Русское общество всегда было склонно очаровываться той или иной культурой, видя в ней образец на все времена (с неодолимым желанием Россию немедленно по этому образцу переделать). Но нельзя не признать, что последний по времени культ выглядит несколько неожиданно.

Восхищение Китаем и, в первую очередь, восхищение достижениями китайской экономики, плавно росло у нас в последние два десятилетия, по мере того, как становилось ясно, что самой России никакое самостоятельное экономическое плавание в ближайшее время не светит (и в отдаленном времени эти надежды становятся все более призрачными, а Запад и дальше будет удерживать все основные позиции). Выносить эту суровую однозначность, видимо, было слишком трудно для русского сознания, и противовес был найден: после некоторой, на скорую руку, мифологизации, китайские успехи оказались «ответом Западу» – чтобы не слишком уж заносился.

Между тем, ни китайский феномен последних двух десятилетий, ни западный экономический феномен (который тоже есть, хотя и менее заметен и очевиден) не могут быть поняты в отрыве друг от друга. В сущности, два крупнейших в мире кластера (западный и китайский) слились в один, это уже одна неразрывная экономика, которую нужно исследовать целостно, а не по отдельным странам.

В недавнем интервью Хайнц Кундерт, президент Европейского отделения SEMI (организации, объединяющей изготовителей электроники) сказал: «[Западная] промышленность сейчас уходит в Азию, и нам надо это прекратить. Нам нужна промышленность в Европе. Возможно не 100 процентов, но нам нужно поддерживать некий критический уровень». Европейская и американская деиндустриализации действительно подошли уже к некому эмпирически нащупанному критическому уровню, который дальше понижаться уже не будет по целому ряду причин. Это значит, что вся экономическая структура мира будет сильно меняться, и последствия этой трансформации пока предсказать очень трудно.

То, что мы называем «кризисом» – это реакция мировой экономической системы на изменение ее базовых показателей, на завершение долгого процесса, тянувшегося около полувека и, наконец, себя исчерпавшего. Оптимизация размещения производства (с закрытием фабрик в США и Европе и запуском их в странах с дешевой рабочей силой) в целом завершена. Теперь с этой системой надо «как-то жить» или, если она будет плохо функционировать, ее демонтировать. Но «плавно в нее соскальзывать», как это происходило все последние десятилетия, более уже невозможно.

Для того чтобы понять, как может теперь работать такая система (или как именно она будет сбоить), нужно посмотреть на то, как она возникла. Все эти экономические перемены – это следствие новшеств политических, а именно совершенно нового уровня подконтрольности стран новому имперскому центру, американскому. Поначалу эта модель обкатывалась на странах более слабых и зависимых, но оказалось, что она может подойти и к более крупным (вплоть до Китая). Любая экономическая вольность со стороны китайских властей мгновенно привела бы к разрушению этой симбиотической связки КНР-США. Если бы Китай повысил у себя минимальную оплату труда или ввел пенсионную систему (с обязательной нагрузкой на бизнес для ее реализации), или, например, дал выйти инфляции за установленные пределы (крайне чувствительный для американцев вопрос), или сделал более свободным курс юаня, или – страшно подумать – попробовал вывести из-под контроля западных корпораций часть технологических цепочек, расположенных в китайских свободных зонах – вся эта модель бы рухнула: она держится на очень большом числе параметров, изменять которые самовольно и без согласования с американскими властями нельзя.

Так было в эти два десятилетия, но все изменилось с началом кризиса. От перетока промышленности с Запада в Китай (с сохранением над ней западного контроля) выигрывали все, но когда интенсивность этого процесса снизилась, выигрыш стал не так очевиден. Китай оказался в полной мере вовлечен в то, что на Западе называют «капитализмом» (при всей многозначности этого понятия), но для капитализма характерны, в том числе, и циклические кризисы, которые его обновляют и оздоравливают.

С тех пор, однако, как западная промышленность оказалась (в большой своей части) в Китае, с кризисами все стало не так просто. Если для любой западной страны (или вернее, для ее экономики) небольшая рецессия раз в восемь или десять лет – это нормально и в целом даже позитивно, Китай в 2008 году с подходом очередного конъюнктурного кризиса совладать не смог. С этого момента и начались острые американо-китайские разногласия, и симбиотическая «большая двойка» вдруг распалась на две системы, с большими противоречиями между одной и другой.

Америке (и всему Западу) нужно было, чтобы та часть их экономики, которая расположена в Китае, отреагировала на циклический кризис точно так же, как естественным образом отреагировали на него западные экономики и экономика японская: они ушли в рецессию, дав экономической системе «отдохнуть». После этого можно ожидать «перезапуска», то есть новой волны роста, уже на новой основе. Китай, однако, себе этого позволить не мог. Трудно даже представить, к каким политическим последствиям привела бы остановка китайской экономики или ее падение «в минус».

В результате было принято чисто политическое решение, которое стало для Запада крайне неприятным откровением. Китайские банки получили прямое распоряжение «спасти экономику всеми средствами», и они, резко ухудшив свои балансы и качество выданных кредитных портфелей, это сделали. Фактически это прямая государственная инъекция в экономику, и она исчислялась триллионами долларов. Деньги были потрачены «на что попало» – так и возникли диковинные новые пустые китайские города, с зелеными центрами и модернистскими оперными театрами, но только без людей. Занять высвободившуюся из-за кризиса рабочую силу, не допустив резкого всплеска безработицы при этом, однако, получилось.

Именно это волевое искусственное решение и привело к массовым восторгам в мире по поводу Китая. Все падают, а он растет. Белая раса уступает свои позиции, Китай одним рывком всех обгоняет, и уже недалек тот день, когда его экономика превысит американскую и станет мировым гегемоном. Нет ничего более далекого от реальности.

Китайские власти совершили большую ошибку, просто «пережидая» этот кризис, искусственно взбадривая свою экономику, чтобы «продержаться» до тех пор, пока он закончится. Возможно, это было бы разумным, если бы на самом деле был не более чем небольшой и стандартный циклический кризис. Но на обычный кризис, который пришел примерно по расписанию, наложилось еще окончание процессов, продолжавшихся всю послевоенную историю – с оптимизацией производства, подконтрольного западным ТНК, но разбросанного по всему миру.

Очень интересно в этом контексте сравнивать экономическую политику Обамы (или вернее, его команды – той части, которая занимается этими вопросами) и Китая. Если немного упрощать, американские регулировщики ведут себя так, как будто этот кризис – «это навсегда» (или, во всяком случае, очень надолго, до полной смены экономической модели). Китайские же власти вели себя так, как будто этот кризис «вот-вот закончится», и все начнется по-старому, как до 2008 года.

Сейчас мы подошли к закономерному финалу. Циклическому кризису, каким бы страшным он ни был, уже давным-давно пора бы закончиться – но этот кризис и не думает угасать. Очевидно, что он имеет более глубокую, структурную основу, и эта «структура», заболевшая сейчас, глобальна – это вся мировая экономика, и в первую очередь – ее сердце, симбиотическая связка экономик КНР и США. То, что называется «второй волной кризиса», с каждым месяцем делается все более реалистичным, и на «вторую волну» у Китая, как следует из анализа его экономики (сейчас такие исследования появляются на Западе), уже не хватит ресурсов. «Пережидать» ее сейчас будет невозможно, и главное, бессмысленно: этот кризис вызван структурными проблемами в самой экономической связке США и Китая, а значит, он будет углубляться, пока эта связка не подвергнется серьезной трансформации, или, скорее, полной структурной перестройке.

Проблемы американской экономики, оказавшейся гибкой и живучей, сейчас намного меньше, чем проблемы китайской. Китай со своей экономической политикой зажат в очень жесткие клещи. Он не может ни повысить, ни понизить инфляцию, не может ни девальвировать, ни ревальвировать юань сколько-нибудь значительно (каждый раз по своим, но очень существенным и непреодолимым соображениям), он с большим трудом может замедлить темпы роста, и с еще большим – темпы рецессии. В США же вполне возможен некоторый «обратный переток» промышленности из Китая, при условии некоторого снижения уровня зарплат (но американская экономика и политическая система, видимо, это выдержат). Китаю при этом останется только наблюдать за утекающей из него промышленностью, которую, однако, не получится заместить, как это было на Западе, финансовым сектором и другими видами услуг.Китай сейчас в экономической мировой связке – самое слабое звено, и недаром он уделил такое внимание купированию кризиса и спасению своей экономики, теми методами, какие считает верными.

Чрезвычайно удобно было для западной системы иметь этот китайский «экономический очажок», сборочный цех с заданными параметрами, причем достаточно большой, чтобы туда поместилась едва ли не вся мировая промышленность. Но Китай уже сыграл свою роль, и звездный час его позади. Ситуация понемногу будет возвращаться к стандартной и привычной для нас, без жесткого разделения труда между странами. Во многом она станет более здоровой и сбалансированной, с меньшей угрозой сокрушительных глобальных кризисов – но прежде чем мы придем к этому равновесию, нам придется еще подпрыгнуть на большом количестве ухабов по пути.