Эти минералы используются в высокотехнологическом производстве ноутбуков и мобильных. Так что забудьте о диких обычаях местного населения - уберите из уравнения лишь одно составляющее - иностранные хай-тэк компании и тотчас же рухнет все здание межэтнической войны.

«Было два «царства террора»; во время одного - убийства совершались в горячке страстей, во время другого - хладнокровно и обдуманно.... Но нас почему-то ужасает первый, наименьший, так сказать минутный террор; а между тем, что такое ужас мгновенной смерти под топором по сравнению с медленным умиранием в течение всей жизни от голода, холода, оскорблений, жестокости и сердечной муки? Что такое мгновенная смерть от молнии по сравнению с медленной смертью на костре? Все жертвы того красного террора, по поводу которых нас так усердно учили проливать слезы и ужасаться, могли бы поместиться на одном городском кладбище; но вся Франция не могла бы вместить жертв того древнего и подлинного террора, несказанно более горького и страшного; однако никто никогда не учил нас понимать весь ужас его и трепетать от жалости к его жертвам».

Марк Твен. «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».

Разве подобный дуализм не является характеристикой и нашего времени? Ведь мы в первую очередь обращаем внимание на то, что прямо перед нами - и считаем насилием лишь непосредственные проявления террора, преступления, не говоря уже о военных действиях. Но ведь следует также уметь и отступать на шаг назад, чтобы не клюнуть на приманку восприятия лишь непосредственного, видимого «субъективного» насилия; насилия совершаемого четко идентифицируемым агентом.

Необходимо воспринять также и общие контуры того фона, что порождает подобные вспышки насилия.

Шаг назад позволяет идентифицировать ту форму насилия, что не поддается всем нашим попыткам бороться с насилием и повышать уровень терпимости в обществе - и этой формой насилия является «объективное» насилие, оно вписано в саму нашу политическую и экономическую систему.

Дело в том, что субъективное и объективное насилие нельзя мерить одной меркой - субъективное насилие воспринимается таковым лишь на фоне ненасилия, насилия на «нулевом уровне». Субъективное насилие воспринимается как некое нарушение нормального - мирного хода событий. В то же время, объективное насилие - это насилие присущее самому «нормальному» ходу событий. Объективное насилие невидимо, так как само оно является тем самым «нулевым уровнем» насилия - стандартом, по сравнению с которым мы и воспринимаем нечто как субъективное насилие.

Таким образом, систематическое насилие - это нечто вроде пресловутой «темной материи» в физике; оно - по другую сторону видимого всем субъективного насилия. Но, пусть оно и невидимо, его нельзя сбрасывать со счетов - если, конечно, вы хотите понять кажущиеся «иррациональными» вспышки субъективного насилия.

История Кэтрин Болковач (недавно по ней был снят фильм «The Whistleblower» - «Стукачка», режиссер Лариса Кондрацки) - как раз и является таким жутким примером невидимого насилия. Болковач - женщина-полицейская из Небраски. В 1998-м году она вступает в ооновский отряд международных полицейских сил в Боснии и Герцеговине. Прибыв в Боснию, она начинает заниматься проектом, нацеленным на борьбу с насилием против женщин. Вскоре она сталкивается с существованием цепочки секс-траффика, курируемого сербской мафией, торгующей девушками из Молдовы, Украины и Румынии. Некоторым из них лишь 12 лет. Затем всплывает еще один неприятный аспект - клиентами девушек являются американцы, работающие в Боснии, в том числе и офицеры полиции - коллеги Болковач.

Существуют неопровержимые свидетельства того, что американцы в Боснии и прочие иностранные контрактники торгуют девушками и занимаются сексом с несовершеннолетними. Факты говорят о том, что персонал ООН организовывает, активно участвует и получает прибыль от секс-траффика. Болковач, встревоженная увиденным, повторно отсылает доклад, и снова ее доклады либо игнорируют, либо отклоняют проблему, как уже «решенную». Через два года Болковач понижают в должности, а затем и вовсе увольняют за «грубое нарушение». В конце концов, она вынуждена бежать из Боснии, предварительно набив чемодан результатами собственного расследования. Ее жизни грозит опасность. Болковач подает иск против нанимавшей ее частной охранной компании «DynCorp». В результате компания увольняет семерых своих сотрудников в Боснии за «неприемлемое поведение» и публично заявляет о реформировании своей структуры. Но даже скандал с секс-траффиком в Боснии не помешал впоследствии этой же компании заключить с госдепартаментом США еще несколько контрактов - в том числе и контрактов на подготовку полицейских в Афганистане и Ираке. В этих странах компанию тоже обвинили в систематических правонарушениях. WikiLeaks опубликовал информацию о том, что сотрудники компании, занимающиеся подготовкой афганских полицейских, принимают наркотики, оплачивают услуги «мальчиков» и несовершеннолетних проституток.

В рецензии на «New York Times» было совершенно верно подмечено, что фильм «Стукачка» рассказывает о настолько отвратительной истории, что в нее даже сложно поверить. При этом, произведя невероятный идеологический трюк, та же самая рецензия говорит, что именно правдивость фильма является его эстетическим минусом. «Стукачка - абсолютно провальный фильм, так как в нем нет катарсиса - ощущения, что справедливость восторжествовала или когда-нибудь восторжествует - раз уж Болковач сообщила обо всем британским медиа.

И действительно, в реальной жизни нет такого «катарсиса» как в фильмах «Вся президентская рать» или «Дело о пеликанах», где разоблачение политических преступлений в финале фильма приносит чувство эмоционального облегчения и удовлетворения.

Но разве Ливия после падения Каддафи - не тот же случай? Теперь мы знаем, что секретные службы Каддафи сотрудничали со своими западными коллегами, в том числе и в вопросах, касающихся выдачи подозреваемых. Мы способны видеть подобное сотрудничество между «странами-изгоями» и западными поборниками прав человека лишь в самых радикальных проявлениях, как, например, в Демократической Республике Конго - этом африканском сердце тьмы.

Еще 5 июня 2006 «Time» вышла под заголовком «Самая беспощадная в нашем мире война». Речь шла о 4 миллионах человек, погибших в Конго. Но за этим не последовало никакой шумихи со стороны гуманитарных организаций - лишь пара писем читателей. Словно бы некий фильтр блокировал эту новость, не позволяя ей воздействовать на читателей в полной мере.

Если уж совсем цинично подойти к этому вопросу, то «Time» выбрала не тех жертв из всего списка страждущих: нужно было не отходить от традиций и соредоточиться на мусульманских женщинах и их несчастной судьбе, или угнетенных в Тибете.

Сейчас Конго вновь всплывает в медиа в качестве некоего конрадовского «сердца тьмы» (имеется в виду одноименная книга британского писателя, уроженца Бердичева Джозефа Конрада, которая рассказывает о путешествии вглубь Центральной Африки - прим. ред.). Теперь никто уже не осмеливается блокировать эту тему. Тем не менее, смерть палестинского ребенка на Западном Берегу Иордана или, допустим, израильского, американского - для медиа в тысячи раз важнее, чем смерть безымянного конголезца.

Почему эту тему игнорируют? 30 октября 2008 агентство Associated Press сообщило, что Лоран Нкунда (генерал повстанческой армии, осаждавшей Гома, столицу одной из восточных провинций Конго) требовал провести переговоры с правительством Конго. Генерал был против многомиллиардной сделки с Китаем, согласно которой Китай получает доступ к богатейшим минеральным ресурсам страны в обмен на строительство железных дорог и автострад. Сама по себе эта сделка уже является потенциальной угрозой для местных лидеров вооруженных группировок - ее успех создал бы инфрастуктурную базу для функционирования Конго как единого государства.

В 2001-м ООН провела расследование по поводу нелегальной эксплуатации природных ресурсов Конго. Оказалось, что военный конфликт в этой стране ведется преимущественно из-за вопросов доступа, контроля и торговли пятью видами минералов: колтан, алмазы, медь, кобальт и золото. Согласно данным расследования, эксплуатация природных ресурсов Конго главарями местных вооруженных группировок и иностранными армиями имеет «системный и систематический характер». В то же время, лидеры Уганды, Руанды (а вслед за ними и Зимбабве с Анголой) превратили своих солдат в армии бизнеса. Руандийская армия заработала за 18 месяцев по меньшей мере 250 миллионов долларов на продаже колтана, используемого в мобильных телефонах и ноутбуках.

В заключение доклада ООН говорилось о том, что перманентная война и дезинтеграция Конго «создали ситуацию выгодную для всех участников конфликта. Единственной проигравшей стороной в этом масштабном бизнес предприятии является народ Конго».

Таким образом, за фасадом межэтнической войны можно различить контуры глобального капитализма. После падения Мобуту Сесе Секо Конго более не существует как единое государство - а в особенности это касается его восточной части, раздробленной на множество территорий, управляемых главарями вооруженных группировок. Они и контролируют - каждый свой участок, с помощью армий, состоящих, в том числе и из подсаженных на наркотики детей. Каждый главарь подобной группировки эксплуатирует ресурсы своего региона и имеет собственные деловые связи с иностранными компаниями и корпорациями.

Подобная ситуация вполне устраивает обе стороны: корпорации получают право на добычу ископаемых без налогов, главари группировок - получают деньги. Ирония заключается еще и в том, что эти минералы используются в высокотехнологическом производстве ноутбуков и мобильных. Так что забудьте о диких обычаях местного населения - уберите из уравнения лишь одно составляющее - иностранные хай-тэк компании и тотчас же рухнет все здание межэтнической войны, якобы, подпитываемой старыми обидами.

Не меньше иронии и в том, что среди тех, кто активно эксплуатирует сейчас конголезские ресурсы - руандийские тутси, жертвы жутчайшего геноцида, происходившего чуть более десяти лет назад. В 2008-м руандийское правительство предоставило документы, доказывающие соучастие бывшего французского президента Франсуа Миттерана (и его администрации) в геноциде тутси. Франция тогда поддерживала переворот, организованный хуту (в противовес англоязычным тутси), и даже вооружала воинские формирования хуту, с целью восстановления своего влияния в этой части Африки. Отрицание Францией обвинений в соучастии, как «необоснованных», само по себе тоже было ничем необоснованно.

Справедливость требует, чтобы Гаагский трибунал привлек к ответственности и Миттерана - но западная юридическая система не пошла в этом направлении дальше ареста генерала Аугусто Пиночета, являвшегося к тому времени уже государственным деятелем-изгоем. Обвинительный приговор Миттерану разорвал бы этот порочный круг - впервые бы суд состоялся над ведущим политиком западной державы, претендовавшим на звание защитника свободы, демократии и прав человека. Такой суд продемонстрировал бы соучастие западных либеральных сил в том, что медиа подают нынче как некий взрыв «аутентичного» варварства стран третьего мира.

Сама «этическая» сторона капитализма, таким образом, появляется в результате сложного процесса идеологического абстрагирования и «стирания памяти». Компании, торгующие сырьем, добытым при весьма подозрительных условиях (с использованием рабского и детского труда) успешно практикуют мастерство «этического очищения» - такой вот бизнес-аналог этнических чисток. С помощью системы перепродаж происхождение сырья (в действительности купленного в местах с неприемлемыми на Западе условиями производства) уже невозможно установить.

В джунглях Конго действительно господствует тьма, но сердце этой тьмы - повсюду: в светлых офисах, в наших банках, в хай-тэк компаниях.

Чтобы пробудиться от этого капиталистического - как сказал бы Кант, «догматического сна» - и увидеть настоящее сердце тьмы, следует применить и к нынешней ситуации одно едкое замечание Бертольта Брехта из «Трехгрошовой оперы»: «Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка»?

Что такое кража пары тысяч долларов, за которую кто-то идет в тюрьму - по сравнению с финансовыми спекуляциями, лишающими десятки миллионов человек жилья и собственных сбережений, за которые государство щедро вознаграждает?

Что значат конголезские главари вооруженных группировок - по сравнению с просвещенными, обеспокоенными проблемами экологии западными топ-менеджерами? Возможно, все-таки, прав был Жозе Сарамаго, когда он предлагал в своей авторской колонке судить на Гаагском трибунале менеджеров крупных банков, виновных в кризисе, за преступления против человечества.

Может быть, следует считать его предложение не некой поэтической гиперболой в стиле Джонатана Свифта - а воспринять его со всей серьезностью?