Газета "Наш Мир" Пока непонятно, чего в сенсационной истории с Домиником Стросс-Каном
больше — трагедии или фарса, однако вне зависимости от ее исхода
последствия неизбежны. Наиболее важно, как инцидент в «Софителе»
воздействует на Европу.
Когда в 2007 году Париж и стоящий за
ним Евросоюз, преодолев всеобщий скептицизм, продавили назначение
Стросс-Кана директором-распорядителем МВФ, публично звучали обещания,
что француз-социалист будет последним европейцем во главе фонда.
Правило, действующее с момента учреждения Бреттон-Вудских институтов,
предусматривает раздел постов между двумя частями западного мира.
Всемирный банк закреплялся за США, МВФ — за Европой. Перераспределение
глобального влияния в начале XXI века поставило вопрос о неадекватности
подобного положения вещей — роль развивающихся экономик, ведомых Китаем,
росла на глазах, и финансовый кризис только ускорил тенденцию.
От
привилегий, как известно, никто и никогда добровольно не отказывается,
так что все разговоры о реформе МВФ в пользу развивающихся рынков
вырождались в бюрократические упражнения и косметические меры. И зайди
речь о преемнике Строс-Кана (например, если бы он решил принять участие в
выборах-2012 на родине), Европейский союз, как лев, бился бы за
сохранение за собой право назвать директора-распорядителя. Ведь это один
из главных символов лидирующей роли. К тому же, по иронии судьбы, едва
не основной миссией МВФ стало участие в спасении проблемных стран ЕС.
Теперь
шансы Европы сохранить этот пост призрачны. Быстро поднимающиеся страны
Азии уверены, что настала их очередь. А США настроены на то, чтобы
заключать (или пытаться заключать — пока не очень получается) большие
сделки с наиболее влиятельными из развивающихся держав. (Примеры —
Киотский процесс, где Европу просто оттерли в сторону, и переговоры в
рамках Дохийского раунда ВТО). Торг с ними по поводу поста главы МВФ
откроет Вашингтону возможности в других важных для него вопросах.
Политическое
влияние Старого Света после утраты крупными европейскими странами
самостоятельной глобальной роли базировалось на двух составляющих:
привилегированном положении в международных институтах и
привлекательности евроинтеграции как эталона сбалансированного развития.
Сейчас обе эти «колонны» проседают.
Привилегии слабеют по мере
того, как нарастает отрыв ситуации в мире от институционального дизайна,
созданного на базе реалий прошлого века, когда роль Европы была совсем
другой. Конечно, отмена их — вещь непростая. Например, в Совете
Безопасности ООН изменения невозможны. Нынешние обладатели права вето ни
за что не позволят обрести его другим, так что, сколько бы ни
рассуждали о неправомерности двух европейских «кресел» в Совбезе,
Великобритания и Франция могут чувствовать себя уверенно за спинами
Китая, России и США. В Бреттон-Вудских институтах гарантий меньше.
Есть
привилегии и неформальные. Например, положение второй опоры
трансатлантического альянса, которое позволяло Европе не только
пользоваться американским «зонтиком безопасности», но и озаряло ее
отраженным светом репутации США как непререкаемого лидера Запада, а
потом всего мира. Но НАТО в принципе утрачивает прежний ореол. Не сумев
глобализировать свою миссию, блок, вероятно, вернется к региональным
задачам, более скромным, чем раньше, поскольку сам Евро-Атлантический
регион уже не центр мировой политики. К тому же ливийская коллизия, в
которой США, по сути, предоставили Франции и ее партнерам воевать самим,
показывает, что Америке надоело решать европейские проблемы. С другой
стороны, Ливия стала проявлением того, что крупные страны ЕС,
разочаровавшись в возможности действовать сообща, принимают собственные
отдельные решения – воевать (как Франция и Великобритания) или
воздерживаться (Германия).
В то же время постепенно растворяется
имидж Европы как безмятежного оазиса процветания и маяка
«постмодернистской» политики. Интеграционная гармония разбивается о
глубокие противоречия между экономической взаимозависимостью и
политическим разнобоем. Но главное — в Европе меняется общественная
атмосфера.
Граждане, встревоженные неопределенностью своего
будущего, все более подвержены охранительным настроениям. Под напором
экономической конкуренции и миграционного потока и под угрозой
размывания культурной идентичности распространение получает идея
сохранить статус-кво любой ценой. Это означает не просто подъем правых
популистов, а парадигмальный сдвиг, когда вправо сдвигается весь
мейнстрим.
Мир может увидеть совсем другой Евросоюз — более
настороженный, раздраженный и замкнутый в себе. России, для которой
Европа традиционно не только крупнейший партнер, но и источник
модернизационного вдохновения, нужно понимать процессы, которые там
происходят, чтобы трезво оценивать как возможности, так и риски новой
ситуации.
|
