Сожжения еретиков проходили на Руси достаточно регулярно. Это не удивительно: ни одна государственная религия или государственная идеология не может существовать без насилия и запугивания, и православие здесь не исключение...

Изучение истории развития христианства, как на территории Руси, так и в других странах отчётливо показывает, что заповеди типа «не убий» являются лишь лозунгом, за которым скрывается кровавая машина по подавлению инакомыслия и навязыванию рабской психологии – «Духа Овна».

Как случилось так, что религия вроде бы учит «не убий», а христианские фанатики кричат «Убивайте всех, Бог на небе узнает своих!»? Ответ на этот вопрос мы регулярно даём на страницах нашего Русского Агентства Новостей. Виной тому служит главная книга христиан – Библия, которая без устали пропагандирует бессмысленную жестокость, подлость, обман и множество других пороков, которыми в совершенстве владеют известные персонажи иудейской книги.

Когда религиозный христианский фанатик решается на убийство, он действует не под властью заповедей, а под властью библейских примеров поступков «святых отцов церкви». Если уж «кротчайший» Моисей мог сказать «убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего» (Исх. 32:26-28), то, что можно говорить о простых прозомбированных служителях Иеговы? Они будут действовать не так, как предписывают заповеди, а так, как поступали их кумиры.

Пока существуют религии, основанные на воспевании истории избранного народа, будут продолжаться призывы «убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего», будет продолжаться «экспорт демократии» с помощью оружия и тотальный геноцид населения планеты. И будет всё это не столько по причине перекоса в мозгах экспортёров хаоса и революций, сколько по причине рабской покорности молчаливого большинства, смирившегося с ролью жертвенных баранов…

Церковный террор в Средние Века

Уникальность прихода христианства на Русь заключалась среди прочего в том, что князь Владимир оказался первым властителем, который всерьёз воспринял заповеди новой веры, а именно, отменил смертную казнь. Как повествует «Повесть временных лет», вскоре к нему прибежали взволнованные греки-священнослужители. «Почему не казнишь разбойников?». «Греха боюсь», – откликнулся князь. – «Как там говорил Господь: «Не убий», «Не судите, да не судимы будете, прощайте, да прощены будете» и так далее».

Святые отцы, ничуть не смутившись, тут же процитировали послание Павла к римлянам: «Начальник есть Божий слуга тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое... Так что ты для того и поставлен Богом, чтобы различать добрых и злых». Владимир облегчённо вздохнул и приказал смертную казнь восстановить.

Естественно, церковь заботилась здесь не только о княжеских, но и о собственных интересах – первое восстание против введения христианства произошло уже в 989 году в Новгороде. Как, спрашивается, убеждать невежественных язычников без смертной казни?

Характерны две истории о непокорных волхвах. Один, ставший было пророчествовать в Киеве, «в одну из ночей пропал без вести», якобы унесённый дьяволом (НКВД до такого объяснения не додумался). Другой волхв объявился в Новгороде, где принялся хулить веру христианскую и обещать совершение чудес. Власть новгородского епископа пошатнулась, и когда он, одев праздничное облачение и взяв в руки крест, призвал новгородцев разделиться на тех, кто верит волхву и верит богу: «князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву».

Ситуация разрешилась малой кровью. Князь, спрятав под плащом топор, подошёл к волхву и завязал с ним разговор: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?». «Чудеса великие сотворю», – ответил ничего не подозревающий богослужитель. Князь вынул припрятанный топор и одним ударом посрамил провидческий дар язычника. Естественно, никакого осуждения такого богословского аргумента как вероломное убийство, со стороны автора летописи не следует. «И пал он мёртвым, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу», – удовлетворённо резюмирует христианский монах.

На православную Русь не распространилась западная «Охота на ведьм». Тем не менее, ведьм у нас сжигали. Уже в «Повести временных лет» (под тем же 1071 годом) мы встречаем строки, достойные включения в «Молот ведьм»: «Больше же всего через жён бесовские волхвования бывают, ибо искони бес женщину прельстил, она же мужчину, потому и в наши дни много волхвуют женщины чародейством, и отравою, и иными бесовскими кознями» (для сравнения, начало «Молота ведьм» (1487): «Это молот злодеек. Ересь эта не злодеев, а злодеек, потому так и названо. Если бы не женская извращённость, мир был бы свободен от множества опасностей»).

В 1204 году, в Суздале были сожжены некие «лихие бабы», устроившие в княжестве неурожай. В 1227 году четырёх волхвов сожгли в Новгороде. В 1411 году (почти за сто лет до начала «Охоты» в Европе) двенадцать «жонок вещих» наслали чуму на Псков, за что и попали на костёр.

Таким образом Россия в каком-то смысле родина «Охоты на ведьм». Не прекратились расправы и позже. В 1575 году, в Новгороде погибли на костре пятнадцать «ведуний». В 1591 году в Астрахани подосланные из Крыма колдуны навели порчу на «политического эмигранта» – переселившегося в Россию крымского царевича Мурат-Гирея. Государь Фёдор Иванович приговорил колдунов-шпионов к сожжению (перед казнью их подвергли всевозможным пыткам, дабы выяснить «по чьему умышлению испортили царевича», но никаких показаний добиться не удалось, возможно, «террористам» просто не в чем было признаваться).

От 1647 года до нас дошёл указ Алексея Михайловича на имя шацкого воеводы Григория Хитрово, повелевающий «на площади в струбе, облокши соломою, сжечь «жёнку Агафью и мужика Терёшку Ивлева, которые с помощью заклинаний и "нити мёртвого человека с приговором” уморили до смерти князя Н. И. Одоевского и нескольких крестьян». В начале 1653 года, из Москвы во все концы царства полетели указы, повелевающие усилить борьбу с ведунами и ворожеями. Преступлением объявлялось иметь «еретические и гадательные книги, и письма, и заговоры, и коренья», а наказанием для тех, кто и после царских указов «от таких злых и богомерзких дел не отстанут» провозглашалось разрушение до основания дома виновного и сожжение в срубе его самого.

В 1666 году запорожский гетман И. М. Брюховецкий велел сжечь шесть ведьм, напустивших чахотку на него и его супругу. При подавлении восстания С. Разина в 1671 году были сожжены предводительница одного из отрядов восставших монахиня Алёна, признанная «ведуньей» (как за неженское занятие, так и за свою стойкость во время пыток – палачи пришли к выводу, что она колдовским образом не чувствует боли) и бунтовщик Кормушка Семёнов, у которого была найдена тетрадка с заговорами.

Жёнка Федосья, обвинённая в порче, попала на костёр в 1674 году, в северном городе Тотьме. В 1676 году в селе Сокольском очередным царским указом было повелено сжечь Панко и Аноску Ломоносовых, колдовавших с помощью кореньев. Последний раз русская ведьма взошла на костёр в 1682 году. Это была Марфушка Яковлева, жена водопроводчика, уличённая в наведении порчи на самого царя Фёдора Алексеевича. Уже в 1731 году вышел императорский указ о сожжении, как самих волшебников, так и обращающихся к их помощи, но нет данных о применении указа на практике.

Следует иметь в виду, что перечисленные женщины (в отличие от большинства жертв на Западе), в основном действительно были профессиональными колдуньями. Из записок английского купца и дипломата Д. Горсея мы узнаём, что ведовство было для женщин, погибших в Новгороде, ремеслом, которым они занимались под покровительством новгородского архиепископа Леонида (на костёр они попали после осуждения покровителя за измену).

Вообще, из многих источников известно, что ведовство на Руси было широко распространённым, хотя и рискованным промыслом. Кроме государственного террора, как мы видели, достаточно регулярного, им угрожали неофициальные народные расправы (часто с участием местного духовенства) продолжавшиеся ещё и в начале XX века. Собиратели русского фольклора братья Соколовы, в вышедшей в 1915 году статье «Белозёрская деревня и её быт», описали один такой случай: «тереховские крестьяне говорили нам, что с. Пятнице на Вешаре соседнего Устяженского уезда как-то сожгли колдунью за то, что она многих «портила». Ближайшим поводом к такой расправе была порча колдуньей одной женщины молодухи (из деревни Володиной). Муж подговорил крестьян. Они забили окна и двери, обложили дом колдуньи соломой и подожгли...».

Значительно позже, чем на Западе и в Византии, добралось до Руси аутодафе. Первое сожжение еретиков в России, состоялось в 1504 году, последнее в 1743. Совсем недолго, по сравнению с Западом. И судя по русским источникам, ещё и крайне редко. Правда, о некоторых случаях казней еретиков мы узнаём из источников иностранных, вероятно, рассказывая о своих подвигах в этой области, православная церковь проявила понятную скромность. Об этой области церковного террора подробнее.

Если на Западе центром еретичества был образованный Париж, то в России многие ереси возникли в исполненном демократических традиций, тесно связанном с заграницей, Новгороде. Там же прошли и первые удары церковного террора. В 1374 году, в Новгороде появились трое проповедников: дьякон Никита, стригольник (недопосвященный причётник, имевший на голове особую стрижку) Карп и третий, имя которого источники не сохранили. Выяснилось, что прибыли они в «вольный город» из Пскова, спасаясь от преследований тамошнего духовенства. Что, учитывая их учение, было совсем неудивительно, по мнению нечестивых еретиков, грешный, недостойный священник не мог отпускать чужие грехи и проводить святые таинства.

Они отрицали необходимость существования церкви, критиковали безнравственность её служителей, выступали против монастырей. В жизни они рекомендовали воздержание, молитву и книжное учение. Через год все трое были замучены и сброшены в Волхов. Нередко умерщвлялись «стригольники» (как прозвали новую ересь) и в дальнейшем. Впрочем, церковь, следует отдать ей должное, проявляла в этом вопросе некоторую терпимость: в 1427 году, митрополит Фотий, хотя и запретил православным есть и пить с еретиками, повелел также не казнить их смертью: «Толико не смертными, но внешними казнями и заточеньями». Существует предположение, что мягкость к стригольникам московская митрополия проповедовала исключительно с целью ослабить слишком независимую новгородскую епархию.

Повод для первого отечественного аутодафе дала уже не стригольническая, но так называемая «жидовствующая ересь». Основанная, по преданию, заехавшими в Новгород иудеями, она впитала многие другие ереси, существовавшие на русской почве. Жидовствующие отвергали монашество, догмат о троичности и божественности Христа, бессмертие души. В короткое время ересь приобрела много сторонников, в том числе в церковной среде. Ей сочувствовал даже сам Великий князь Иван III (1462-1505) (которому особенно нравилось отрицание монашества – князь мечтал о секуляризации монастырских земель).

Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы 12 декабря 1484 года на митрополичий престол Новгорода не взошёл некий Геннадий Гонозов – деятель, которого по праву можно назвать отцом русской инквизиции. Зная о распространённых в епархии еретических настроениях, он распорядился начать тайное расследование. «Жидовствующие» тщательно скрывали свои взгляды, только в 1487 году, благодаря подслушанной пьяной болтовне, Геннадию удалось напасть на след. Трое изобличённых были посланы в Москву, где был проведён Собор, осудивший ересь и приговоривший пойманных к избиению кнутом и отсылке к Геннадию на покаяние.

Геннадий начал хватать в Новгороде всех подозрительных и предавать тому же наказанию. Еретики перебрались в Москву. Там сторонниками нового учения были протопопы Успенского и Архангельского соборов, архимандрит Симоновского монастыря Зосима, доверенное лицо Ивана III дьяк Фёдор Курицын и многие другие. В сентябре 1490 года Зосима был даже избран московским митрополитом и приказал Геннадию прислать изложение своих взглядов на христианское вероучение – это означало обвинение в ереси. Геннадий отказался, и вместо этого сам обвинил Зосиму в недостаточном преследовании жидовствующих: «Если Великий князь того не обыщет и не казнит этих людей, то, как нам тогда свести срам со всей земли! Вон фряги какую крепость держат по своей вере: сказывал мне цезарский посол про шпанского короля, как он свою землю-то очистил!» Итак, образцом священнослужителя Гонозов счёл Великого инквизитора Торквемаду (приступившего к «очистке», стоившей жизни 8 800 еретикам, в 1481 году).

Митрополит и Великий князь эти призывы игнорировали. Тогда он направил послание ко всем русским архиереям, призывая провести собор, «чтобы еретиков казнить, жечь и вешать (...) пытать их накрепко, чтобы дознаться, кого они прельстили, чтобы искоренить их совсем и отрасли их не оставить». Сам он немедленно начал пытать нескольких еретиков, высланных к нему до этого и добился показаний против Фёдора Курицына. Из Москвы ответили, что не верят показаниям, вырванным пыткой. В своём послании Геннадий горько жаловался на эту подозрительность: «Говорят, что я Самсонка мучил; не я его мучил, а сын боярский великого князя, мои сторожи только стояли, чтобы кто-нибудь посула не взял».

17 октября Собор был созван, но Геннадия на него не пригласили. Собор обвинил ряд священнослужителей в том, что они считали иконы, наряду с идолами, делом рук человеческих, признавали кровь и тело христово – простым хлебом и вином и за столь богомерзкие утверждения предал их проклятию и заточению. Семь осуждённых направили в Новгород, где Геннадий встретил их по всем правилам инквизиции: посадил лицом к хвосту на вьючных лошадей, надел на голову берестовые шлемы, а на грудь таблички: «Се есть сатанино воинство» и в таком виде ввёз в город. Затем берестовые шлемы были сожжены прямо на головах связанных еретиков (здесь Гонозов проявил определённую оригинальность). Двое из подвергнутых такому наказанию сошли с ума и вскоре умерли.

В дальнейшем эстафета борьбы с ересью перешла к Волоцкому игумену Иосифу Санину. В 1493 году Иосиф выступил против продолжавшего поддерживать ересь Зосимы и принудил его оставить кафедру. Некоторое время ересь держалась поддержкой Великого князя. Наконец, в декабре 1504 года состоялся новый Собор, окончательно осудивший «жидовствующих». Изобличённые выразили раскаяние, но Иосиф Волоцкий настаивал, что это акт вынужденный и требовал жестокой казни. Иван III поинтересовался насколько подобное обращение с «заблудшими» соответствует христианской морали?

Не растерявшийся Иосиф, так же, как некогда и византийские миссионеры, процитировал одно из посланий апостола Павла: «Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему наказанию повинен будет тот, кто попирает сына Божия?» (Евр. 10, 28 – 29). Крыть было нечем и 28 декабря трёх еретиков в клетке сожгли в Москве, и ещё «многих еретиков» в Новгороде. Другие были отправлены в тюрьмы или по монастырям, против чего Иосиф Волоцкий выступил с яростным протестом: «Этим ты государь творишь мирянам пользу, а инокам погибель».

Сам он считал, что еретиков следует либо убивать: «Грешника и еретика руками убити или молитвою едино есть», либо, на худой конец, пожизненно отлучать от церкви и заточать в темницу. После смерти Ивана III, Иосифа поддержала светская власть, Великий князь Василий III (1505-1533) предписал еретикам «языки резать, иных огню предать».

Несколько смягчился церковный террор при Иване Грозном, который, подобно Ивану III, мечтал о секуляризации церковных земель и потому отрицательно относился к репрессиям в борьбе с Реформацией (известны его слова по поводу Варфоломеевской ночи: «У Францовского короля в его королевстве, несколько тысяч и до сущих младенцев избито; и о том крестьянским государем пригоже скорбети, что такое бесчеловечество францовский король над толиким народом учинил и кровь толикую без ума пролил»).

В 1554 году, открылась ересь московского дворянина М.С. Башкина, который самостоятельно трактуя Новый Завет, обнаружил там следующие тезисы: любовь к ближнему, равенство людей, недопустимость рабства. Башкин отпустил своих холопов и призвал то же самое сделать других. В области религии он отвергал церковные обряды, поклонение иконам, церковное покаяние («как перестанет грех творить, так хоть у священника не покается, так не будет ему греха»), считал жития святых – баснословием и т.п. Решающее влияние на учение Башкина оказало реформаторское движение в Европе. На церковном Соборе он был приговорен к вечному заточению. Сочувствовавший ему троицкий игумен Артемий и некоторые другие были сосланы (любопытно, что церковные иерархи настаивали на казни, за еретиков заступился царь). Артемий бежал из ссылки и эмигрировал в Литовское государство.

В это же время власти задержали монаха Феодосия Косого с несколькими последователями. Косой отвергал бессмертие души, иконопочитание, институт рабства. Они также были сосланы и бежали в Литву. Один русский еретик, прозванный в Литве «вторым Лютером», рассказывал, что в Москве его должны были сжечь, но царь отменил смертный приговор. Однако милосердная политика продолжалась недолго, когда в 1563 году московские войска взяли литовский город Полоцк, захваченный там приверженец Косого Фома был утоплен.

Это ужесточение мер связано с тем, что Россия начала войну с лютеранской Литвой и на отечественных протестантов стали смотреть, как на пособников противника (московский митрополит провозгласил целью войны священную борьбу православного воинства против «прескверных лютор» – в действительности «джихад», конечно, преследовал цели выхода к Балтийскому морю).

Взятие Полоцка вообще было настоящей оргией религиозного террора. Все жители-лютеране были высланы в Россию. Иудеи – поголовно утоплены. Католические монахи цистерианцы – обезглавлены.

С другой стороны любопытно, что когда православное духовенство потребовало запретить лютеранам-переселенцам протестантское богослужение – царь отказал. Более того, царь наказал московского митрополита, силой заставившего одного немца принять православие. По немецким источникам, митрополит принужден был заплатить за насилие над лютеранином 60 000 рублей (Иван IV рассчитывал включить Литву в Московское государство и не хотел раздражать новых подданных до завершения военных действий).

Грозного сменил крайне благочестивый Фёдор Иоаннович. Об одной из устроенных при нём казней сообщает английский посланник Флетчер: «муж и жена содержались целых 28 лет в тюрьме, до тех пор, пока они превратились в совершенных уродов по волосам, ногтям, цвету лица и прочему, и, наконец, были сожжены в Москве, в маленьком доме, который нарочно для того подожгли. Вина их осталась тайною, но вероятно, что они были наказаны за какую-нибудь религиозную истину, хотя священники и монахи уверили народ, что эти люди были злые и проклятые еретики». Возможно, протестант Флетчер ошибался, считая казнённых своими единоверцами, но как было на самом деле сказать невозможно, ибо русские источники о данной казни скромно умалчивают.

Итальянец Пётр Петрейи, побывавший на Руси в начале семнадцатого столетия, сообщал, что святотатцев сажали на кол, а затем сжигали их трупы. В Соборном Уложении, принятом в 1649 году и действовавшем два столетия, нарушителей божественного и церковного закона было предписано казнить огнём…