Эффект новизны уже давно не его союзник. Наоборот, Путину придется каким-то образом преодолевать усталость общества от двенадцати лет его пребывания у власти. «РР» выделил семь главных проблем, которые придется ему решить, чтобы его новое президентство пошло стране на пользу

Ни о чем, конечно, они окончательно не договорились в 2007 году. То есть наверняка нынешний сценарий рассматривался, но вовсе не был окончательным и вряд ли даже был главным. Иначе Дмитрий Медведев отработал бы свой президентский срок если и не спустя рукава — он для этого слишком добросовестный человек, — то без той энергии, которая отличала его на протяжении всего этого времени.

Владимир Путин любит загадки, но есть вещи, которые скрыть нельзя. Во время съезда «Единой России» эмоции Дмитрия Медведева были слишком очевидны. Накануне ли он узнал, что не его кандидатуру на президентские выборы предстоит поддержать съезду, или месяцем раньше, не столь важно. Ясно, что не с таким лицом собирался он встречать осень-2011 четыре года назад, когда — тоже на съезде «ЕР» — Путин произнес: «Президентом страны должен быть избран порядочный, дееспособный, эффективный, современный человек».

Кстати, Путину скрыть эмоции тоже удается не всегда. Можно вспомнить раздражение, сквозившее в его словах во время первого визита во Францию в качестве премьера, когда он охарактеризовал себя чуть ли не как мелкого чиновника, с которым отныне французский президент будет встречаться только по старой дружбе. Такое поведение, кстати, плохо вяжется с образом человека, стопроцентно уверенного в своем возвращении на первый пост, оно скорее выдает попытку вжиться во вторую по значимости роль.

И вот теперь этот шаг — повторное выдвижение Владимира Путина в президенты. Будучи юридически корректным и многими ожидаемым, объективно этот шаг свидетельствует о наличии у российского правящего класса проблем, не позволяющих ему запустить механизм регулярной и полной смены фигур на высших выборных постах в стране. За президентство Медведева, несмотря на довольно-таки бурный креатив, не удалось выработать новый, ясный и убедительный политический курс. Слабая политическая конструкция, в которой административное влияние и власть снова завязаны на одного-един­ственного человека, имеет шансы на успех, если этот человек достаточно силен. Сможет ли новый Путин стать сильным президентом?

1. Вертикаль власти

Строительство властной вертикали было венцом и смыслом административной политики первого путинского президентства. То, что не успел или не захотел сделать Путин, доделывал Медведев, отправивший в отставку главных региональных тяжеловесов 90-х: Шаймиева, Рахимова и Лужкова.

Но тут-то и выяснилось, что само по себе выстраивание системы вертикального подчинения не решает проблему управляемости страной. Так и не появилась понятная и прозрачная система подбора кадров на пост губернатора — как следствие, зачастую они назначаются под конкретную задачу, как правило, для усмирения местной элиты. Именно так было с Рустэмом Хамитовым в Башкирии и Александром Мишариным в Екатеринбурге. С поставленной задачей они справляются, но их стратегия остается туманной.

Кроме того, фактическое распространение вертикального принципа управления на уровень городов способствует тому, что, как ни парадоксально, губернаторы путинско-медведевского призыва оказываются чуть ли не влиятельнее своих предшественников. Если раньше центр мог играть на внутрирегиональных противоречиях, то теперь ему приходится иметь дело с довольно-таки монолитными силами. И, как показывает опыт позднего СССР, фактическая назначаемость региональной власти не гарантирует ее лояльности в критической ситуации.

Сегодня отношение Москвы к губернаторам во многом определяется их способностью обеспечить должный уровень поддержки «Единой России» и лично Путина на выборах, а в остальном региональные власти вольны жить, как им нравится. Но для реального единства страны этого мало. Так что сегодня перед Путиным стоит важнейшая и крайне сложная задача «национализировать» созданную им самим вертикаль власти — заставить ее действовать исходя из общегосударственных целей.

2. Старый государственный проект

В последние годы правления Бориса Ельцина значительную часть российского общества охватило острое разочарование в рыночных реформах, и реализация реваншистского сценария разной степени жесткости казалась почти неизбежной. Именно приход Путина к власти неожиданно вернул стране надежду.

Либеральное меньшинство надеялось на то, что своей сильной рукой он доведет до конца реформы, незавершенностью которых оно было склонно объяснять неудачи России конца 90-х. В свою очередь нелиберальное большинство грезило о том, как эта же твердая рука наведет в стране долгожданный порядок.

Парадоксальным образом с Путиным оказались свя­заны чаяния прямо противоположных групп общества. И что еще более интересно, налоговой реформой и Земельным кодексом, с одной стороны, и укреплением властной вертикали — с другой, он сумел удовлетворить и тех и других. На какое-то время путинский реформаторский курс стал национальным.

Теперь же, судя по выступлению премьера на съезде «Единой России», он ждет от общества благодарности — за победу над безработицей, за снижение инфляции, за гроссмейстерское прохождение кризиса. В этом перечне, вероятно, немало объективно верного. Однако субъективно, судя по результатам соцопросов, россияне не почувствовали кардинального улучшения качества собственной жизни. И если десять лет назад они связывали с Путиным надежды на лучшее будущее, то теперь его победные реляции, что это будущее едва ли уже не наступило, многих раздражают.

Создается ощущение, что Путин решил, будто капитальный ремонт в стране окончен и осталось лишь подправить частности и залатать последние дырочки. Но если избирателям по-прежнему кажется, что течет отовсюду, нужен ли им президент, обещающий только косметические изменения? В такой ситуации даже Дмитрий Медведев с его айпадами и туманными обещаниями модернизации — фигура с более привлекательным для страны планом. Впрочем, на посту премьер-министра у него есть все шансы этот план осуществить.

Сегодня, как и в 1999 году, Россия остро нуждается в новой социально-политической повестке, в новых проектах и смыслах, объясняющих, что и зачем с нею будет происходить дальше. И сейчас найти все это Путину в чем-то сложнее, чем двенадцать лет назад, так как все лежавшее на поверхности уже использовано, а в чем-то, может быть, и проще: и у него лично, и у политического класса в целом появился опыт и собственный путь. Мы уже можем анализировать собственные удачи и ошибки, а не только корейские, японские, бразильские и прочие «модели». Так или иначе, предъявить эти новые смыслы — задача для нового президентства принципиальная.

3. Политическая депрессия

С предыдущим пунктом теснейшим образом связан вопрос о настроениях активной части общества. Количество людей, уехавших из страны за последние несколько лет, оценивают по-разному, но, каковы бы ни были действительные цифры, ясно, что нетто-приток в Россию высококвалифицированных, энергичных и талантливых людей отрицательный. Бизнесмены уезжают, опасаясь за безопасность собственного дела и жертвуя прибылью ради более спокойных условий работы, ученые — от не­достатка финансирования, молодежь — от отсутствия вдохновляющих перспектив и эффективных социальных лифтов.

Эмиграция — лишь один из симптомов апатии, охватившей наиболее молодую и активную часть общества в период правления, как это ни странно, молодого пре­зидента-модернизатора. Конечно, отчасти эта апатия была вызвана кризисом: политическая депрессия, как правило, связана с экономической, но тем более ощу­тимым был недостаток динамизма. Все более явной становилась нехватка у власти свежих идей — при этом не видно было готовности вовлечь в их поиск свежие интеллектуальные силы.

В день съезда «Единой России» Твиттер и Facebook — главные средства коммуникации этих самых сил — были переполнены саркастическими комментариями. Причем многие писали, что принципиально ничего не изменится и не ухудшится, но сохранения этой путинской стабильности уже вполне достаточно для уныния.

Но и за пределами этого оппозиционно-интеллигент­ского междусобойчика картина не намного веселее. Более половины россиян признаются, что «политика нагоняет на них тоску», более 70% выступают за возвращение в избирательные бюллетени графы «против всех».

По сути, именно для возвращения этой части россиян в политику был задуман проект прохоровского «Пра­вого дела». С его провалом придется искать новые варианты. Нужны нестандартные ходы, и очевидно, что так или иначе они должны быть связаны с расширением пространства реального политического диалога. Люди захотят вернуться в политику, только когда увидят и поверят, что их не «разводят» во имя сиюминутных целей, что их мнение действительно важно. Для этого нужны, с одной стороны, институциональные, а с другой — имиджевые изменения: Путину нужно вернуть доверие к себе — не радикалов, а равнодушных. Иначе «параллельная» Россия однажды может поглотить «основную».

4. Отношения с Западом

Последнее «прости» Владимира Путина Западу в качестве второго президента России было не самым дружелюбным. Его мюнхенская речь, в которой он жестко противопоставил интересы нашей страны интересам евроатлантических структур, заставила говорить чуть ли не о новой холодной войне. Чуть раньше в связи с делом Литвиненко были фактически заморожены отношения с Великобританией, да и Германия при Ангеле Меркель восприни­мала Путина куда менее тепло, чем во времена Герхарда Шредера.

Эффект был, по-видимому, столь силен, что даже решительная позиция Дмитрия Медведева в ходе грузино-осетинской войны не заставила западных лидеров отказаться от ставки на нового российского президента. Сотрудники немецкого МИДа в частных разговорах уверяли, что госпожа канцлер ратует за второй срок Медведева. О готовности Запада в случае выдвижения Путина пойти на конфликт с Москвой шептались и представители отечественной элиты.

Худшие сценарии, вероятно, не сбудутся. Западные лидеры и дипломатические представители уже поспешили уведомить, что выборы — исключительно внутрироссийское дело и они будут сотрудничать с любым законно избранным главой государства. Но и без этого расшаркивания было ясно, что сегодня Россия настолько интегрирована в мировую экономику, что о разрыве контактов и даже просто о серьезных «заморозках» речи, скорее всего, идти не может.

Между тем из опубликованных на нашем сайте материалов WikiLeaks ясно, что, например, в Вашингтоне не только «выражали желание», но и пытались затеять масштабную интригу, с тем чтобы Медведев остался президентом на второй срок. Некоторые представители политической элиты США открыто выражали свою неприязнь к Путину. Если Джордж Буш-младший на первой встрече с Путиным в Любляне в 2001 году сказал: «Я заглянул этому человеку в глаза и смог понять его душу», то в 2007 году его однопартиец и на тот момент вероятный преемник Джон Маккейн в одной из своих предвыборных речей заявил: «Я тоже заглянул ему в глаза, но увидел только три буквы — КГБ». Решение, обнародованное на съезде «Единой России», среди прочего должно продемонстировать Западу, что российская элита по-преж­нему достаточно сильна, чтобы не пускать никого в сферу своей непосредственной компетенции.

Поиграв таким образом мускулами, Путин, вероятнее всего, постарается показать Западу, что не так он страшен, как его малюют. Сделать это не столь уж сложно. Не секрет, что Путин — политик чрезвычайно прагматичный и опыт тесного сотрудничества с Западом у него есть. По сути, сейчас мы наблюдаем повторение ситуации первых месяцев его первого президентства, когда иностранные державы чрезвычайно настороженно относились к выходцу из КГБ. Но когда притирка произошла, оказалось, что взаимовыгодное сотрудничество по самым разным направлениям вполне возможно. Продолжалась эта первая «перезагрузка» по крайней мере несколько лет — до иракской войны и дела ЮКОСа.

5. Увлечение молодостью

Медийная демократия XX века породила два типа публичных политических лидеров: «Кеннеди» — молодого, напористого, прорывного; и «Аденауэра» — умудренного годами патриарха. Когда в 1999 году Владимир Путин ворвался в отечественную политику, он стремился стать как раз российским Кеннеди. Образ был настолько привлекателен, что даже чекистское прошлое одним не казалось большой помехой, а для других и вовсе было удачным штрихом в адаптации этой американской политической картинки к родным осинам. Путин на горных лыжах, Путин на татами, Путин за штурвалом истребителя — после постаревшего и одряхлевшего Ельцина он был зримым символом России, «встающей с колен».

Сегодня Владимир Путин оказался в сложной ситуации. С одной стороны, он политик со стажем, но с другой — в Аденауэры явно не торопится. Пример Берлускони, который старше Путина на шестнадцать лет, а выглядит по-прежнему моложаво, показывает, что современная медицина способна творить чудеса. Но не следует забывать, что тот же Берлускони именно из-за излишней моложавости превратился в объект насмешек, а не уважения.

Вряд ли Путину подходит этот путь. Очередные демонстрации мачизма уже не вызывают восхищения или по крайней мере «позитивного безразличия». Путин в батискафе, Путин на «Калине», Путин с древнегреческой амфорой — этот образ приелся и перестал ассоциироваться с возрождением страны.

Массовый сарказм — тяжелый удар по харизме любого политика. В скором будущем Путину и его имиджмейкерам предстоит провести большую работу по изменению образа — из президента-мачо в президента-старейшину.

Вопрос, решится ли на это сам Путин. Ведь и здесь есть свой риск — начать походить на нового Брежнева, тем более что длительность его правления вкупе с консервативным характером режима сама по себе вызывает именно эту ассоциацию. Русская традиция вообще бедна, как ни странно, политиками-патриархами, грандами международного уровня, и Сталин с его рухнувшим под конец жизни международным авторитетом и откровенной маниакальностью здесь совсем не исключение. В России яркие образы деятелей в летах связаны скорее с литературой, научным миром и военным делом.

6. Старые друзья

Придя в 1999 году к власти, Владимир Путин был, по сути, одиночкой без команды. Окружение Бориса Ельцина любезно предложило ему своих ставленников, но он почти сразу начал внедрять во власть собственные кадры. Так возник феномен «друзей Путина», которые сегодня контролируют большинство ведомств и занимают командные посты в экономике. «РР» детально исследовал «социальную сеть» Путина (см. «Клановость: польза и преодоление», «РР» № 35).

Путинская команда набиралась не столько по принципу профессиональной компетентности, сколько по принципу личной преданности главе государства. Однако эта логика — вполне уместная, если не единственно возможная в аппаратной борьбе — дает сбои, когда речь заходит об эффективности управления страной.

Сегодня уже не до конца ясно, кто от кого зависит. С одной стороны, друзья Путина всем ему обязаны, а с другой — ему зачастую просто некем их заменить, даже когда это необходимо. В результате идет постоянная перетасовка одной и той же колоды, ярким при-мером чего является Дмитрий Козак, за десять лет сменивший с десяток должностей. Бывают и более неприятные вещи вроде почти открытой войны между разными группами «друзей» по спецслужбам, разго­ревшейся в 2007 году — как раз накануне ухода Путина с президентского поста.

Робкие попытки начать постепенную смену элиты предпринимаются — по-видимому, не в последнюю очередь этим заняты прокремлевские молодежные организации, ради этого Медведевым был задуман президентский кадровый резерв. Но реального эффекта пока не видно, и основным условием попадания в высшую власть по-прежнему остается личное знакомство — уже зачастую не с самим Путиным, а с кем-то из его приближенных. Качество работы такой элиты заведомо не может быть высоким.

Подбор новой команды на основе принципа профес­сионализма становится для президента едва ли не важнейшей стратегической задачей. В идеале — еще бы и создание постоянного источника пополнения и ротации кадров.

7. Алексей Кудрин

До вечера понедельника теперь уже бывший министр финансов был единственным из федеральных чиновников, кто то и дело позволял себе высказывания, прямо противоречащие генеральной линии «партии и правительства», публично критиковал нынешнюю политическую систему и делал экономические прогнозы, резко отличающиеся от бравурных реляций того же Путина. Так, минувшим летом министр финансов послушал выступление Медведева на Петербургском форуме и сказал: «Сегодня я услышал, что нельзя жить в зависимости от нефти, поскольку такая зависимость создает риски для высокой инфляции на ближайшие годы, и призыв жить по средствам. Однако за последние шесть месяцев именно Дмитрий Анатольевич принял решение увеличить военные расходы на 1,5% ВВП. Это новый вызов. Я запишусь к нему на прием, чтобы обсудить эту дилемму».

Все это сходило Кудрину с рук, поскольку финансиста, сравнимого с ним по профессионализму и знанию российской экономики, а также — что, может быть, не менее важно — по уровню международных контактов, в нынешнем правительстве нет. Проблема в том, что, будучи профессионалом экстра-класса и, возможно, единственным, кто способен в лицо критиковать идеи первых лиц, Кудрин является едва ли не бóльшим консерватором, чем сам его шеф. Почти любое предложение об институциональных реформах наталкивалось на жесткую позицию Минфина: денег нет и не будет. А проводимые реформы, например образования или здравоохранения, направлены не столько на улучшение качества жизни населения, сколько на «оптимизацию бюджетных расходов». Кудрин стал для российской власти чем-то вроде министра-администратора из «Обыкновенного чуда» — человеком, к которому все вынуждены обращаться по любому вопросу.

После скандальной отставки он, казалось бы, перестает быть камнем преткновения. С другой стороны, получается, что Путину теперь надо будет научиться «жизни после Кудрина» и не удариться в другую крайность. Ведь всегда говорить «да» в ответ на предложение израсходовать еще пару триллионов бюджетных денег — такой же плохой вариант, как всегда говорить «нет». Кудрин, пожалуй, был единственным в нынешнем правительстве человеком, способным оппонировать Путину и заставлять его хоть иногда менять собственное мнение. Все остальные боятся. И после президентских выборов у тандема не останется столь же авторитетного оппонента.

***

По сути, большинство из перечисленных нами проблем сводится к тому, что президент Путин будет одинок. За минувшие десять лет он изрядно почистил политическое поле от сильных игроков, что было, вероятно, необходимо для выхода из кризиса 90-х, но новые пропутинские и при этом действительно сильные игроки не появились, что крайне усложняет выход из кризиса поздних нулевых. Путину фактически не с кем разделить публичную ответственность за происходящее в стране, и нет людей, которые могли бы профилактически покритиковать его и тем самым удержать от неверных шагов.

Во время своего первого президентства Владимир Путин показал себя сильным политиком, способным переориентировать на себя всю политическую систему. Теперь от него требуются качества неординарного государственного деятеля. Часть стоящих перед ним проблем объективна, но многие из них являются побочным эффектом выстроенной им же системы. А это значит, что для их решения ему придется ее реформировать, а где-то и демонтировать.