Нам трудно представить себе, как человек может совершить то, что случилось в пятницу на острове Утойя. Нам хочется найти объяснение случившемуся, и мы исключительно хорошо научились справляться с этой задачей.
Человек, творящий безумное зло, должен находиться под управлением внешних сил. Религиозные люди сказали бы, что он одержим дьяволом. Курт Воннегут написал бы, что у него в мозгу была «дурная химия». (Когда кто-нибудь из его персонажей совершал плохой поступок, он переставал быть субъектом своих действий. «Плохие химикаты в его мозгу заставили его взять ружье, и…») Кто-то винит воспитание: от норвежского убийцы рано ушел отец, а затем уехала любимая сестра. New York Times упоминает между делом, что он играл в видеоигры; несомненно, найдутся желающие привлечь к делу еще одного обычного подозреваемого. Ну и наконец, люди идей ищут причины в идеях. Он «был психопатом, но психопатом с «идеями», пишут сегодня «Ведомости» в редакционной колонке (в данном случае имеется в виду то, что в Европе принято называть «ультраправой» идеологией). Через несколько часов в норвежской трагедии нашлось место и левым идеям: в стране построили такой равный, справедливый социальный рай, что людям стало просто трудно выделиться, читается между строк вот здесь.
Любителям идей будет чем заняться в следующие несколько месяцев. Норвежский убийца написал полторы тысячи страниц текста, призванного объяснить, чем он руководствовался. Там можно прочитать о его отношении к мультикультурализму, однополым бракам, Израилю, Путину, «нашим» и миллиону других вещей. Там есть абзацы бреда, скопированного из записей Тэда «Унабомбера» Качинского (рассылавшего в 1980-х в США бандероли с бомбами). Может быть, интерпретаторам поможет тот факт, что в начале 2000-х убийца состоял в Партии прогресса (выступающей за ужесточение иммиграционного законодательства), а затем в норвежской масонской ложе (уже исключен). В любом случае задача их не будет простой: никакой логический инструментарий не позволит просто объяснить, как связаны полторы тысячи страниц рассуждений и несколько сотен выстрелов из автоматического оружия. Идеология убийцы была (и остается) совершенной кашей. Сказать, что «он был психопатом, но психопатом с идеями», — это примерно то же самое, что сказать: «Он был психопатом, но психопатом в штанах».
Попробуйте в порядке мысленного эксперимента представить себе, как вы ходите по острову Утойя, переворачивая тела юношей и девушек, и стреляете в упор в тех из них, кто подает признаки жизни. Это непростое упражнение. И если вы с ним не справились, то давайте признаем, что дело не в том, о чем думал Андерс Брейвик, сидя дома в пригороде Осло. Дело в том, о чем он думал каждый раз, нажимая курок. Разница между ним и читателем проходит именно в этом месте; странных идей, поверьте, хватает у каждого.
Та способность, которая не позволяет обычному человеку пачками убивать себе подобных и творить непредставимую жестокость, называется эмпатией. Эмпатия — это способность понимать, что думают и чувствуют другие люди, и испытывать соответствующие эмоции. Это необходимое, хотя и недостаточное условие для того, чтобы воспринимать, по Канту, людей как цель, а не средство для достижения собственных целей. Может быть (я не собираюсь читать этот текст) в исповеди убийцы даже содержатся ссылки на Канта, но простую эту мысль он, скорее всего, не только не понял, но и не мог понять.
Главный, наверное, специалист по эмпатии — кембриджский психолог Саймон Барон-Коэн. Недавно он написал книгу под названием «Ноль эмпатии» (Zero Degrees of Empathy; на американском рынке — The Science of Evil, «Наука зла»). Он задается вопросом: что объединяет поведение людей, которые, на наш взгляд, творят зло? И отвечает — отсутствие эмпатии. Он рассказывает историю про женщину, которая стояла в очереди в магазин в городе Найроби, когда какой-то человек отрезал у нее палец, снял с него обручальное кольцо и убежал. Что видел этот человек в момент преступления? Он видел золотое кольцо, которое способно прокормить его в течение нескольких недель. Единственное, что стояло у него на пути, — это палец. Чего он не видел? Женщину, которая носила кольцо, ее чувства и ее боль.
Отсутствие эмпатии — недостаточное условие для того, чтобы творить зло. Люди, страдающие синдромом Аспергера (специализация Барона-Коэна), тоже ее лишены, но часто ведут себя нравственнее, чем прочие люди. Но при этом они осознают, что не понимают окружающих, избегают и сторонятся их. Психопаты, замечает Коэн, просто не осознают этого. (Это не единственное, но важное различие.) Убийца мог быть или не быть психопатом, но единственное, что мы про него знаем наверняка, что эмпатии он был лишен. В одной из цитат Андерса Брейвика, которые донесли до меня СМИ, говорится, что убийство невиновных — это неприятная, но необходимая мера и относиться к ней надо цинично и прагматически.
Понятие эмпатии не ново, но в книге Коэна содержится важная мысль, с которой трудно смириться на третий день после жуткой трагедии. Эмпатия, как и многие другие свойства, зависит и от среды, и от воспитания, и от генов: бывает так, что кто-то просто родится психопатом, а бывает, что кто-то им становится.
Идея внесубъектности зла имеет за собой длинную традицию — и интеллектуальную, и экспериментальную. Самый радикальный текст в защиту этой гипотезы написала Хана Арендт, посетив иерусалимский процесс над менеджером финального решения еврейского вопроса Адольфом Эйхманом. С ее точки зрения, подсудимый ничем не отличался от каждого из нас; в определенных условиях любой может начать творить зло. Экспериментальную базу для этой идеи предоставили американские социальные психологи.
В знаменитом тюремном эксперименте Зимбардо (1971) испытуемые были поделены случайным образом на «заключенных» и «надзирателей» в тюрьме, выстроенной на кампусе Стэнфорда. Понадобилось всего несколько дней, чтобы заключенные начали себя вести как настоящие заключенные, а надзиратели — как вертухаи. С измывательствами на перекличках, побоями, унижениями и бунтами. Закрыть эксперимент пришлось в тот момент, когда невеста Зимбардо посмотрела на происходящее: сам экспериментатор уже не понимал, что его опыты вполне бесчеловечны. В книге «Эффект Люцифера», написанной много лет спустя, он щадит и себя, оправдываясь за давнишний научный энтузиазм.
Эта история имеет одно малоизвестное, хотя и предсказуемое продолжение. 35 лет спустя уже другие исследователи, Томас Карнахан и Сэм МакФарланд, придумали и провели изящное дополнение к эксперименту Зимбардо. Они дали в газеты два объявления. Одно буквально повторяло то, с которого начинался знаменитый эксперимент: приглашаются люди для «психологического исследования тюремной жизни». Второе просто звало поучаствовать в эксперименте по социальной психологии. Результаты оказались вполне ожидаемыми: те, кто откликнулся на первое объявление, проявляли свойства, куда более ожидаемые у надзирателей и заключенных.
Можно долго упражняться, пытаясь объяснить акт нечеловеческого насилия дурными химикатами, воспитанием, идеями, конформизмом, видеоиграми или чем-нибудь иным. Но разумно было бы помнить, что некоторые люди просто могут творить насилие такого масштаба. И они, вполне может статься, независимы от субстрата: толкнуть на преступление их может христианский догматизм, идеи социального равенства, игра «Супер Марио» или что-нибудь еще. Персонажи рассказа Льва Толстого «После бала» долго обсуждают, следует ли винить среду или случай, но мораль верно формулирует главный герой: виноваты они или нет, но от людей, способных творить и терпеть мерзости, лучше держаться подальше.
Как не допустить, чтобы подобные вещи повторялись? Можно долго искоренять христианский фундаментализм, исламофашизм или печенья Twinkie (вошедшие в историю американского права как самая лобовая попытка представить внешний источник агрессии), но всегда найдутся такие люди и такие тексты, что первые, начитавшись вторых, пойдут совершать массовые убийства.
Мы не можем и не должны в обязательном порядке подвергать всех и каждого личностному профилированию. Это аморально, неэффективно и ни к чему не приведет. Мы должны всего лишь понимать, что в обществе действительно есть некоторый — крошечный — процент людей, способных и на это, без всякого приказа. (Критики Арендт замечали, что для «обычного» человека, исполнявшего приказы, Эйхман подходил к своим обязанностям исключительно творчески.)
Если же допустить, что некоторые — редкие — люди просто способны на масштабное насилие, то можно хотя бы предположить, как избегать повторения происшедшего. Например, собирая в одном месте большое число молодых людей, следить за тем, чтобы их должным образом охраняли профессионалы — будь то полицейские или частные охранные агенства. Потому что массовые убийцы не ценят чужую жизнь, но очень часто ценят свою. И чтобы это понять, не надо пользоваться эмпатией: в обширном арсенале норвежского убийцы не нашлось патрона для выстрела в собственную голову.
