По окончании холодной войны некоторые ученые мужи заявили, что геополитику заменила геоэкономика. Экономическое могущество станет ключом к успеху в мировой политике, и эта перемена, как думали многие люди, возвестит о приходе нового мира, в котором будут доминировать Япония и Германия.

В настоящее время некоторые интерпретируют рост доли китайской экономики в мире, как явление, которые означает фундаментальный сдвиг в балансе глобальных сил, при этом не учитывая военной мощи. Они утверждают, что доминирующая в плане экономики держава вскоре станет также доминирующей военной державой, забывая о том, что Соединенные Штаты оставались главной экономикой в мире на протяжении 70 лет, прежде чем они стали военной сверхдержавой.

Политические обозреватели на протяжении длительного времени спорят о том, что является более фундаментальным: политическая сила или военная мощь. Марксистская традиция трактует экономику в качестве базиса могущества, а политические институты рассматриваются в качестве надстройки, и такого же мнения придерживались либералы 19-го столетия, которые верили в то, что растущая взаимозависимость в сфере торговли и финансов сделает войну анахронизмом. Однако, несмотря на то что в 1914 году Великобритания и Германия были друг для друга самыми значительными торговыми партнерами, это не помешало им развязать конфликт, который отбросил назад экономическую интеграцию на целых полстолетия.

Военная мощь, которую некоторые называют абсолютной формой власти в мировой политике, требует наличия преуспевающей экономики. Но производят ли экономические или военные ресурсы больше могущества в современном мире, зависит от контекста. Морковка является более эффективным средством, чем кнут, если вы хотите подвести осла к воде, но пистолет окажется более полезным, если вы собираетесь лишить оппонента его осла. Множество критических проблем, таких как финансовая стабильность и изменение климата, попросту не могут решаться с помощью только военной силы.

В настоящее время экономики Китая и Соединенных Штатов очень взаимозависимы, но многие аналитики придерживаются ошибочных взглядов относительно этой зависимости в плане политики с позиции силы. По правде говоря, Китай может поставить США на колени, пригрозив продать все свои долларовые активы. Но если он на это пойдет, то не только снизит стоимость своих резервов, поскольку доллар упадет, это также подвергнет опасности спрос в США на импорт из Китая, что в свою очередь приведет к сокращению рабочих мест и нестабильности в Китае. Другими словами, поставив США на колени, Китай тем самым вполне может положить себя на лопатки.

Чтобы решить, будет ли экономическая взаимозависимость производить могущество, необходимо взглянуть на баланс асимметрий. В данном случае это напоминает о «балансе средств финансового устрашения», аналогично военной взаимозависимости времен холодной войны, когда и США, и Советские Союз обладали потенциалом, способным разрушить друг друга в ходе обмена ядерными ударами. В феврале 2010 года группа старших военачальников Китая, злясь на то, что США продали Тайваню вооружения, призвала руководство страны распродать американские правительственные облигации в качестве расплаты за содеянное. Однако их рекомендациям благоразумно не последовали.

Экономически ресурсы могут стать источником поведения, предполагающего использование как мягкой, так и жесткой военной силы. Успешная экономическая модель не только финансирует накопление военных ресурсов, которые необходимы для того, чтобы применять жесткую силу,  она также может привлечь внимание других стран, и они станут подражать этому примеру. Мягкая сила, которую проповедовал Евросоюз в эпоху окончания холодной войны, а также мягкая сила Китая в наши дни, во многом возможны благодаря успехам экономических моделей ЕС и Китая.

В этом столетии все большую важность приобретают экономические ресурсы, но было бы ошибкой списывать роль военной мощи. Как сказал при получении нобелевской премии в 2009 году президент США Барак Обама: "Мы должны начать с того, чтобы признать суровую правду ‑ мы не сможем исключить конфликты с применением военной силы во время нашей жизни. Наступит время, когда нации ‑ действуя в одиночку или совместно ‑ найдут этот способ не только необходимым, но и морально оправданным».

Даже если вероятность использования силовых методов государствами или же угроза их использования становится все меньше теперь, чем в предыдущие эпохи, сильное воздействие войны приводит к тому, что рациональные участники стремятся приобрести дорогостоящую военную страховку. И если жесткая сила Китая страшит его соседей, то они, по всей видимости, будут стремиться заполучить такие страховки. И основным поставщиком таких страховых полисов, по всей видимости, останутся США.

Это ведет к более жесткой позиции относительно роли военной силы. Некоторые аналитики утверждают, что военная мощь имеет ограниченную полезность, что в настоящее время она больше не является абсолютным мерилом власти. Но тот факт, что военной силы не всегда достаточно для разрешения определенных ситуаций, не означает, что она потеряла свою полезность. И хотя существует все больше ситуаций и контекстов, в которых становится все сложнее воспользоваться военной силой, она остается важным источником власти.

Рынки и политическое могущество покоятся на политических структурах, которые в свою очередь во многом зависят не только от нормативной базы, учреждений и отношений, но также и от управления с помощью средств принуждения. Хорошо организованное современное государство ‑ это такое государство, которое владеет монополией на легитимное использование силы, благодаря чему внутренние рынки могут работать. На международной арене, где наведение порядка является более сложной задачей, незначительное беспокойство относительно использования силы как средства принуждения, даже если вероятность этого мала, может иметь важные последствия, в том числе обеспечивая стабилизирующий эффект.

В действительности, говоря метафорическим языком, военная мощь обеспечивает уровень безопасности, который имеет такое же отношение к порядку, как кислород к дыханию: их не замечают до тех пор, пока не начинает ощущаться их нехватка, и в этот момент их отсутствие превалирует над всем остальным. В двадцать первом столетии военная мощь не будет иметь ту степень полезности для государств, какую она имела в девятнадцатом и двадцатом столетии, но она все еще будет оставаться важным критическим элементом власти в мировой политике.