Газета "Наш Мир"
Нравится нам это или нет, но мы живем в обществе потребления, а оно
диктует свои законы. Если ты хочешь быть успешным, ты должен широко
улыбаться и постоянно делать вид, что у тебя все «о`кей». За
коммерческой улыбкой, как правило, ничего не стои́т. Это лишь
общепризнанный знак личного преуспеяния, позитивная маска. Улыбка же без
причины – это скорее нонсенс, чем норма. В связи с этим представляется
интересным сюжет, связанный с российским певцом Эдуардом Хилем.
Несколько
месяцев назад некие американские пользователи Интернета обнаружили
выложенный в сети ролик, где певец исполнял вокализ, 1966 года. Всех
тогда поразило его невероятно счастливое лицо, как будто с каждым новым
аккордом он получал невидимую миру положительную энергию. Этот ролик так
поразил западных зрителей, что скоро имя Хиля сделалось популярным на
Западе. Ему даже выдумали новое имя – Мистер Трололо. Но речь вовсе не
об этом, а о том, что в 1960-е годы улыбка, смех без особых причин были
нормальным, естественным состоянием советского человека. Помните
культовую песенку эпохи:
Бывает все на свете хорошо, –
В чем дело, сразу не поймешь,
А просто летний дождь прошел,
Нормальный летний дождь.
Понимаете,
все на свете хорошо, хотя, вроде бы, нет никаких поводов для особенного
веселья – просто дождь, просто Москва, будничный день... Автор текста,
Геннадий Шпаликов, сочинил это стихотворение буквально «на коленке». Но
именно поэтому у него получилось самое точное выражение эпохи. Он просто
записал то, что видел. Смех 1960-х – это не сатира (хотя и ее тоже
хватало) и не усмешка циника, а именно здоровая реакция на ощущение
полновесного счастья. Тогда люди шутили потому, что сама энергетика
эпохи располагала к шуткам. Известная формулировка «физики шутят» была,
по сути, констатацией факта. Травка – зеленеет, солнышко – блестит, а
физики – шутят.
Почему люди радовались? В их жизни было
удивительное сочетание солнечного настоящего, которое проживалось в
ожидании еще более счастливого будущего. Это не было предвкушение
праздника, как, скажем, в конце 1980-х, это был самый настоящий
праздник, который преподносился как «первая часть Мерлезонского балета».
А вторая обещала быть вдвое, втрое красочнее первой. Культовая фигура
XX века – Юрий Гагарин – почти на всех фотографиях широко улыбается.
Первый космонавт не мог быть хмурым, он не имел права на меланхолию и
флегматичность. 1960-е – это время сангвиников и холериков, потому что
надо было постоянно гореть, придумывать, рваться и отстаивать. И –
хохотать. Остроумие шестидесятников – это умение сыпать шутками и
цитатами, вставляемыми в нужное время, в нужном месте, но никак не
насмешка над кем-то или над чем-то. Для остроумца той эпохи было бы
немыслимо высмеивать товарища или даже недруга, чтобы заслужить
аплодисменты. Подлость и цинизм (а насмешка над кем-то – это подлость и
цинизм!) не котировались, даже если они и приносили кое-какие дивиденды.
Остроумная
или хотя бы веселая девушка считалась привлекательнее красивой и уж тем
более – гораздо интереснее модно одетой. В 1960-е годы бытовала
полемика «физики против лириков». С точки зрения шестидесятника,
«упакованный в фирму» – это вообще не конкурент. Он вне игры, потому что
бились настоящие титаны – покорители атома с ловцами душ. У поэтессы
Юлии Друниной есть чудесная строчка: «Веселое презрение к тряпью». В
1960-е годы культивировалось именно веселое презрение к материальным
ценностям. Было ли это правильно? Пусть каждый ответит на этот вопрос
сам. Но в контексте 1960-х потребительская модель поведения
рассматривалась как антипод творческой, созидательной модели.
Сейчас
работа, карьера видятся только в приложении к будущим материальным
благам. Я читаю «глянец», и там иной раз встречаются прелюбопытные
житейские истории… Вот бизнес-леди (юрист, экономист, маркетолог) в
детстве мечтала быть художницей (балериной, фигуристкой, поэтессой), и
сейчас, зарабатывая свой энный миллион, умница-красавица (красавица –
непреложно!) по вечерам рисует пейзажи (занимается танцами, катанием,
поэзией). Жизнь ее обеспечена и полноценна. Утром – деньги, вечером –
танцы. В 1960-е, конечно, тоже существовал такой шаблон: рабочий Сидоров
с утра дает стране угля, а по выходным играет на кларнете. Но он именно
давал стране, причем угля. Он именно созидал с утра до вечера. А
умница-красавица делает карьеру лично для себя, для того, чтобы купить
новое авто. В 1960-е работа считалась самоценной, то есть, целью, сейчас
работа – это средство.
Почему я заострила внимание на
потреблении? Не затем, чтобы его ругать: потребление – это прекрасно.
Тут дело не в моральных оценках, а в источниках получения радости. Что
считается самым главным из существующих человеческих удовольствий?
Все-таки созидание. Удовольствие от создания стихотворения, картины,
новой компьютерной игры, дома, куклы (нужное вставить) не сравнится ни с
чем. Все остальные удовольствия: спорт, еда, танец, скорость и,
наконец, потребление – по силе воздействия уступают созиданию,
творчеству. Причем, потреблять можно не только «Дольче-Габбану» с яхтами
и айфонами. Потреблять можно Бетховена, вагантов и прерафаэлитов.
Удовольствие присутствует, но оно не настолько сильно, как если бы
человек сам что-то такое создавал.
Я не призываю никого браться
за кисть и идти рисовать цветочки на обоях. Я говорю о принципе. Потому
что созидать можно даже болты на заводе – смотря как к этому относиться.
Так
вот, в 1960-е творчество в широком понимании этого слова ставилось во
главу угла. Люди ощущали себя именно созидателями. От осознания этого
они беспрерывно радовались, ибо получали энергию из самой своей
деятельности. Моя мать – типичная шестидесятница – рассказывает, что
молодежь тогда жила в беспрестанном движении, все буквально горели
идеями, стремились преобразовывать мир, переделывать заблудших
сограждан, клеймить позором равнодушных. Потребители попадали в разряд
«мещан», то есть людей, отставших от жизни. Мир поклонника вещей и
материальных ценностей рисовался как затхлый, лишенный энергии.
Новая вещь, если вернуться к теме потребления, все-таки имеет радостную
энергию – те, кто любит шопинг, это знают. Однако у любой вещи энергия
конечна, и человеку нужно снова идти в бутик или в супермаркет. Энергия
созидания – бесконечна, поэтому бесконечно и ощущение радости. Что же
произошло потом, в 1970-е? Творчество превратилось в материал для
диссертации, а диссертация стала ступенькой к материальным благам. Идеи
измельчали рядом с вещами. Открытый смех выродился в усмешку, остроумие
тоже никуда не делось – просто оно стало другим. Руки, которые когда-то
радостно хлопали в ладоши, сложились в ироничные фиги и спрятались по
карманам... Дорога к созиданию оказалась тупиком.
Когда я все это
написала, у меня возникла еще одна мысль: наивысшее счастье человек
все-таки испытывает от истинной веры в Бога, а в 1960-е годы веру в Бога
пытались заменить научным знанием. Самые жестокие гонения на религию и
Церковь пришлись как раз на это самое солнечное десятилетие! Может, Бог,
в конечном итоге, и покарал шестидесятников, пытавшихся стать
Создателями без Него и в противовес Ему?! И вместо бескрайних
возможностей и яблоней на Марсе им был дан сон разума, ныне именуемый
эпохой Застоя?
|
