Газета "Наш Мир" 25 января 1721 года вышел Манифест об учреждении Духовной коллегии, позже переименованной в Святейший Правительствующий Синод Российской Православной Церкви. Ныне так называемый синодальный период церковные историки оценивают скорее негативно, находясь под влиянием восстановленного патриаршества. Однако двухсотлетний синодальный период истории Церкви требует более взвешенного анализа.
Прерванная симфония
Государственно-церковный диалог до царствования Петра I тяготел к так называемой симфонии, православной политической концепции, означающей равноправный союз духовной и светской властей. Являясь известным идеалом для богословов, симфония государства и Церкви прививалась непросто даже в Древней Руси. Ведь симфония есть, по сути, двоевластие, чего не допустит государство, идущее к абсолютизму. Курс этот взяла и Русь, причем еще до Петра, и к концу XVII века была от политического идеала православия уже далека. Причина тому – «постепенное сползание Московского царства к византийскому цезарепапизму, при котором царская власть постоянно вмешивалась в дела Церкви», как заметил историк позапрошлого века Александр Казем-Бек.
Церковная реформа Петра Великого и отказ от равноправных отношений государства и Церкви были обусловлены злоупотреблениями клира. На «низкий уровень белого духовенства в Древней Руси и малое уважение к нему» указывал историк Георгий Федотов. Но и монашествующие не отличались праведностью. Были архиереи, которые «дозволяли себе зашибать своеручно человека на молебне до крови, употребляли в отношении провинившихся битье обнаженных плетьми, сажание на цепь с оставлением без пищи…»
Рассмотрим акты, например, Холмогорской епархии. В 1627 году келарь Ивановского монастыря Архипп жаловался на посадского человека, угрожавшего: «А вас… чернецов, из монастыря всех разгоняем». Обвинил и крестьян, которые его «бранили и били, и клобук с головы сбили, и обесчестили». Заодно донес, что они будто не платят казне податей. Похоже, келарь получил по заслугам, ибо вскоре игумен Паисий сообщил, что Архипп бежал из обители, ограбив ее. В 1631 году крестьяне Лябельской волости жаловались на строителя Телегова монастыря старца Марка с братией, завладевших их землей и сенными покосами. А в 1639 году крестьянин Якунка Ильин, едва не разоренный, обвинил строителя Соловецкой пустыни Кирилла: «Велел отца моего и меня бить, и увечить, и грабить… а отца моего убили до смерти…»
Положение клира противоречило интересам государства. В конце XVII века при иных храмах было до 20 причетников: все они, пользуясь льготами, не платили подати. Рано или поздно государство должно было принять меры.
Церковное управление тоже было не безупречным. «Количество дьяков особенно увеличилось в XVII веке, когда с учреждением церковных приказов значительно осложнилось делопроизводство… по епархиальному управлению. Сознавая свою силу… они производили поборы и волокиты… Взяточничество сделалось их общим и вопиющим пороком, так что нередко вызывало протесты. Так было в патриаршей области… и в епархиях», – писал церковный историк XIX века Александр Доброклонский.
Добавим к тому архиерейский деспотизм и произвол, известные претензии Патриарха Никона на светскую власть. Даже официальное величание Патриарха не могло не раздражать русских монархов: «Великий государь… всея Великия и Малыя и Белыя России…»
Поворот к секуляризации
Нет сомнений, новации Петра связаны с предыдущим развитием отношений государства и Церкви. О том, что император имел предшественников в церковной политике, отмечал протоиерей Георгий Флоровский. К примеру, царя Ивана III, имевшего виды на церковные вотчины.
После введения на Руси патриаршества (1589 год) ускорилась централизация церковного управления, чему помогли церковные приказы (органы управления), устроенные по образцу государевых. Создание в 1650 году подконтрольного царю Монастырского приказа, подчинившего все духовные структуры, дало государевым людям большие возможности в управлении Церковью. Петру же осталось европеизировать тенденцию к подчинению Церкви государству. К тому же, отягченная собственностью, Церковь сама нуждалась в административном ресурсе государства. Реформа вызревала внутри Церкви, а лишь затем – в мыслях монарха.
Между тем Россия вступала в Новое время, и власть ратовала за «общее благо», руководясь теорией естественного права, далекой от религии. Более того, духовное оскудение предреформенной Руси сблизило ее с Западом, и для полного сходства требовалась европеизация. «К европеизации шло все, кроме разве старообрядчества», – утверждал академик Сергей Аверинцев. И настали перемены. Но, по словам Георгия Федотова, Петр разрушил не здание Церкви, а «обветшалую оболочку Святой Руси».
Известно стремление императора подражать протестантским странам, где первенство государства над религиозными организациями обозначилось задолго до того. Парадоксально, но в то же время в реформе Петра видна приверженность и отечественной традиции: ведь он отрицал курс Патриарха Никона, который, возвышая священство над царством, прибег, по сути, к «смелой защите папизма западного стиля», как отмечает протоиерей Валентин Асмус. Аналогично мыслил протопресвитер Александр Шмеман: «Реформа Петра была прежде всего резким разрывом «теократической» традиции».
Были, конечно, и материальные мотивы. Путем новаций царь-реформатор хотел изъять значительные средства Церкви, ожидая больших трат, связанных с модернизацией. Выясняя причины реформы, церковный историк начала XX века Павел Верховской отмечал: начиная с середины XVII века шла секуляризация государства, в то время как священство теряло духовный авторитет, оставаясь патриархальным и пассивным. Секуляризация состояла в перемене взгляда на цели и задачи государства. До тех пор, пока цели государства и Церкви совпадали, не было необходимости в юридическом подчинении духовной власти. Но при Петре стороны должны были заметно разойтись. Предстоял переход к государственной церковности.
Государственная церковность
Реформа привела Церковь в юрисдикцию монарха, сделав ее «ведомством православного исповедания». В этом ее отличие от симфонии, подразумевающей сосуществование, но не слияние государства и Церкви. Другое дело – замысел Петра, превративший духовенство в царских чиновников, обязанных даже нарушать тайну исповеди в случае государственной необходимости, что умаляло авторитет Церкви. Зато Церковь наделялась привилегиями – она «господствовала», доминируя в духовной сфере.
Государственная церковность оформилась в синодально-консисторскую систему, имевшую два уровня – общероссийский и региональный. Идейные ее истоки – в составленном Феофаном (Прокоповичем) «Духовном регламенте». В сочинении Прокоповича обнаруживается сходство с протестантскими церковными уставами. Не случайно архимандрит Маркелл (Родышевский) называл Феофана «совершенным кальвинистом». В «Регламенте» обосновано преимущество коллегиального – соборного правления: «Велико и сие, что от Соборного правления не опасатися Отечеству мятежей… яковые происходят от единого… правителя духовного. Ибо простой народ… великою Высочайшего пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковой правитель есть… Самодержцу равносильный, или больши его…»
Таким образом, церковная власть оказалась под диктатом государства. Права епископов, включая судебные, ограничили. Важнейшей функцией архиереев стало выслеживание и доносительство. В сочинении Прокоповича читаем: «Может епископ и тайно у… церковников, и аще кто иный… покажется, спрашивать, как живут пресвитеры и диаконы». Там же находим слово «проведывать». Иные епископы следили и за светскими чиновниками. Яркий пример из XVIII века дает архиепископ Гавриил (Русский): он «извещал Синод о политических высказываниях… чиновников». Но этого мало. Есть свидетельства о доношениях и со стороны самого Феофана. Надо заметить, что «Регламент» приняли в то время, когда в Европе была популярна концепция «полицейского государства».
«Регламент, или устав Духовной коллегии» был принят 25 января 1721 года.
Тем не менее «Регламент» отнюдь не проповедует протестантизм. Петр не отказался от веры предков. Даже ввел смертную казнь за «совращение» православного в другую веру. Хотя к каноническим отклонениям реформа все же привела. Сюда относят перевод епископов из одной епархии в другую, что противоречит канонам древней христианской Церкви. Реформаторов винят и в одобрении крещения обливанием, в том, что в исполнении таинств стал частым формализм. Особо критиковалось принуждение совершать причастие. Но эти изменения были ограничены, как считает архиепископ Филарет (Гумилевский): «Регламентом» оставлены в неприкосновенности и… силе древние правила Соборов и отцов…» Более того, те же отклонения (не все) мы видим при патриархах нынешней Русской Церкви. Что до канонов, то об их обусловленности историческими обстоятельствами говорили уже до революции в духовных академиях.
По мнению иных, реформа грубо противоречила интересам Церкви, вызывая недовольство клира. В адрес Петра звучала масса нареканий. По словам богослова начала XX века архиепископа Илариона (Троицкого), «деятельность Петра направлена была к унижению Церкви и к подрыву ее силы и авторитета». Архиепископ обозначил и цель реформы: «Чтобы государственная сторона… стала на первом месте, а Церковь… подчинилась…» Но тенденциозность Илариона, сторонника порядков, когда архиереи были вне контроля, очевидна.
Правительствующий Синод
Учредив систему государственных коллегий, Петр считал, что и церковное управление должно быть коллективным, желая инкорпорировать его в госаппарат. Как уже упоминалось выше, 25 января 1721 года вышел Манифест об учреждении Духовной коллегии, а 14 февраля ее торжественно открыли.
О Духовной коллегии говорилось еще в «Регламенте» Прокоповича, изданном в 1720 году. Получалось, что ее полномочия много меньше, чем у всероссийских митрополитов и патриархов. Она напоминала Обер-консисторию Швеции и Германии. Епископы возмутились, найдя в ней ущемление своих канонических прав, о чем узнал монарх. К чести Петра, он пошел на компромисс. Коллегию переименовали в Святейший Правительствующий Синод уже 14 февраля. В него вошли духовные лица (в основном архиереи). Для членов Синода ввели присягу императору: история с Патриархом Никоном не должна была повториться.
Постепенно компетенция Синода расширялась, а ранг возвышался. Синодалы добились передачи в свое ведение церковных вотчин, бывших под контролем государства начиная с 1701 года, и подсудности им церковных крестьян почти по всем уголовным и гражданским делам. Дальнейшая история, вплоть до секуляризации времен императрицы Екатерины II, исполнена неустанной борьбой духовенства за право владеть землей, наживаясь на труде бесправных крестьян.
Синод стал сердцевиной государственной церковности. Но полномочий, подобных тем, что были у патриархов, не получил (для того и задумали реформу). Историк Степан Рункевич видел в Синоде соединение власти духовной и светской. Церковным учреждением его считали немногие: к примеру, Московский митрополит Филарет (Дроздов). Более того, изначально Синод формировался как неотъемлемая часть имперского аппарата, как государственный орган. Мнения о нем разные. Наивысшая, пожалуй, оценка у епископа Арсения (Жадановского): «Святейший Синод составляет душу нашей… Церкви… есть учреждение, данное нам Промыслом Божиим… называть его безблагодатным нельзя».
Позитивная роль Синода состояла в том, что он внес системность в церковную жизнь, обеспечил единство церковной политики в регионах, ограничил архиерейский деспотизм. Наконец, он сделал церковное управление цивилизованнее. В состав синодального присутствия при Петре I входил мирянин, не в пример современному Священному Синоду РПЦ, в котором не представлены даже простые священники.
Своеобразной проекцией Синода на местах стали консистории. Они обеспечили единую политику в епархиях, что упрочило целостность Церкви. Консистории пресекали произвол, исходили из принципа гласности, многие епархиальные акты публиковались. Допускалась свобода мнений. Вспомним священника Иоанна Беллюстина: критикуя епархиальную власть, он все же сохранил свое место. Консистории утверждали финансовую прозрачность и дисциплину. В «Епархиальных ведомостях» печатались финансовые отчеты местных церковных учреждений. Наконец, консистории дали прецедент активного и плодотворного участия мирян в епархиальном управлении.
Первый обер-прокурор
Центральной фигурой в Синоде со временем стал госчиновник – обер-прокурор, оттеснивший первенствующего архиерея. 13 июня 1722 года по специальной инструкции обер-прокурор получил немалые права, не подлежа ничьему суду, кроме царского. Представлять государство в Синоде, строго следя за законностью, борясь с архиерейским произволом, – была его главная задача.
Первым обер-прокурором Синода стал полковник Иван Болтин. К своим обязанностям он приступил в июле 1722 года. Вскоре добился суда над секретарем синодальной типографии, бравшим взятки. Несмотря на защиту секретаря синодальным архимандритом, добился взыскания с виновного добытого неправедным путем. Затем, по предложению Болтина, Синод повелел о допросе «попа Андрея», который нанес некоему крестьянину «смертные побои». Когда Феофан (Прокопович) получил от Синода взаймы 3200 руб., Болтин напомнил, что с казенными деньгами так не поступают. И Синод постановил вернуть долг. Но скоро обер-прокурор вступил в конфликт с членами Синода. Предложил им вернуть казне вотчины, розданные в 1720 году четырем монастырям, отчего казна несла убытки, но епископы не выполнили его предписание.
Болтин ратовал и за дела милосердия. Ходатайствовал перед Синодом о выдаче в неимущие монастыри хлеба. Но как оценили столь значимые труды? В 1723 году он сообщил императору: «Вот уже год и четыре месяца отправляю я… обер-прокурорскую должность, но… не получаю… жалованья… прожить нечем». Виной был Синод. Устроив волокиту с жалованьем, он силился удушить институт обер-прокуратуры.
27 апреля 1725 года на допросе по поводу деяний члена Синода архиепископа Феодосия (Яновского) Болтин ответил: «От… архиепископа Феодосия непристойных слов, которые показаны от… синодских членов… не слыхал». (Архиерей ругал синодальный строй.) 11 мая прямодушный обер-прокурор был уволен, ибо так и не донес на Феодосия (хотя знал о его вине).
Начатая Петром реформа затянулась. Были трудности, были и успехи. По словам дореволюционного митрополита Ташкентского Арсения (Стадницкого), в синодальную эпоху «росла и крепла земля Русская под животворящим союзом веры и власти». То было время, полное созиданий. Открывались духовные школы, велась огромная миссионерская работа. И ничто не мешало воссиять светочам русского православия: Серафиму Саровскому, Амвросию Оптинскому, Тихону Задонскому. Синодальный период истории Русской Церкви еще предстоит осмыслить, не оглядываясь на современную конъюнктуру. |
