с помощью активной компьютеризации (что парадоксальным образом обернулось против него).

Но динамичные «силовики» (Мубарак – летчик, бен Али – спецслужбист) за десятилетия своего правления исчерпали свой потенциал, их репутация претерпела моральный износ. Борцы с коррупцией в начале правления, они, в конечном счете, создали режимы, не менее (а то и более) коррумпированные, чем существовавшие при их предшественниках. Начав с концентрации вокруг себя наиболее дееспособных элитных групп, к концу своего пребывания и бен Али, и Мубарак оказались лидерами семейных кланов, вызывавших сильное раздражение как большинства элит, так и населения. Каждый из них пытался следовать по пути сирийца Асада, которому удалось создать квазидинастию, когда власть унаследовал его сын. Разница в том, что если Мубарак с преемником почти определился (хотя его сын Гамаль был непопулярен в армии, основной опоре режима), то бен Али, хотя и не успел этого сделать, но направление поисков также носило «семейный» характер.

В обоих случаях коррумпированная полиция находилась в конкурентных отношениях с армией, сохранившей авторитет у населения; разница состояла в том, что если в Тунисе армия участвовала в изгнании с позором бен Али, то в Египте она, по старой памяти (все же речь идет об одном из героев войны 73-го года), ориентирована на то, чтобы Мубарак покинул свой пост с максимально возможным почетом. От бен Али отреклись высшие должностные лица страны – премьер-министр и спикер парламента. В оппозиции к Мубараку оказались эль-Барадеи и Амр Муса, соответственно, экс-президент МАГАТЭ и генсек Лиги арабских государств, занявшие свои посты в значительной степени из-за роста международного авторитета Египта при нынешнем президенте.

Как бен Али, так и Мубарак допускали в своих странах оппозицию – в отличие от их ливийского соседа Каддафи, чей режим отличается куда большей жесткостью. Это способствовало тому, что революции в этих странах не приняли характера кровавой вакханалии – насилие носило сравнительно ограниченный характер. У народных выступлений оказались публичные лидеры (хотя бы формальные, с относительно ограниченным влиянием на массы), не заинтересованные в том, чтобы крушить все вокруг. Однако оппозиция в период «стабильности» была лишена каких-либо возможностей прихода к власти – в ситуации роста недовольства населения (в том числе ростом цен на продовольствие) невозможно было обеспечить переход власти от одной политической силы к другой, который в демократическом обществе позволяет смягчить напряжение.

В Тунисе в парламент последние два десятилетия допускалась в основном «карманная» оппозиция, участники которой в обмен на гарантированные мандаты имитировали конкуренцию с правящей партией. На последних при бен Али парламентских выборах в 2009 году настоящая оппозиция получила 2 (два!) депутатских мандата (для сравнения – правящая партия – 161 мандат, а «лояльные оппоненты» - 51). Одна из крупнейших оппозиционных партий – прогрессивные демократы – вообще мест не получила. Исламисты (будь то радикальные или умеренные) к выборам допущены не были.

У Мубарака ситуация была несколько иной. Под влиянием Запада он решился на «полусвободные» выборы, в том числе разрешив участие в них умеренных исламистов, которые в результате получили 20% мандатов. Это вызвало серьезнейшее беспокойство у президента и его «ближнего круга» – на последних выборах, в ноябре-декабре 2010 года, фальсификации достигли такого масштаба, что в первом туре в парламент не прошел ни один исламист (зато 209 депутатов от правящей партии). Либералы получили «подачку» в виде шести мест. Второй тур вся оппозиция бойкотировала, что привело к формированию практически однопартийного парламента.

И бен Али, и Мубарак были сильными политическими лидерами общества ХХ века – с развивающейся промышленностью, модернизацией «сверху» при ярко выраженной этатистской модели, преуспеванием приближенного к власти бизнеса, с «управляемой демократией» и цензурой той или иной степени жесткости. Они не смогли противостоять новым вызовам. Таким как безработица образованной городской молодежи, гуманитариев, которые вынуждены работать торговцами, чтобы не идти в разнорабочие – появилась масса «лишних людей». Возник драматический разрыв между желаемым и реальным статусом интеллигентов, которых продолжали регулярно выпускать национальные университеты. При этом интеллигент – это не только человек с высокой самооценкой и часто склонный к рефлексии, но и имеющий доступ к современным технологиям – Интернету, мобильной связи – которые способны пробивать «железные занавесы», характерные для ХХ столетия. Хорошо известно, что Интернет выступает в качестве как коллективного пропагандиста (сообщая о фактах коррупции президентского окружения), так и коллективного организатора, мобилизующего людей на протестные акции. Сейчас наиболее активные и честолюбивые «лишние люди» получают возможность самореализоваться в политике, но большинству из них, скорее всего, придется довольно скоро (когда закончится «карнавал») испытать новые разочарования.

Недовольство элит плюс протест образованной молодежи привели к кумулятивному эффекту. К этому добавляется мощный и долгое время загоняемый внутрь исламский фактор, значение которого сейчас просчитать непросто. Можно только сказать, что «исламизм» нуждается в дифференцированном анализе, понимании того, что взгляды части из них мало отличаются от приоритетов турецкого премьера Эрдогана. В Турции такая дифференциация произошла еще в 90-е годы – на «интегристов» и «умеренных»; последние пытаются найти синтез между исламскими ценностями и традицией Ататюрка, несмотря на их внешнюю несовместимость. По крайней мере, ни в Египте, ни в Тунисе пока не видно нового аятоллы Хомейни – он, впрочем, может появиться, если хаотизация в этих странах не прекратится.

Наконец, последний фактор – изменение позиции Запада. Холодная война (делившая мир на «своих» и «чужих») давно закончилась, общественное мнение стало значительно более негативно относиться к нарушениям прав человека и коррупции. Так что бывшим «стратегическим партнерам» может не найтись места в западных странах, даже если они успевают вовремя покинуть страну. В 86-м году Франция приняла одиозного Дювалье-младшего, сейчас она не пустила к себе куда менее отталкивающего бен Али (а родственников бывшего тунисского президента гонят из Канады). Ряд западных стран отказали в поддержке и Мубараку, в частности, после некоторых раздумий, от него отвернулись и США, которые сейчас, похоже, пытаются понять, у кого больше шансов получить власть – у генерала Сулеймана или эль-Барадеи. Быть может, история вынесет более сбалансированный вердикт в отношении многолетних лидеров Туниса и Египта – по крайней мере, Мубарак, безусловно, является выдающимся государственным деятелем. Но у современного глобального мира свои законы – и иногда более жестокие для правителей традиционного типа, чем «правила игры» ХХ века, предусматривавшие на худой конец возможность спокойной жизни в эмиграции где-нибудь на Лазурном берегу для обладателя счета в «непрозрачном» швейцарском банке.