Дания усилила контроль границ под популистским предлогом борьбы с преступностью. Эта страна, некогда слывшая образцом демократии, толерантности и социальной справедливости, одним махом возвела баррикады внутри Европы, которую захлестывают волны страха и ксенофобии. Тем временем Греция вот уже больше года балансирует на грани пропасти, но немногие братские европейские правительства огорчены тем, что это может привести к ее выходу из еврозоны, а некоторые из них даже скрытно манипулируют рынками в ущерб Афинам. Финляндия оказалась в лапах ксенофобского популизма, а Словакия тем временем отказалась выручать субсидиями Португалию. Франция и Италия воспользовались восстанием в Тунисе, чтобы ограничить перемещение людей внутри Евросоюза. Германия, огорченная своими неудачами в регулировании кризиса евро в разгар региональных выборов, идет на конфликт с Францией и Великобританией в Совете безопасности ООН, пренебрегая ливийским кризисом и ставя под угрозу десять лет строительства европейской системы безопасности.

Будущее европейской валюты под сомнением. Арабский мир бушует. Европейские лидеры руководят на основании опросов общественного мнения и выборов, держась у власти любыми возможными способами, пусть даже это может привести к распаду Европы, построить которую было так непросто. Никогда еще европейский проект не был подвергнут такому серьезному сомнению, а его слабые стороны еще никогда не выставлялись на всеобщее обозрение столь открыто. Такое впечатление, что в сегодняшней Европе иметь мощную ксенофобскую партию просто обязательно. Европа трещит по четырем швам: ценности, валюта, внешняя политика и лидерство. Без радикальных перемен интеграционный процесс может остановиться, что поставит будущее Европы в качестве экономического и политического целого под сомнение.

 Проект, лишенный топлива

Перед нами отнюдь не временный кризис, он обещает стать долгосрочным. Это не просто черная полоса, не просто рост пессимистических ожиданий. Чтобы увидеть нависшую над проектом европейской интеграции угрозу, надо всего лишь оглянуться на десять лет назад. Контраст с нынешней ситуацией будет впечатляющим. Введя евро 1 января 1999 года, Евросоюз одобрил Лиссабонскую стратегию, обещавшую дать Европе самую динамичную, конкурентоспособную и жизнеспособную экономику в мире. Евросоюз также заявил о своей преданности идеалам расширения свобод, укрепления безопасности и справедливости, включив в европейскую интеграцию такие сферы, как правопорядок, правосудие и иммиграцию, которым прежде не уделялось столь пристального внимания. Венцом этого процесса, его политическим подкреплением, позволяющим Евросоюзу стать ведущим игроком XXI столетия, должна была стать Европейская Конституция.

В те годы взгляд Евросоюза был обращен не только внутрь, но и вовне. ЕС провел самую широкую экспансию за всю свою историю, присоединив десять стран Восточной и Центральной Европы, а также Кипр и Мальту. Действуя на основе стратегического видения, Евросоюз приступил к переговорам о членстве в нем Турции, обозначив таким образом намерение наладить отношения с арабским и мусульманским миром. В то же время были заложены основы реальной внешней политики и политики безопасности Евросоюза. После многих лет, отмеченных бессилием и унизительными провалами, как это случилось в крошечной Боснии, Франция и Великобритания достигли соглашения о более тесной координации своих действий в сфере безопасности. Европейские страны тогда объединились, чтобы не позволить Милошевичу провести этническую чистку в Косово, создав силы быстрого реагирования численностью в 60 тысяч человек. Эти силы предназначены для обуздания кризисных ситуаций и миротворческих операций за пределами ЕС. Европа настрадалась от пренебрежительного к себе отношения со стороны великих держав. Но в те времена, когда евро вошел в оборот, расширение Евросоюза шло полным ходом, Конституция ЕС была не за горами, а внешняя политика и политика безопасности совершенствовались под руководством Хавьера Соланы. Разговоры о Европейском единстве не вызывали тоску и безразличие, наоборот — восхищение. В Вашингтоне, Пекине и Москве успехи процесса европейской интеграции вызывали неприкрытую зависть.

Всего десятилетие спустя весь перечень блестящих достижений и оптимистических прогнозов был поставлен под сомнение. Вместо процветающей и открытой Европы, которую мы все мечтали построить, мы сталкиваемся с Европой, которая, несмотря на свою экспансию, все более съеживается; с Европой, которая, несмотря на успехи единой валюты, стала более эгоистичной и не склонной к бескорыстной помощи. Страшнее всего то, что европейцы перестали верить в свои ценности и жить в соответствии с ними, замкнувшись в себе в ужасе перед окружающим миром и в сомнениях относительно своей идентичности. Многие уже даже сожалеют об экспансии и слышать ничего не хотят о продолжении этого процесса, не хотят выполнять своих обещаний перед Турцией, они даже не решаются рассматривать вопрос о членстве балканских стран. Прошло более 20 лет с момента падения Берлинской стены, этого срока должно было с лихвой хватить для того, чтобы Европа осознала и приняла себя во всей своей целостности. Но в действительности все выглядит совершенно иначе: экспансия привела к разговорам о бремени роста, провал конституционного процесса провоцирует разговоры о бремени политической интеграции, кризис евро провоцирует сетования на экономическую и финансовую истощенность. По прошествии десяти лет институциональных реформ Лиссабонские соглашения, призванные спасти Европу от паралича и вывести ее на новый уровень в XXI веке, едва ли кому-то известны, а их достижения мало ощутимы.

 Кризис ценностей и политическая близорукость

 Суровость нынешнего европейского кризиса обусловлена совокупным влиянием четырех центробежных сил: рост ксенофобии, кризис евро, несостоятельность внешней политики и слабость руководства. Эти факторы развиваются параллельно, но опасным образом сводятся к общему знаменателю — отсутствию перспективного видения. В результате любые разногласия между членами ЕС, какие бы формы они не принимали, сводятся к игре с нулевой суммой, отчаянной схватке, в которой допустимы любые приемы лишь бы добиться победы, которую можно предъявить внутреннему электорату как большое достижение, каким бы мизерным и разрушительным для общего проекта ни был заработанный таким образом политический капитал.

Почти три года назад дым от сожженных цыганских поселений в Италии был предупреждением о грядущих невзгодах европейского проекта. С тех пор выборы за выборами ксенофобские силы в Европе завоевывают себе новые плацдармы (Швеция, Финляндия, Великобритания и Венгрия), одновременно усиливая свое влияние там, где они давно уже утвердились (Италия, Франция, Нидерланды, Дания). Как раковая опухоль они внедряются в политический дискурс и повестку дня во всех странах Евросоюза. Усиливается контроль границ, вводятся новые ограничения на миграцию, затрудняется воссоединение семей, ограничивается доступ к образованию и службам социальной и медицинской поддержки. Хуже того, на примере Тило Саррацина в Германии видно, что многие готовы перешагнуть черту, отделяющую ксенофобию от откровенного расизма, позволяющего себе рассуждения об интеллектуальной неполноценности мусульман. Это напоминает отношение нацистов к евреям, чернокожим и славянам как к недочеловекам. В результате сегодня в разгар экономического кризиса ставятся под сомнение основополагающие ценности, на которых зиждется само европейское наследие: терпимость и открытость.

Боязнь притока иностранцев просто поразительна, учитывая, что в трудностях Европы нельзя обвинить мигрантов. На самом деле, все ровно наоборот. Моральное и экономическое самоубийство – вот к чему мы неизбежно придем, если смиримся с доминирующим почти во всех концах Европы настроем по отношению к мигрантам. Если нынешняя демографическая тенденция не изменится, то численность работоспособного населения Европы резко сократится, что в свою очередь поднимет стоимость социальных затрат для обеспечения престарелого населения. Европа должна увидеть себя в зеркале США, где удалось интегрировать мигрантов, прибывших со всех концов мира и создать общество всеобщего процветания. Однако Европа более склонна создавать замысловатые вымышленные проблемы, которые могут только ускорить ее упадок.

Простодушное слабоумие расистов и ксенофобов не позволяет многим воспринимать их всерьез. Однако их способность влиять на основные политические партии довольно велика и продолжает расти. После каждой новой победы таких людей на выборах в своих странах, их расистская повестка тут же вступает в конфликт с общеевропейскими институтами. Чтобы прекратить это, другим правительствам надо бы напоминать им о подписанных договорах и налагать санкции на ксенофобов и любителей командовать, ровно так же, как и на те страны, которые игнорируют правила бюджетного дефицита. Но, к сожалению, слабая реакция европейских институтов и правительств на изгнание румынских цыган из Франции, на чрезмерную свободу прессы в Венгрии или на преследование незаконных мигрантов в Италии, не оставляет нам надежд на то, что эти страны смогут позитивно влиять на других членов ЕС.

 Конец эпохи солидарности

 Говорят, что во всем виноват кризис, но это не совсем так. Главная угроза Евросоюзу не в кризисе. Европа и прежде переживала кризисы и выходила из них окрепшей. В разгар кризиса 1980-х под влиянием технологического прорыва США и Японии, европейские государства решили пойти по пути качественного скачка в интеграции. В те времена европейские лидеры осознавали то, что тогда называлось «издержками не-Европы», то есть богатство и благосостояние, которые могло бы дать снятие препятствовавших экономическому росту барьеров.

Сегодня, когда экономика Европы сталкивается с множеством серьезных и трудноразрешимых проблем (в частности, связанных со старением населения и потерей конкурентоспособности), существует широкий консенсус относительно того, как именно их можно преодолеть. Поэтому реальную проблему следует искать в другом — в существовании непримиримых точек зрения на то, как мы оказались в кризисе, и как нам из него выйти. Так некоторые, в первую очередь Германия, считают, что кризис наступил по причине финансовой безответственности некоторых стран-членов ЕС. Согласно этой логике, странам следует просто смириться с жесткими ограничительными мерами, которые все более ужесточаются. Такому решению соответствует морализаторство и снисходительная проповедь, как если бы дефицит или излишек бюджета может быть свидетельством морального превосходства или же неполноценности целого сообщества людей. Многим бы хотелось жить в «двухскоростной Европе», где во главу угла ставятся не достоинства, а культурные и религиозные стереотипы: есть страны первого класса, доблестные спасители, проповедующие протестантскую веру; а есть страны второго класса: распутные католики, которым нельзя доверять, которых надо контролировать или даже выкидывать за дверь, если того требуют обстоятельства.

Подобная интерпретация кризиса, угрожающего Европе распадом, требует опровержения. Тот факт, что в похожих ситуациях оказались и такая бедная страна как Греция, и такая богатая страна как Ирландия — первопроходец по пути усиления корпоративной власти, неолиберализма и отмены регулирования — требует поиска более адекватных объяснений. Мы переживаем кризис роста, логичный этап процесса построения валютного союза. Существование единой валютной политики, если оно не подкреплено соответствующими фискальными мерами и регулированием в финансовой сфере, становится причиной различного рода дисбалансов, накопление которых приводит к тем проблемам, которые мы имеем сегодня. В этой ситуации, учитывая тот факт, что валютный союз не предусматривал создания механизмов реагирования на подобный кризис, логично было бы обсудить способы совершенствования валютного союза, чтобы он действовал более сбалансировано, усовершенствовать его управление путем внедрения новых инструментов и усиления власти его институтов.

Однако вместо того, чтобы пойти по пути укрепления союза, берут верх отношения победитель/проигравший, и многие пользуются создавшейся ситуацией, чтобы навязать свою экономическую модель другим, будто бы все страны находятся в равных условиях и могут жить по одним правилам. Следствием всего этого является то, что в отсутствие более действенных мер, мы обрекаем себя на дальнейшее усугубление кризиса. Тем временем поправки и ограничения, связанные с нынешним выделением субсидий, только ухудшают кризис для некоторых стран, а не выводят их из него. На этом пути ухудшение неизбежно, так как, если рост не возобновится и рабочих мест в ближайшее время не станет больше, то или общества этих стран восстанут против поправок и все более обременительного долга, или же при другом раскладе сами правительства-кредиторы объединятся для того, чтобы отгородить или вовсе вытеснить из еврозоны те страны, которые переживают трудности с платежеспособностью. Если это случится, то в глазах многих европейцев Евросюз станет тем, чем стал МВФ для многих стран Азии и Латинской Америки в 1980-х – 1990-х годах — инструментом навязывания экономической идеологии без опоры на какую-либо легитимность, которой приходится подчиняться просто в виду отсутствия всякой альтернативы. Тогда при самом благоприятном исходе Евросоюз перестанет быть политическим, экономическим и социальным целым, а станет просто регулятивным органом, страдающим от отсутствия демократии и общей идентичности, в задачу которого входит надзор за макроэкономической стабильностью.

 Отсутствие в мире

 Крах внутренней солидарности — серьезный вопрос. Но не менее серьезным фактом является неспособность Европы обрести единый голос в современном мире. Будучи самым крупным экономическим и торговым блоком на планете, главным донором помощи развивающимся странам, располагая мощной военной машиной и инфраструктурой безопасности, Европа способна оказывать лишь очень фрагментированное воздействие. В результате мы видим, что в своих отношениях с США, Россией или Китаем, а также в своих действиях в регионе Средиземного моря Европа страдает от недостатка четкости и эффективности. Очевидно, что могущество Европы не столь велико, чтобы позволять ей действовать наравне с другими сверхдержавами, но истинная проблема Европы в том, что она не может действовать решительно, исходя из своей целостности, даже в средиземноморском «подбрюшье», где ей сам Бог велел быть доминирующей силой. Европа не обладает подобающим ей влиянием. Ее действия неэффективны даже в рамках таких институтов как ООН, Большая двадцатка или МВФ, где ее политический и экономический вес огромен. Во всех этих международных организациях заседает много европейских стран, но там нет единой Европы.

Более года спустя после вступления в силу Лиссабонских соглашений, обещавших выработать новую эффективную внешнюю политику, внешняя политика Европы переживает полный паралич. Реакция на революции в арабских странах стала, безусловно, соломинкой, переломившей хребет верблюда. На протяжении десятилетий, руководствуясь соображениями защиты своих интересов в сфере миграции, энергетики и безопасности, Европа поддерживала существование целого ряда авторитарных и коррумпированных режимов, не утруждая себя продвижением демократических ценностей и уважением прав человека. Но когда, наконец, без какой-либо помощи извне народы региона восстали, реакция Европы была замедленной, робкой и ленивой, а ее лидеры продемонстрировали гораздо больший интерес к защите своих экономических интересов и противодействию наплыву мигрантов, чем к осуществлению в этих странах демократических перемен. Здесь опять же налицо близорукость – ведь успех демократизации арабских стран принесет такие экономические дивиденды, которые оправдают любые издержки нестабильности.

Европа смогла избежать той пропасти, в которую она бы рухнула, если бы Каддафи было позволено взять Бенгази. Это вернуло бы Европу ко временам Сребреницы и нанесло бы невосполнимый моральный и политический ущерб Евросоюзу. Но давайте не будем обманывать себя относительно восстания в Ливии — избежав пропасти, еще многое предстоит сделать. Добившись ситуации, которая не даст Каддафи вернуться к власти, Евросоюз должен восстановить доверие к своей поставленной под вопрос военной мощи, а также к своим внешнеполитическим институтам, которые сильно истрепались в этой истории. Разочарование в новых внешнеполитических институтах, особенно в действиях председателя Совета Хе́рман Ван Ро́мпёй, верховного представителя ЕС по общей внешней политике и политике безопасности Кэтрин Аштон, а также вновь созданной Европейской службы внешнего воздействия (EEAS) столь велико, что европейские столицы поспешили отдалиться от этих институтов и работать по отдельности, координируя действия между собой в обход общеевропейских институтов.

Мы надеялись на слияние общеевропейских и национальных интересов, на сближение Брюсселя с национальными столицами, но вместо этого мы все чаще наблюдаем трения между ними. С одной стороны, мы имеем заявленную на бумаге общеевропейскую внешнюю политику, которая лишена любой действенной силы. С другой стороны — ряд мер, спорадично предпринимаемых сформированными на добровольной основе коалициями национальных правительств, жертвующими для этого своими ресурсами. Если бы «арабская весна» минула быстро с благополучным исходом, просчеты Европы остались бы незамеченными. Но впереди нас, скорее всего, ждет крайне трудный путь к демократии, в котором победы будут сменяться поражениями, а нестабильность и неопределенность будут временами нарастать. Если Европа разделится, она окажется неспособна оказывать хоть какое-либо влияние и неизбежно утратит свою внешнеполитическую роль. Оставшись не при делах на Ближнем Востоке, унизив Турцию своим неприятием и бросив на произвол судьбы регион Средиземного моря, Евросоюз потеряет к себе доверие в качестве действенной политической силы на мировой арене.

 Восстание элит

 На протяжении многих лет европейский проект продвигался вперед благодаря имплицитному консенсусу между гражданами и элитами относительно преимуществ интеграционного процесса. Этот консенсус развалился по двум причинам. Прежде всего, сами граждане лишили Европейские институты своего доверия. Процесс интеграции затронул самые чувствительные стороны национального чувства – государство благосостояния и социальную политику. Экономический, либеральный, направленный на сокращение регулирования уклон европейского строительства привел к политизации и идеалогизации проекта, который изначально предполагалось поручить заботам экспертов и бюрократов. Но удивительнее всего то, что параллельно с восстанием масс происходит то, что можно назвать «восстанием элит».

Германия, вероятно, самый яркий пример этого явления. Судя по статистическим опросам, 63% жителей страны более не доверяют Евросоюзу, а 53% не видят для Германии будущего в рамках этого блока. Для элит дела обстоят таким же образом — в то время, когда объем экспорта в Китай вот-вот превысит экспорт во Францию, юг Европы все больше кажется обузой экономического роста. Со сменой поколений исчезла память о преданности европейскому проекту. Лишь 38 из 662 нынешних членов парламента Германии заседали в нем в 1989 году. Без сомнения, мы видим новую Германию. Учитывая ее вес и значимость, любые перемены в Германии будут иметь большое влияние для будущего Евросоюза. Поскольку главным отличием новой Германии от старой является недостаток веры в Евросоюз, Германия сегодня – источник недоверия и неуверенности, вместо доверия, как это было раньше. Важнейшая деталь европейской машины застопорилась и ее нечем заменить. Франция не выдержит экономических невзгод без моральной поддержки Германии, она уже однажды оказалась вынужденной обратиться к Великобритании, чтобы заполнить образовавшуюся брешь во внешней политике. Очевидно, Европа не может продвигаться вперед без полной поддержки процесса европейской интеграции со стороны Германии.

В отсутствие немецкого командования и подходящих ему альтернатив, процесс интеграции обречен застопориться. Председатели Европейской комиссии Хосе Мануэль Барросо и Европейского совета Хе́рман Ван Ро́мпёй, а также верховный представитель ЕС по общей внешней политике и политике безопасности Кэтрин Аштон потерялись в европейском тумане, они неспособны даже возвысить голос, который сплотит тех сторонников единой Европы, которые еще верят в этот проект. Только Европарламент время от времени взывает к совести, осуждая отдельные популистские ксенофобские выходки, и продолжает продвигать процесс интеграции. Однако лишь горстка членов Европарламента имеют собственный голос и готовы выступить против своих правительств и национальных партий, когда этого требуют обстоятельства. В Германии, Франции и Италии, а также во многих других странах, мы видим поколение чрезвычайно близоруких лидеров, думающих не далее предвыборной кампании. Никто из них ничего не говорит и ничего не делает во благо единой Европы.

 Эпилог

 С каждым днем чувство того, что Европа распадается на части, все усиливается. Может ли это и вправду случиться? Ответ очевиден: да, конечно, может. В конце концов, Евросоюз — изобретение человека, а не дар свыше. Его необходимость и полезность оправдывают его существование, но это не помешает ему исчезнуть. Этот грандиозный проект был создан при стечении благоприятных обстоятельств, и стечение неблагоприятных обстоятельств может легко его разрушить, тем более, если ответственные за его существование сообщества увиливают от своих обязанностей. Многие преданные европейскому проекту люди осознают, что опасность роспуска Евросоюза совершенно реальна. Они справедливо обеспокоены ходом событий. Однако в то же время они боятся, что пессимистичные прогнозы только ускорят развал Евросоюза. Но когда изо дня в день мы видим, как люди выходят за границы всех приличий, а воплощенные в единой Европе ценности презираются и осмеиваются надменными политиками, бесстыдно раздувающими опасения граждан, промолчать уже нет никакой возможности – надо дать отпор этим тенденциям. Наблюдая решимость противников единой Европы достичь своей цели, трудно поверить, что одного лишь оптимизма будет достаточно, чтобы спасти Европу от призраков упрямства, эгоизма и ксенофобии, которыми она сегодня одержима. Без равнозначного решительного и недвусмысленного идейного отпора с нашей стороны, Евросоюз ждет неминуемый крах

От редакции. Хосе Игнасио Торребланка – старший научный сотрудник Европейского совета по международным отношениям, глава Мадридского офиса Совета. В мае 2011 года был включен журналом Foreign Policy в десять ведущих новых интеллектуалов Испании и Латинской Америки.