Современные технологии позволяют нам избавиться от боли. Анальгетики на любой вкус, гуманная стоматология, мягкая обувь, комфортная среда обитания… Мы заслужили право на отсутствие боли. Но теперь страдания переместились на экраны телевизоров и мониторы компьютеров. Обезболенное общество превратило боль в развлечение.

За ужином я жадно поглощаю новостные сюжеты о войне в Ливии, катастрофе в Японии, очередных кавказских взрывах — чем больше трупов, тем интересней смотреть. Чужая боль с без­опасного расстояния притягивает, как наркотик. «Какой ужас!» — говорим мы друг другу, попивая чаек, и берем еще по конфетке. По всем телевизионным рейтингам выходит, что мы кровожадные — пультом голосуем за трагедии на телеэкране; чужие страдания нас развлекают. А пока мы смотрим телек, наши дети расстреливают врагов на экранах компьютеров — кровища брызжет во все стороны, но боли никто не чувствует.

Столетия мировой истории были наполнены болью до краев. Пытали, били, пороли, сжигали. Стертые в кровь руки казались нормой, а об анестезии при выдирании зубов никто и не помышлял. Даже я еще застал время, когда боль была гораздо ближе. Помню себя маленьким мальчиком, в которого усердно заталкивали омерзительную советскую еду, мучили в советских больницах и кабинетах зубных врачей. Теперь там страдаешь лишь от моральной паники: «Сколько же мне это будет стоить?»

Смерть тоже была рядом: с покойными в открытых гробах прощались во дворе дома; я помню их лица, сквозь которые просвечивало ледяное, нечеловеческое безразличие небытия. От ужаса перед неизбежностью смерти я не мог спать ночами. А из книг о героическом прошлом и рассказов взрослых следовало, что мне еще повезло: наше поколение «с жиру бесится», а уж они-то (те самые, жившие во времена, когда трава была зеленее) натерпелись по-настоящему.

Я мечтал сбежать из этого мира боли, и мечта сбылась. Технический прогресс преобразил мою вселенную гораздо быстрее и радикальнее, чем грезилось фантастам с их унылыми полетами на Марс. Я попал в мир, где царит комфорт, а физические страдания сведены к минимуму. Собственно, ради этого наука и работает. Если мне больно, я приму анальгетик, если тревожно — транквилизатор, если грустно — антидепрессант.

Нам больше не нужно стирать в кровь руки, мы лишь нажимаем на кнопки, сидя в офисах, а физический труд — удел машин и нелегальных мигрантов. Виртуальное общение безопасней реального, виртуальный секс проще и дешевле — и то и другое уменьшает шансы столкнуться с болью физической и душевной. Душу сейчас тоже сложнее ранить: ее теперь охраняет автоматика. Прочитал авторитетный футурологический прогноз о массовом распространении секса с роботами через десять лет. Сначала подумал: «Ну уж нет, вы как знаете, а я точно не буду», потом решил не зарекаться.

Какова цель технического прогресса, подталкиваемого «невидимой рукой» рынка? Только одна — как можно быстрее удовлетворить наши потребности, доставить нам «райское наслаждение», избавить нас от страданий.

По легенде, когда-то такую цель поставил перед собой царевич Гаутама Шакьямуни. Он жил в прекрасном дворце, не ведая о том, что в мире существуют нищета, болезни, старость и смерть. А когда вышел прогуляться в реальный мир, поклялся освободить его от страданий и стал Буддой. Но  его методы нынче уже ни к чему, ведь нас спасают от боли технологии — мы хоть и знаем о страданиях, но почти не чувствуем их.

Гедонистический идеал не только направляет прогресс — он заменяет смысл жизни. Мы соревнуемся друг с другом в том, кто лучше ублажит себя, кто проживет жизнь с большим комфортом. Это наша месть за голодное и кровавое прошлое человечества. Страдать даже как-то стыдно — чтобы тебя любили, ты должен быть успешным. Смерть больше не происходит у всех на виду, она, как и чрезмерная боль, спрятана в больницы и хосписы, стала чем-то неприличным, ее лишь смакуют с экрана, словно порно.

Психология уступает место нейронауке: когда-то поведение объясняли исходя из того, зачем оно нужно личности, сегодня — исходя из действия нейронных и химических механизмов в мозгу и генах в ответ на внешнюю стимуляцию. Не только душа, но и тело повсюду уступает место механизму — футурологи обещают нам скорое наступление эры искусственных органов, во всем превосходящих природные.

Что же получается? Мир без боли, в котором мы так хорошо спрятались от страданий и смерти, оказывается миром без жизни. В душах благополучных людей герои мало-помалу уступают место машинам, а человеческие чувства — суррогатам. А там, где все рушится, где боль и смерть реальны, есть место и настоящей жизни, и «настоящим человекам». Мне кажется, поэтому мы и смотрим затаив дыхание этот дурацкий телевизор.