Андерс Брейвик, спокойно позевывая, перестрелявший более сотни граждан Евросоюза, которые даже в минуту смертельной опасности вели себя как стадо овец – беспомощно и суетливо, - продолжает оставаться ньюсмейкером (как это сейчас называется) номер один. Даже находясь под следствием, он чувствует себя превосходно (понять его можно: спецоперация проведена успешно, а толпа склонна верить в его идеологические антиисламские бредни на 1200 листах). Ну а оставшиеся в живых продолжают мирно и бездумно жевать травку, даже не пытаясь понять суть произошедшего на хоть сколько-нибудь осмысленном уровне.

Думать за всех, как всегда, пришлось аналитику Сергею Кургиняну:

"В Норвегии произошли чудовищные события. Чудовищные, из ряда вон выходящие, исключительные. Премьер-министр Норвегии сказал о том, что это событие – беспрецедентное для его страны. Это событие, впрочем, и для мира является чем-то достаточно беспрецедентным.

Тем не менее, по существу это событие не обсуждается. Смакуются его детали, рассказываются ужасные истории, описываются некоторые подробности, но никакого смысла в происходящем никто найти не пытается. Вообще никакого. Ощущение, что смысл покинул мир, что чтобы ни произошло у нас на глазах, мы не можем понять смысл происходящего. Мы видим в этом только то, что есть, некоторую несомненность: «песня акына» называется («степь, караван идёт...», - описываю то, что вижу перед своими глазами). Такое описание не может быть использовано ни для чего на свете: ни для аналитики, ни для политики, ни для жизни просто, - потому что для того, чтобы идти куда-то, нужна карта, нужен компас.

События, произошедшие в Норвегии, ещё и ещё раз показывают справедливость моего главного утверждения о том, что мир входит в фазу турбулентности.

Вот эта спокойная ламинарность, про которую я говорил: «Плыла, качалась лодочка по Яузе реке», - вот это кончается. Каждый, кто когда-нибудь ходил по бурным рекам на лодочках (неважно на байдарках, на плотах, на надувных лодках), знает, что если река бурная, и долгое время очень гладкая поверхность воды и впечатление, что река почти не движется, - то потом так тряханёт, так тебя понесёт по порогам, что «мама, не горюй».

Так вот, это называется «турбулентность» на научном языке – завихрения, вихри. Один из таких вихрей имеет место в Норвегии. Как мы можем его не осмысливать? Но ведь согласитесь, что, прежде всего, мы должны осмыслить главное, - что никто ничего не осмысливает, что осмысления нет вообще.

При этом осмысление – это процесс многоуровневый. Вы должны знать фактуру события, вы должны на аналитическом уровне увидеть странности и понять, что там именно происходит (так сказать, «дьявол всегда в деталях»), уточнить эти детали и всё прочее. Дальше вы должны понять, что это может значить с точки зрения политики, с точки зрения экономики, с точки зрения всего на свете. Вы должны при этом не впасть в соблазн некой теории заговора, - то есть разговоров о том, что уж если это так, то это!.. что каждый раз, когда кого-нибудь кто-нибудь ударит по голове, - это «происки мировой закулисы».

И, наконец, есть ещё самый трудный уровень, адресующий к культуре, метафизике. Нужно понять, каков смысл событий с точки зрения самого смысла. Я прошу прощения за тавтологию, но это может быть самое главное.

Итак, давайте разбираться в норвежских событиях, начиная с конкретики.

Уже взрыв в Осло показал, что имеет место нечто экстраординарное. Взрыв мощный, прекрасно смоделированный, нанесший тяжёлые повреждения. И (все как-то проходят мимо значения этого очевидного факта) – приведший к гибели членов правительства. Когда в последний раз в Европе подобными способами убивали членов правительства? Значит, это безумно выскоэффективный взрыв, это политический терроризм, достигший своей цели. Это не взрыв дискотеки, это не взрыв в каком-нибудь супермаркете, - это взрыв в правительственном квартале, приведший к уничтожению членов правительства, как говорит премьер-министр.

Ничего себе взрыв! «Это столько-то (больше или меньше) людей». Ну, извините. А если бы он убил не очень много людей, но уничтожил бы весь кабинет министров? Это что – не является гиперэксцессом?

Теперь. Наверняка не все были в Норвегии. Но я в Норвегии был. Это не просто тихая и спокойная страна, это что-то такое застылое, сонное, лупящееся от благополучия, спокойства и такого, автоматического, полусна. Вот, люди как-то двигаются, они выполняют какие-то свои действия, обеспечивающие жизнь в бытовом смысле, в производственном смысле, но это всё делается как во сне. В таком ровно-сонном настроении.

Страна маленькая, с очень большим количеством природных ресурсов. Природные ресурсы распределены (и это очень важно подчеркнуть) достаточно справедливым образом. В этом смысле Норвегия – это страна с достаточно высокой степенью социальной защищённости. Это такой оазис Северной Европы, место идиллии... Норвегия – вообще такое заснувшее место, заснувшее. Очень эффективно развивавшееся во второй половине и конце XX века, вышедшая на достаточно высокие социальные и прочие рубежи, но – спокойная, хорошая. Для этого места убийство в целом 92-х людей... это ещё и экстраординарно. Это такой гипервзрыв. Потому что всё-таки уровень возмущения надо отсчитывать от фона. В Индии, Пакистане, в Африке, в Бангладеш, - везде фон очень высокий, поэтому на этом фоне взрывы даже с большей интенсивностью (а это очень большой террористический взрыв, очень большой!), даже взрывы с большей интенсивностью рассматриваются как средние. Здесь – нет.

Маленькое население, суперспокойствие... В Испании были баски, которые всегда всё взрывали. И вообще страна довольно бурная. Здесь – маленькая, тихая, сонная. Это гром среди ясного неба. Суперудар.

Теперь дальше. Мы знаем (судя по тому, что нам говорят масс-медиа, а пока что мы вчитываемся именно в это), мы знаем, что убийца, террорист – не исламский радикал. Потому что уже так привычно, что, если тебе говорят, что человек много людей убил, то это какой-нибудь безумец-исламист.

Это за долгое-долгое время суперсерьёзный неонацистский эксцесс. Это ультраправые. Это не исламские радикалы. Конфликт цивилизаций, который всё время навязывался мировыми масс-медиа общественному сознанию, тут явным образом не проходит. Только с отдельными нашими странными аналитиками дело обстоит так, что, увидя перед собой человека, который грезит викингами, арийца-неофашиста, противника мультикультуральности, христианского ультраконсерватора и так далее, который это всё совершил, - они говорят: «Это, наверное, за Ливию». При чём тут Ливия? Он фашист.

В процесс опять вошли неонацистские организации, о чём мы говорили очень давно. Они обязательно войдут в процесс. Премьер-министр всех успокаивает, говорит, что мы это всё держим под контролем. Это они держат премьер-министра под контролем.

Под всей этой тонкой плёнкой благополучия, успокоенности и всего прочего кипит огромная энергия. Не бывает так, чтобы она не кипела. Нельзя человечество усыпить до конца, европейское в том числе. Человек не может стать довольным домашним животным, овцой, которая будет кушать, писать, какать, спать, вставать, бекать, мекать... Не может так человек. Не может. Он либо больше этого, либо меньше. Если уж он зверь, то больной, уничтожающий себе подобных, совершающий безумства. А если он человек, - так он человек. Либо у него есть высокий духовный смысл, утешение в жизни (то, что называется в метафизическом смысле «утешение»), либо он превращается в подобного рода животное – больное, озверелое, готовое на любые убийства. И в этом онтологическая суть произошедшего.

Был ли второй стрелок? Вот, все говорят, что был второй стрелок, а одновременно с этим говорят, что это всё безумец-одиночка. Пусть подрывники скажут, можно ли из химического удобрения сделать столько взрывчатого вещества? И можно ли так разместить взрывное устройство, можно ли нанести, будучи непрофессионалом, такое повреждение окружающим объектам и одним взрывом уничтожить несколько членов правительства?

Мне-то ясно. Я не первый год занимаюсь контртерроризмом, вхожу в Международную Ассоциацию по контртеррористической деятельности, мне ясно, что действовала группа, большая организованная группа, хорошо разветвлённая. Но все будут говорить, что это одиночка, потому что так удобнее, потому что тогда событию не надо придавать политического характера.

Теперь. В чём политическое, геополитическое измерение данного события? Оно в том, что благополучие Европы подходит к концу. Вот эта заснувшая, шоколадная трясинка: писаем, какаем, потребляем, спим, встаём, едим, как-то живём, развлекаемся, бени-мени-фени... она подходит к концу. Ей нет места в мире. Это и большая политика, и философия говорят о том, что ей места в мире нет.

Потому что всё это социальное благолепие с высоким уровнем жизни для трудящихся (между прочим, не таким высоким, как это принято говорить, но достаточно высоким уровнем жизни), успокоенностью и всем прочим имело место только по одной причине – потому что был СССР.

Потому что эту густую, вкусную, замечательную чечевичную похлёбку подарили рабочему классу Запада и всем эксплуатируемым слоям, чтобы они не возбухали, и под СССР не ложились, и о коммунизме не бредили. И вот им дали эту жвачку, им заплатили за это, сказали: «Возьмите, успокойтесь, укоротитесь. И засните!».

Они взяли и заснули. И казалось, что всё хорошо. Но так не бывает. Когда берёшь чечевичную похлёбку, - рано или поздно её обязательно отберут. Теперь возникает естественнейший вопрос, тупой, элементарный, которого никто не понимает – или делает вид, что не понимает, или даже понимает, но избегает: почему капитал, который может заплатить дисциплинированной китайской женщине, очень чистоплотной, точно работающей, аккуратной, которую ещё государство блюдёт, которая ни на какие профсоюзы опереться не может, и которая знает, что шаг влево-шаг вправо – и её выгонят и кинут в нищету. Почему такой женщине можно заплатить 400 евро в месяц, а то и 200, и она будет счастлива, потому что там где-то ещё существует полмиллиарда собратьев, которые живут на в десять раз меньшие суммы. Вот ей можно заплатить 200, - она будет работать, вкалывать 12 часов или 10 часов, ещё поддерживаемая государством, да ещё имеющая эту этику конфуцианскую, китайскую привычку к точности и так далее. Почему такой женщине можно заплатить 200-300 евро, а европейке капризной, которая чуть что – в профсоюзы и чуть что – будет права качать, надо заплатить в 10 раз больше? Почему этой европейке надо платить в 10 раз больше? За что ей теперь платить, если СССР нет, за что? Чтобы она не возбухала? Пусть возбухает. Куда она денется? Куда она дёрнется?

Но главное даже не в этом, что жадность мучит, «жаба душит», а в том, что есть законы капитализма, которые никуда не денешь. Если стоимость рабочей силы 300 евро, 200 евро, то цена продукции соответствующая – и есть доходы. И есть выигрыш на рынке. А если цена рабочей силы 3000, то нужно произвести что-то совсем другое. А ведь ничего другого-то не производится или с каждым годом производится всё меньше.

Да, есть какие-то очаги, где европейцы или американцы ещё могут производить нечто, что китайцам недоступно. Но китайцы берут один барьер за другим, один барьер за другим и их миллиард с лишним людей, больше никто для этого не нужен. Это мировая фабрика. Чем должна быть эта Европа? Почему надо кормить этих овец сегодня? Вчера их надо было кормить, чтобы они не бесились на коммунистический манер. Почему их надо кормить сегодня и как их не кормить? Как их не кормить, если они привыкли к тому, что их сытно кормят, и амбициозны? Это же тупик. Это фундаментальный политэкономический и политический тупик, что в Соединённых Штатах, что в Европе.

Китай покорно выполняет в основном то, что хотят Соединённые Штаты, хотя на самом деле ведёт себя, может быть, как последнее, оставшееся на планете, полноценное национальное государство. Он очень гибок, он со всем соглашается, улыбается, кланяется – и берёт новую позицию, и берёт новую позицию, и берёт новую позицию, и берёт новую позицию.

А там же никаких фундаментальных ответов нет. Стоит афроамериканец пустой, как барабан, и бойко лепечет ничего не значащие слова, а окружают его люди менее ретиво говорящие, но такие же мёртвые, как он. А на Европу просто страшно посмотреть.

А всё входит в зону турбулентности. Дефолт будет или не будет? Я-то считаю, что они будут в итоге всё печатать, никуда они не денутся, но это же только значит, что ещё через пару лет долбанёт втрое более мощно.

То, что они делают, когда-то было описано у Жюль Верна, если мне не изменяет память, в «Детях капитана Гранта»... Там надо было войти в гавань, а там очень много рифов и буря. И матросов выставляют вперёд с каким-то китовым жиром или чем-то ещё, который выливают в море, и море на одну минуту становится спокойнее, - они проходят в эту гавань, и дальше волны ещё бурнее.

А они не китовым жиром, а деньгами, напечатанными, пустыми бумагами залили мировой кризис. Но это значит, что эти волны снова начинают двигаться. Ну, они его снова зальют, - они будут ещё мощнее двигаться. Энергия-то эта никуда не исчезает. Она всё та же. Это – турбулентность. Это – воронка, в которую всё втягивается. Что делать?

Сколько Китай должен долларов скопить у себя? Не 2 триллиона, а сколько? Четыре? Шесть? Сколько надо скопить? Он их скопит. Дальше что? С ним надо воевать? По полной? На него надо кого-то натравливать? Что делать? Кроме того, как уже много раз говорили, и нужно говорить это по многу раз, поскольку в сознание, особенно в сознание нашей более или менее высоколобой публики это не заходит (так и хочется по-простонародному сказать: «не залазит»).

Доктрина Соединённых Штатов Америки состоит в том, что любая страна, которая достигла уровня, с которого она может бросить вызов Соединённым Штатам, - есть враг Соединённых Штатов. Это доктрина не афишируемая, но она главная. Я отвечаю за свои слова. Вот за этот «базар» я отвечаю. И плевать какая у неё идеология, плевать какой у неё уровень демократизма, плевать на всё. Главное, что если она достигла уровня, с которого она может только бросить вызов Соединённым Штатам, - это уже плохо.

Европа – это реальное западное супергосударство, которое может бросить вызов, может. Поэтому эту Европу надо довести до состояния ничтожества. А главное, она не должна быть местом благополучия. Не должна! Потому что, если она – место благополучия, то всё течёт в Европу. Деньги ищут благополучия. А деньги должны течь в Соединённые Штаты, как в островок благополучия. Если ты не можешь сделать свою страну более благополучной, чем другие, то сделай другие страны менее благополучными.

Я не хочу сказать, что за спиной данного человека (Андерс Беринг Брейвик) стоят спецслужбы Соединённых Штатов Америки. Это всё не так просто, и я не хочу таких голословных заявлений. Я просто говорю о том, что в ближайшие 2-3 года у Соединённых Штатов не будет никаких альтернатив тому, чтобы капитулировать или начать играть в мощнейшую «стратегию напряжённости». Мощнейшую. Действующий фигурант к этому не готов. Он показал, что он вовсе не вегетарианец – в Ливии и вообще в арабском мире. Он всё показал, на что он способен.

Но это не то, что нужно для того, чтобы развернуть полномасштабный процесс. А что делать-то, как его не разворачивать?

Ну, залили ещё раз деньгами... - Вот уже противоречия клановых интересов говорит о том, что кто-то не хочет уже заливать? По крайней мере, к афроамериканцу претензии предъявляют, чтобы жизнь мёдом не казалась – является ли он афроамериканцем или кенийцем... или каким-нибудь индонезийцем. И можно ли ему столько денег напечатать... У него проблемы появляются большие. Он ловкий человек, он, может быть, их как-то обойдёт. Но дальше их будет появляться всё больше... Он-то свои проблемы решит, а проблемы Америки он решить не может. Это не тот уровень, не та личность. Это не Рузвельт. Это стыдно даже говорить, стыдно сравнивать.

У Рузвельта было какое-то отношение к Америке, он её любил, он что-то в ней ценил. Он был готов на какой-то подвиг во имя неё...

Там только «я». «Я» на первое, на второе и на десерт. Для Обамы есть Обама и только он, ничего больше в мире не существует. Есть одна ценность – он сам.

Американский политический класс не знает, что ему делать. Он, как очень жестокий, ещё очень сильный и больной зверь, припёртый к стенке, не знает, что ему делать.

И есть ещё проблема ресурсов. Норвегия – это место, где ресурсная проблема решается, как это ни покажется странным на первый взгляд, на манер, сходный с тем, как её решал Каддафи... эту проблему ресурсов. Норвегия достаточно прочно держится за ресурсы, как за источник общенародного благополучия – а это криминальная позиция для международных сил, которым нужно эти ресурсы захватить, а страны ограбить. И это касается отнюдь не только стран третьего мира. Это касается всего мира, всех ресурсов.

В этом смысле произошедшее говорит нам об очень и очень многом. Как в своих деталях, из которых вытекает, что это, конечно, организованная, большая спецоперация, а не действия одиночки-безумца. Как в том, что касается простых смыслов всего этого: нарушена стабильность Европы в одной из точек, где эта стабильность была наиболее высока.

Как и в идеологическом плане – это сделали неонацисты. Они так крупно на территории Европы не работали очень и очень давно. Восстановлены, видимо, не только все структуры холодной войны, как честно признаются нам ведущие деятели спецслужб Соединённых Штатов Америки и ведущие политики США, - восстановлены и все структуры, работающие в режиме стратегии напряжённости.

Дальше речь идёт о политэкономическом смысле произошедшего: нельзя более держать овец в таком сытом состоянии, нельзя, неэффективно, нет смысла и нет возможности.

Нельзя, чтобы Европа бросала вызов Соединённым Штатам, она не должна быть оазисом спокойствия. А значит – она станет оазисом беспокойства! И это легко делается – вот так, как это было сделано в Норвегии! Это ведь ещё и обучающий пример: «делай, как я».

Человек, который спокойно ждал, пока его возьмёт полиция, написал 1200 страниц по поводу своих целей, всего... Он изготовился заранее, он всё продумал, он абсолютно холоден. И он не один, то есть настолько не один, что дальше некуда.

Значит, всё это в целом вписывается в эту картину турбулентности. Но вот здесь мне хотелось бы у всех любителей практической политики попросить извинения за то, что я сейчас рассмотрю ещё один уровень, который для людей, чувствующих значение сложного и тонкого в политике, может является и основным, но кому-то это может показаться не имеющим прямого отношения к делу...

И никакой симпатии эта вся коллизия во мне не вызывает. Оба хуже: и те, кто доводят людей до состояния, в котором они начинают грезить о топоре и о бессмысленных убийствах; и те, кто грезят об этом. Потому что выход из всего этого только один – история, великий смысл.

Цивилизация, теряющая смысл, обречена. И, разумеется, тут речь идёт не о Европе только, хотя это сейчас и общемировой процесс. Мы подошли к моменту, когда теряется утешение, утешение в высоком смысле. Потеря утешения – это вот и есть то, что описано здесь... Если утешение будет окончательно потеряно, помните, как там говорит, - надежда на это, на это, «на свободный вечер, на отдых за городом, пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь». Вот, то есть он говорит здесь о том, что и религия умирает, всё умирает. Всё, уже ничего нет.

Дальше не овцы будут блеять на зелёной травке потребления, а с топориками люди будут ходить. И овцы превратятся в особых волков. Это гибель мира. Это воронка, в которую он будет втянут обязательно, непременно.

Значит, всё, всё, всё зависит от того, будет ли великий большой смысл. Этот смысл был утерян вместе с крахом коммунизма и распадом СССР. Одновременно с этим стало непонятно, зачем кормить западных овец. Их продолжали по инерции кормить 20-ть лет, но тут подоспел Китай, - и стало не только непонятно, зачем их перекармливать и тратить на это «бабки», зачем платить такие высокие налоги.

В капитале всегда есть что-то разбойное – это очень разбойная штука. Но на эту разбойную штуку надета узда вот этого модерна: морали, прогресса, гуманизма, ещё чего-то... Теперь её сняли. Как нигде её сняли у нас, её вообще даже не пытались надеть, - там не из чего соорудить узду. И материал совсем не тот, что будет этой узды слушаться.

Там всё лучше (на Западе), но оно также подходит к концу. А убить население удалось в гораздо большей степени, чем здесь. Либо мы станем точкой, с которой восстановится мировой смысл, либо воронка бессмыслия затянет в себя всё.

И недолго будет мучиться старушка-планета в этих руках, потому что орудий хватает. И топором всё не кончится, есть гораздо более совершенные средства уничтожения. Сначала кто-то начнёт населять этими средствами Европу и так далее для того, чтобы спасти свой доллар или что-нибудь ещё, или забрать ресурсы, а потом уже будет хозяином только тот, кто ходит с этим топором. Его сначала захотят использовать, а кончится это именно тем, о чём идёт речь. И цивилизация погибнет.

Мы ставим перед собой крайне амбициозную задачу – мы говорим о том, что России надо вернуть роль мирового смыслового лидера, что Россия и сама никуда не двинется, пока эта роль не будет возвращена, и мир никуда не двинется. Мы говорим о том, что сделать это невероятно трудно, но нужно и можно.

Можно, потому что Россия гораздо более жива. Вот в это овечье благополучно-бессмысленное жвачное состояние население не перевели целиком... Очень пытались это сделать, очень старались, но не перевели. Во-первых, денег пожалели. «Жадность фраера губит». Во-вторых, устроен человек чуть-чуть иначе. В-третьих, слишком много наломали дров, слишком много нахулиганили.

И как-то вообще на этой земле вот эта идиллия – мёртвая, бессмысленная и напоминающая тихий омут - не устраивается... «Протестантский прибранный рай», о котором говорил Гумилёв, вот никак не устраивался... Всё время хочется туда, где «разбойник-мытарь и блудница крикнут: «Вставай!» Другой идеал, другое представление о жизни – гораздо более мощное... Жажда смыслов гораздо более мощная. Ну, просто гораздо... Это же видно каждому, кто побывал в Европе.

Значит, здесь место гибели – здесь место спасения. Здесь точка, на которой всё сходится. И сейчас момент, в который что-то можно делать".